103. Стадии адаптации. Завершение первой стадии. 3
Когда исследования кончились, мы с Леной пошли посмотреть выставку минералов, которые на прииске Полярный были побочной продукцией, и которые мы оба очень любили. Мы поахали над чудесными огромными агатами и вернулись к себе, потому, что ждали Чебалдина.
Агат из разработок Полярнинского ГОК
Фото: © А.А. Евсеева с сайта http://geo.web.ru/druza/m-mus_Ersh.htm
Чебалдин зашёл за нами, когда мы все обсуждали результаты дня и давали им предварительную оценку. «Я могу подождать» - сказал Чебалдин. «А что, Осинин придёт в какое-то определённое время?» - спросил я. «Да он уже пришёл, - засмеялся Чебалдин, - он мужик со странностями, я за вами не пошёл, пока не убедился, что он на месте».
Лена достала коньяк и хотела положить его в подарочную коробку, в которой коньяк лежал изначально. Чебалдин задержал её руку и прочёл этикетку. «Ого! - сказал он, - Выгодные гости. Ну, я могу это понести, чтобы вам не тяжело было». «Нет, - сказала Лена, - вашей жене должно быть с самого начала ясно, что это я принесла». Чебалдин рассмеялся: «Ну, мы в любом случае разобрались бы». И, всё-таки, когда жена Чебалдина (её звали Любой) взяла подарочную коробку с Мартелем и у неё буквально округлились глаза, Лена была очень довольно произведенным эффектом, а Чебалдин представил нам гостя: «Знакомьтесь, Сергей Осинин». Мы поздоровались, а потом я спросил у Любы: «Ну, как на счёт пельменей с олениной?» «Нет, - сказала Люба, - я не повторяюсь. В нашем ресторане сегодня рыбный день». Рыбный день у Любы означал насыщенную уху, для которой специально ловили в близлежащем озере ершей и бросали их в кипящую воду сопливыми, не смывая предварительно слизь, которой было покрыто их тело. Потом, когда они достигали готовности, будущую уху процеживали через дуршлаг, ершей выбрасывали, потом варили всё, что Чебалдину удавалось нарыбачить в том же озере, в основном щук, а когда они успевали свариться, ими тоже жертвовали, но они как-то потом использовались, потому что в отличие от ершей, они не были на наших глазах выброшены в мусорное ведро. И, наконец, торжественно в большой котелок или, скорее, котёл, в котором варилась уха, опускали красную рыбу, не банальную - кету и горбушу Чебалдин не признавал. В котёл с ухой опускали сёмгу, которую в последнее время начали разводить на местных рыбозаводах, чавычу и форель. А потом, пока уха остывала до того уровня температуры, когда её можно было положить в рот не боясь сжечь полость рта, Люба колдовала над ней с какими-то травами и семенами. В прочем, может это были и не семена, но это были какие-то мелкие макообразные образования. И мы за время этого парадного процесса приготовления ухи для гостей, уже принюхавшиеся к запаху рыбы, вдруг ощутили совершенно новые потрясающие ароматы. Всё это отразилось на наших лицах, и даже Осинин, который до этого сидел с застывшей неподвижной миной, несколько распустил напряжённые мышцы лица. Впрочем, это, пожалуй, не точное выражение, потому что лицевая мускулатура, хоть и относится к поперечно- полосатой произвольной мускулатуре, произвольному изменению не поддаётся. Актёр не может по желанию придать своему лицу выражение гнева или горя, он должен постараться ощутить эти эмоции и лицо изменится соответственно его ощущению.
Потом уху разливали по тарелкам, а Люба на наших глазах делала икру «минутка», которая делается в действительности не минуту, а пять, хранится не может, но имеет непревзойдённый вкус. Я всё это ел не в первый раз. Жена Калачёва, тёзка нашей хозяйки, тоже была искусницей по части рыбных блюд, но почему-то здесь, в доме у Чебалдина, всё казалось вкуснее. Я всё думал, как мне уединиться с Осининым, но обед пришлось съесть целиком. Рыбный принцип был выдержан до конца (второе блюдо представляла собой жареная чавыча), но приготовление какого-нибудь рыбного напитка выходило за пределы любиных умений, и после того, как чавычу съели, после насыщенно ухи, хотя казалось, что после этого уже ничего съесть невозможно, она банально спросила: «Чай или кофе?» «Кофе с коньяком» - сказала Лена, и праздничная бутылка перекочевала на стол». «Если пойдёте пить кофе в кабинет, - сказал Чебалдин, - я покажу, какие косточки я на прошлой недели из Уэлена привёз». «С удовольствием», - сказала Лена. «А я собирался с вашим программистом поговорить по делу, - сказал я, - Если он не прельститься уэленскими клыками». «Да я уже 4 года на Севере, - впервые за весь вечер заговорил Осинин, - и резьбы и изделий в стиле скримшоу целую коллекцию собрал. Если вы выберите время, приходите, покажу». И Чебалдин увёл Лену и свою жену в кабинет, оставив нас наедине с Осининым.
