235. Майк, приход и уход. 1
Телефон у моего изголовья зазвонил как-то непривычно рано и, протянув руку за трубкой, я мельком взглянул на свои светящиеся часы. Было 6 утра. В экспедициях я привык подниматься и в 4 и в 5 утра, мне не нужен был для этого будильник, достаточно было решить вечером, что я встаю в 4 утра. Но это была не экспедиция, это была Москва, а в Москве я не привык к таким ранним звонкам.
- Алло! - сказал я нетерпеливо.
В трубке послышалось шуршание, как будто кто-то шёл по сухим листьям, потом что-то скреблось, но членораздельной речи я не услышал и после повторного «Алло!» Я положил трубку мимо рычага аппарата и мгновенно уснул. Второй за этот день звонок раздался, едва я вошёл в лабораторию.
- Феликс Борисович? Это Яхно Николай Николаевич.
Яхно был директором Клиники нервных болезней и окончательный диагноз Майку был поставлен в этой клинике.
- Думаю, - продолжал Яхно, - что вы-то осведомлены, а то я никак не могу выяснить, когда и где составятся похороны Майка Петровича.
- Похороны Майка Петровича? - переспросил я удивлённо - Я с Майком Петровичем вчера вечером говорил по телефону.
- Это грустно, - сказал Николай Николаевич, - грустно осознавать, что человек, с которым ты вчера говорил по телефону, сегодня уже мёртв.
- Но я также мало осведомлён, как и вы. Я даже только от вас узнал о смерти Майка.
Я попрощался с Яхно, и тут же телефон зазвонил снова. Голос женщины был хриплым, напряжённым, я даже не сразу узнал её.
- Феликс Борисович, это Гетта. Майк умер ночью. Я позвонила вам сразу, но были какие-то неполадки со связью.
- Где он сейчас? - спросил я.
- Его сегодня утром увезли в ваш морг, там есть ритуальный зал, и предполагается гражданская панихида.
- Когда? - спросил я.
- Гражданская панихида завтра, в 4 часа дня. Похороны послезавтра, на Новодевичьем. Если Вы собираетесь на кладбище, то сообщите организатору похорон, вас нужно будет внести в список, Новодевичье кладбище, вероятно, режимный объект.
Я слышал, как она плакала на другой стороне телефонной линии, и думал, что каким бы ни был сухим человек, есть ситуации, в которых он размокает.
- Я буду, Гетта, - сказал я, - и на гражданской панихиде, и на кладбище.
Его звали Майком, не Майклом, как в классической англо-саксонской ономастике (науке о именах), и не Май, хотя его отец был преданным коммунистом, а в коммунистической среде имена, повторяющие названия революционных праздников, были весьма распространены. Он сам не знал, почему ему дали такое диковинное имя, но оно ему нравилось, потому что имело иностранное звучание, а Майк Петрович больше всего любил иностранные языки. Когда началась война, ему не было 17, но в первый же день военных действий он подал заявление о зачислении его в армию добровольцем. Фамилия его отца была хорошо известна в городе и в городских газетах публиковали обширные статьи о том, что люди, которые сами не могут уйти на фронт, потому, что очень нужны в тылу, не возражают против ухода на фронт их детей, ещё не достигших призывного возраста. Майк рвался на передовую, но действовало какое-то указание, которое запрещало направлять добровольцев на передовую без предварительной службы в запасном полку в течение полугода.
Майк Петрович Мирошников.
Запасной полк был важной вехой в жизни Майка. Дело в том, что запасные полки были двух типов. Запасные полки первого типа полностью комплектовались и проходили первичное обучение в тылу, а после окончания этого обучения полк уходил на фронт целиком, включая офицерский состав. В запасных полках второго типа уходили на фронт после окончания полугодичной стажировки только рядовые, и это давало младшим командирам и офицерам неограниченную власть. Им ни что не грозило, они могли существенно увеличивать своё паёк - продовольственный и вещевой за счёт того, что содержимое этих пайков почти открыто конфисковалось у рядовых. Кроме того, в этих полках их командный состав сдавал в аренду рядовых для проведения каких-нибудь мелких подрядных или строительных работ, заказчик оплачивал эту работу, но оплата, опять же, оседала в карманах офицерского состава. Через полгода, когда Майк был отправлен на фронт, у него было 2 стойкие ненависти - к физическому труду и к малейшим покушениям на полагающийся ему паёк. Впрочем, и на фронте он был не долго. Он знал в совершенстве немецкий язык, и очень неплохо французский, и как только его новые командиры увидели, что это не бравада, а действительно великолепные знания языка, его перевели в другую часть, о которой был известен только номер и то, что она сформирована при генеральном штабе. Таких частей было несколько и Майк не знал, все ли они формируются по одному принципу. Но часть, в которой служил он, входила на занятую противником территорию одновременно с самыми передовыми отрядами. Знание языков позволяло этим людям быстро ориентироваться в ситуации и направлять в генеральный штаб рекомендации о дальнейших действиях.
Майк любил рассказывать об этом времени. Больше всего, по его мнению, это напоминало Дикий Запад. Немцы, которые жили на этих территориях до прихода советских войск, лишались всех прав, им не полагались никакие пайки и они жадно искали возможности услужить советским солдатам, чтобы не умереть с голоду. Эта территория, в будущем
Щецинское воеводство Польши, помимо советских войск наводнялась подразделениями армии Крайовой, которая подчинялась польскому правительству в Лондоне, и в меньшей степени подразделениями Гвардии Людовой, которая использовалась СМЕРШем и другими секретными подразделениями советской армии для разведывательных и провокационных действий.
Город Щецин после освобождения советскими войсками.
Фотограф shaggyshoo
Майк любил вспоминать, как недалеко от города Щецин подразделение из 9 человек, тех, о которых было известно только, что они прикомандированы к Генеральному штабу, наткнулись на большую вооружённую группу Поляков, у которых не было знаков различия, а, значит, они не принадлежали ни к армии Крайовой ни к гвардии Людовой, и которые методично обыскивали дома немцев, вынося то, что казалось им ценным. На немцев никто не обращал внимания, но появление возле этой мародёрствующей группы внезапно из темноты хорошо вооружённых советских солдат, численность которых в этой темноте определить был невозможно, потрясло поляков-мародёров. Тем не менее, они не бросили свою добычу, а стали отступать, пятясь задом, и, выставив на флангах немецкие пулемёты и фаустпатроны. Группа, которая шутя называла самих себя «сотрудники Генерального штаба», и которая отличалась невероятной способностью внезапно менять дислокацию, напугала поляков, которые стали бросать все вещи, имеющие значимые размеры и вес, и попытались скрыться в лесу. Командир генштабовцев сказал: «Подлежат уничтожению».
Все геннштабовцы были снайперами и через 10-15 минут на месте, где предполагался бой, лежали уже только трупы поляков. После быстрого завтрака в столовой командир сказал генштабовцам: «Побеждённые немцы крайне редко решаются на сопротивление. Но от поляков и братiв украинцев можно ждать чего угодно. Все перемещения без оружия запрещаю. Оружие должно быть с полным боевым зарядом и в полной боевой готовности. Вольно!» Генштабовцы сели, а их командир сказал: «Эти поляки против немцев не воевали. Они были мародёрами там, где не было ничьих войск, и там, где чьи-нибудь войска были, но уступали им по численности и оснащённости». Командир вздохнул и сказал: «Я не хотел бы потерять хотя бы одного человека при уничтожении сброда».
Боевые действия практически затихли, последняя крупная операция была предпринята немецким командованием в надежде морем добраться до войск союзников и сдаться в плен там. Война окончилась, и группу генштабовцев, в которой Майк был уже майором, начали медленно расформировывать. Командир сказал Майку: «У начальства на тебя какие-то особые виды, поэтому не нервничай и жди распоряжений». Майк не нервничал, он изучал французский язык. «Когда знаешь два европейских языка, - говорил Майк, - изучение третьего уже не сложная задача».
На немецком фольварке Майк остался вдвоем с приятелем и делил своё время между охотничьими угодьями в лесу - стрелять не разрешалось, но рассматривать было можно - и наслаждением, которое он испытывал от всё более полного владения французским. Майк с приятелем мирно кончали завтрак, когда прибыл связной из штаба группы советский войск в Германии и сказал: «Мирошникова к Жукову». Ещё с запасного полка у Майка осталась неприязнь ко всякому высокому начальству, но тут ничего поделать было нельзя, вызвали - надо было ехать. Командующий сказал ему:
- Верно ли, что вы знаете три языка?
- Ну, - сказал Майк Петрович, - люди по-разному понимают слово «знаете», но объясниться я действительно на трёх языках могу.
- На каких же?
- Английский, немецкий, французский.
- Я слышал о вас хорошие отзывы, - сказал Жуков, - Мне нужен человек, на которого можно положиться.
- Я слушаю вас, - сказал Майк.
- Я хочу назначить вас офицером по связям с союзными миссиями.
- Если вы отдадите такой приказ, - сказал Майк, - то, естественно, я буду его выполнять.
Майк Петрович, офицер связи с союзными миссиями, встречался с американскими войсками.
Фотограф PhotosNormandie
Эта работа имела смысл, и Майк считал, что здесь он может принести пользу, хотя были и казусы. Например, он считал своим большим успехом договорённость с союзниками о том, что в обмен на журнал «Крокодил» он получает «Новые американские вооружения», но ПУР советской военной администрации в Германии заявил, что он будет категорически возражать против такого обмена: «Если мы пишем фельетоны для себя, это самокритика. Если мы будем писать эти фельетоны для иностранцев, то это насмешка над самими собой». Майк пробился к Жукову и Жуков сказал: «Знаете что, с ПУРовцами лучше не связываться, а метод получить свежие выпуски «Нового американского вооружения» я найду». И с этого момента Майку вдруг захотелось уйти из армии. Последнюю точку в оформлении этого намерения поставил поезд Берлин-Москва советской военной администрации. Это был хороший поезд, на него всегда были билеты, не нужно было искать знакомства для того, чтобы уехать в тот же или на следующий день, но начальник тыла советской военной администрации в Германии регулярно писал Жукову записки, что поезд незагружен, его нужно сократить по крайней мере на вагон, а, может быть, и на два. Наконец, Жукову это надоело, и она написал: «Сократить на один вагон». И всё стало на свои места: уехать в тот же день, когда тебе это нужно, стало невозможно, появился Отдел железнодорожных сообщений, который визировал заранее броню на билеты, и Майк говорил приятелю: «Ничего не теряли от того, что в поезде были свободные места. Но нет, необходимо сделать так, чтоб уехать было трудно, свободных мест не было». В это время у него впервые начались приступы гипертонии.
Продолжение следует.
- Алло! - сказал я нетерпеливо.
В трубке послышалось шуршание, как будто кто-то шёл по сухим листьям, потом что-то скреблось, но членораздельной речи я не услышал и после повторного «Алло!» Я положил трубку мимо рычага аппарата и мгновенно уснул. Второй за этот день звонок раздался, едва я вошёл в лабораторию.
- Феликс Борисович? Это Яхно Николай Николаевич.
Яхно был директором Клиники нервных болезней и окончательный диагноз Майку был поставлен в этой клинике.
- Думаю, - продолжал Яхно, - что вы-то осведомлены, а то я никак не могу выяснить, когда и где составятся похороны Майка Петровича.
- Похороны Майка Петровича? - переспросил я удивлённо - Я с Майком Петровичем вчера вечером говорил по телефону.
- Это грустно, - сказал Николай Николаевич, - грустно осознавать, что человек, с которым ты вчера говорил по телефону, сегодня уже мёртв.
- Но я также мало осведомлён, как и вы. Я даже только от вас узнал о смерти Майка.
Я попрощался с Яхно, и тут же телефон зазвонил снова. Голос женщины был хриплым, напряжённым, я даже не сразу узнал её.
- Феликс Борисович, это Гетта. Майк умер ночью. Я позвонила вам сразу, но были какие-то неполадки со связью.
- Где он сейчас? - спросил я.
- Его сегодня утром увезли в ваш морг, там есть ритуальный зал, и предполагается гражданская панихида.
- Когда? - спросил я.
- Гражданская панихида завтра, в 4 часа дня. Похороны послезавтра, на Новодевичьем. Если Вы собираетесь на кладбище, то сообщите организатору похорон, вас нужно будет внести в список, Новодевичье кладбище, вероятно, режимный объект.
Я слышал, как она плакала на другой стороне телефонной линии, и думал, что каким бы ни был сухим человек, есть ситуации, в которых он размокает.
- Я буду, Гетта, - сказал я, - и на гражданской панихиде, и на кладбище.
Его звали Майком, не Майклом, как в классической англо-саксонской ономастике (науке о именах), и не Май, хотя его отец был преданным коммунистом, а в коммунистической среде имена, повторяющие названия революционных праздников, были весьма распространены. Он сам не знал, почему ему дали такое диковинное имя, но оно ему нравилось, потому что имело иностранное звучание, а Майк Петрович больше всего любил иностранные языки. Когда началась война, ему не было 17, но в первый же день военных действий он подал заявление о зачислении его в армию добровольцем. Фамилия его отца была хорошо известна в городе и в городских газетах публиковали обширные статьи о том, что люди, которые сами не могут уйти на фронт, потому, что очень нужны в тылу, не возражают против ухода на фронт их детей, ещё не достигших призывного возраста. Майк рвался на передовую, но действовало какое-то указание, которое запрещало направлять добровольцев на передовую без предварительной службы в запасном полку в течение полугода.
Майк Петрович Мирошников.
Запасной полк был важной вехой в жизни Майка. Дело в том, что запасные полки были двух типов. Запасные полки первого типа полностью комплектовались и проходили первичное обучение в тылу, а после окончания этого обучения полк уходил на фронт целиком, включая офицерский состав. В запасных полках второго типа уходили на фронт после окончания полугодичной стажировки только рядовые, и это давало младшим командирам и офицерам неограниченную власть. Им ни что не грозило, они могли существенно увеличивать своё паёк - продовольственный и вещевой за счёт того, что содержимое этих пайков почти открыто конфисковалось у рядовых. Кроме того, в этих полках их командный состав сдавал в аренду рядовых для проведения каких-нибудь мелких подрядных или строительных работ, заказчик оплачивал эту работу, но оплата, опять же, оседала в карманах офицерского состава. Через полгода, когда Майк был отправлен на фронт, у него было 2 стойкие ненависти - к физическому труду и к малейшим покушениям на полагающийся ему паёк. Впрочем, и на фронте он был не долго. Он знал в совершенстве немецкий язык, и очень неплохо французский, и как только его новые командиры увидели, что это не бравада, а действительно великолепные знания языка, его перевели в другую часть, о которой был известен только номер и то, что она сформирована при генеральном штабе. Таких частей было несколько и Майк не знал, все ли они формируются по одному принципу. Но часть, в которой служил он, входила на занятую противником территорию одновременно с самыми передовыми отрядами. Знание языков позволяло этим людям быстро ориентироваться в ситуации и направлять в генеральный штаб рекомендации о дальнейших действиях.
Майк любил рассказывать об этом времени. Больше всего, по его мнению, это напоминало Дикий Запад. Немцы, которые жили на этих территориях до прихода советских войск, лишались всех прав, им не полагались никакие пайки и они жадно искали возможности услужить советским солдатам, чтобы не умереть с голоду. Эта территория, в будущем
Щецинское воеводство Польши, помимо советских войск наводнялась подразделениями армии Крайовой, которая подчинялась польскому правительству в Лондоне, и в меньшей степени подразделениями Гвардии Людовой, которая использовалась СМЕРШем и другими секретными подразделениями советской армии для разведывательных и провокационных действий.
Город Щецин после освобождения советскими войсками.
Фотограф shaggyshoo
Майк любил вспоминать, как недалеко от города Щецин подразделение из 9 человек, тех, о которых было известно только, что они прикомандированы к Генеральному штабу, наткнулись на большую вооружённую группу Поляков, у которых не было знаков различия, а, значит, они не принадлежали ни к армии Крайовой ни к гвардии Людовой, и которые методично обыскивали дома немцев, вынося то, что казалось им ценным. На немцев никто не обращал внимания, но появление возле этой мародёрствующей группы внезапно из темноты хорошо вооружённых советских солдат, численность которых в этой темноте определить был невозможно, потрясло поляков-мародёров. Тем не менее, они не бросили свою добычу, а стали отступать, пятясь задом, и, выставив на флангах немецкие пулемёты и фаустпатроны. Группа, которая шутя называла самих себя «сотрудники Генерального штаба», и которая отличалась невероятной способностью внезапно менять дислокацию, напугала поляков, которые стали бросать все вещи, имеющие значимые размеры и вес, и попытались скрыться в лесу. Командир генштабовцев сказал: «Подлежат уничтожению».
Все геннштабовцы были снайперами и через 10-15 минут на месте, где предполагался бой, лежали уже только трупы поляков. После быстрого завтрака в столовой командир сказал генштабовцам: «Побеждённые немцы крайне редко решаются на сопротивление. Но от поляков и братiв украинцев можно ждать чего угодно. Все перемещения без оружия запрещаю. Оружие должно быть с полным боевым зарядом и в полной боевой готовности. Вольно!» Генштабовцы сели, а их командир сказал: «Эти поляки против немцев не воевали. Они были мародёрами там, где не было ничьих войск, и там, где чьи-нибудь войска были, но уступали им по численности и оснащённости». Командир вздохнул и сказал: «Я не хотел бы потерять хотя бы одного человека при уничтожении сброда».
Боевые действия практически затихли, последняя крупная операция была предпринята немецким командованием в надежде морем добраться до войск союзников и сдаться в плен там. Война окончилась, и группу генштабовцев, в которой Майк был уже майором, начали медленно расформировывать. Командир сказал Майку: «У начальства на тебя какие-то особые виды, поэтому не нервничай и жди распоряжений». Майк не нервничал, он изучал французский язык. «Когда знаешь два европейских языка, - говорил Майк, - изучение третьего уже не сложная задача».
На немецком фольварке Майк остался вдвоем с приятелем и делил своё время между охотничьими угодьями в лесу - стрелять не разрешалось, но рассматривать было можно - и наслаждением, которое он испытывал от всё более полного владения французским. Майк с приятелем мирно кончали завтрак, когда прибыл связной из штаба группы советский войск в Германии и сказал: «Мирошникова к Жукову». Ещё с запасного полка у Майка осталась неприязнь ко всякому высокому начальству, но тут ничего поделать было нельзя, вызвали - надо было ехать. Командующий сказал ему:
- Верно ли, что вы знаете три языка?
- Ну, - сказал Майк Петрович, - люди по-разному понимают слово «знаете», но объясниться я действительно на трёх языках могу.
- На каких же?
- Английский, немецкий, французский.
- Я слышал о вас хорошие отзывы, - сказал Жуков, - Мне нужен человек, на которого можно положиться.
- Я слушаю вас, - сказал Майк.
- Я хочу назначить вас офицером по связям с союзными миссиями.
- Если вы отдадите такой приказ, - сказал Майк, - то, естественно, я буду его выполнять.
Майк Петрович, офицер связи с союзными миссиями, встречался с американскими войсками.
Фотограф PhotosNormandie
Эта работа имела смысл, и Майк считал, что здесь он может принести пользу, хотя были и казусы. Например, он считал своим большим успехом договорённость с союзниками о том, что в обмен на журнал «Крокодил» он получает «Новые американские вооружения», но ПУР советской военной администрации в Германии заявил, что он будет категорически возражать против такого обмена: «Если мы пишем фельетоны для себя, это самокритика. Если мы будем писать эти фельетоны для иностранцев, то это насмешка над самими собой». Майк пробился к Жукову и Жуков сказал: «Знаете что, с ПУРовцами лучше не связываться, а метод получить свежие выпуски «Нового американского вооружения» я найду». И с этого момента Майку вдруг захотелось уйти из армии. Последнюю точку в оформлении этого намерения поставил поезд Берлин-Москва советской военной администрации. Это был хороший поезд, на него всегда были билеты, не нужно было искать знакомства для того, чтобы уехать в тот же или на следующий день, но начальник тыла советской военной администрации в Германии регулярно писал Жукову записки, что поезд незагружен, его нужно сократить по крайней мере на вагон, а, может быть, и на два. Наконец, Жукову это надоело, и она написал: «Сократить на один вагон». И всё стало на свои места: уехать в тот же день, когда тебе это нужно, стало невозможно, появился Отдел железнодорожных сообщений, который визировал заранее броню на билеты, и Майк говорил приятелю: «Ничего не теряли от того, что в поезде были свободные места. Но нет, необходимо сделать так, чтоб уехать было трудно, свободных мест не было». В это время у него впервые начались приступы гипертонии.
Продолжение следует.