«Уж не ради ли этой коллекции на Север приехали?» - спросил я. «Да нет, - сказал Сергей, - косточками уже здесь заинтересовался, как отдушиной в житейской непроглядности». «Вы, говорят, талантливый программист». «Говорят» - не стал упираться Осинин. «Ну, на сколько я знаю, программисты народ бешенный, могут всю ночь просидеть за работой. Один из лучших специалистов по информатике, из тех, которых я знаю, когда ему в голову приходит «плодотворная идея» (он любил это выражение), не может оторваться от работы, пока идею не реализуют, и от нетерпения у него дрожат руки. Он говорил мне: «Надо ведь не просто решить задачу, надо решить её так, чтоб сразу после её решения показать её в нашем отделе, и чтобы все сказали «Ах!»».
Автоматизированная обогатительная фабрика.
Фото с сафта http://www.fiebig.ru/obogat_ust.html
Осинин засмеялся: «Ну, я не такой одержимый и не такой честолюбивый. Мне надо, чтобы моя идея работала, а если она работает, мне всё равно, как её встретят, и что скажут». «А чем вы заняты?» «Сначала я пишу программы, которые позволят многие и многие процессы автоматизировать, а потом конструирую специальную периферию, которая позволит эти программы реализовать на серийных компьютерах». «Ну и что, это интересно?» «Когда-то было очень интересно». «А теперь?» «Ну, теперь тоже нельзя сказать, что без интереса работаю, но пыл подостыл». «Что так? Надоело?» «Да нет, это шире смотрится. Не работа надоела, а интереса к жизни нет такого, как был». «А куда делся?» И тут Сергей второй раз за всё время общения в компании и наедине со мной рассмеялся, а потом процитировал Окуджаву: «Его, наверное, женщины крадут, и как щенка за пазуху кладут». «Любые женщины, или какая-нибудь одна?» - спросил я. И он ответил: «Я думаю теперь, что любая, но со мной такой фокус проделала одна». «И что ж она сделала, если не секрет?» «Да давно уже не секрет, и вещь банальная. Просто от неё я этого не ожидал». «Чего этого?» «Что сможет жить как мы жили, держаться со мной как всегда, ласковой быть. Она вообще ласкушка была, и тут же любить другого, а мне изменять». Я удивился. Удивился выражению его лица, которое представляло собой какую-то смесь сарказма и мечтательности. «А это точные сведения? - спросил я, - вон, Пушкин из-за сплетен на дуэль пошёл». «Да нет, тут не сплетни были, тут до того банально было, что диву давался. Года за два до этого, мне передали два компьютера Wang, их не то что у нас, их в Америке ещё не продавали, но какими-то путями они, вс-ётаки, были получены, и мне поручили, подчеркнув конфиденциальность этого поручения, провести русификацию этих комьютеров и разработать дополнительную периферию, которая была нужна заказчику. Мне для такой работы одного компьютера было достаточно, и как только руссификацию провёл, я второй отдал Карине для отладки и тестирования. А мне программа одна понадобилась, а я знал, что она у неё в ПК. Вошёл в её компьютер, пароля ни у неё, ни у меня никогда не было, и даже не на входе, а там, внутри, без всякого пароля нарвался на целый том любовной переписки. Глазам своим не поверил, понимал, что читать этого мне не надо, и этике моей это противоречило, чужие письма читать. Но начал читать и оторваться не мог. Мне её письма были интересны, ответы так, наискось проскальзывал. Я её письма читал, и ерунду какую-то думал: «Надо же, какой богатый русский язык, ни одного слова из тех, которые там были, она никогда мне не говорила. Оказалось, что есть большое количество слов, таких же по значению, но не повторяющихся буквально. Да, это были любовные письма, письма к любимому человеку. Но она внутри себя перегородку поставила, не знаю, сознательно, или нет, но с ним она не повторялась. Ни одного из ласковых слов, которые она говорила мне, в этих письмах не было. Впрочем, я это уже говорил. Там были совсем другие слова, и не только слова, это был совсем другой стиль, это была совсем другая женщина. «Интересно, - подумал я, - а в постели она тоже может так чудесным образом изменяться, оставаясь такой женщиной, про которую говорят «Она хороша в постели», и не повторяя ни одного жеста, ни одного движения, которое было со мной». Она вошла в комнату, когда я ещё читал эту переписку. Остановилась возле порога. Я обернулся и смотрел на неё. «Ну, что же ты, ты же не дочитал, продолжай» - сказала она. Я понимал, что это банальный адюльтер, но странным образом то, как она держалась и то, как говорила, было мне симпатично. Я сказал ей: «Брака мы не регистрировали, так что возни с разводом не будет, но Вадик мой сын, и моё отцовство оформлено официально. Будем составлять акт раздела имущества, отдам тебе и квартиру и машину. А Вадик будет жить со мной» «С тобой?» - спросила моя неоформленная жена. Имя у неё было чудное, Карина. Её мать Карину, которая в Карском море родилась, очень хорошо знала, и дочь в её честь назвала. Он повторила «С тобой?», поскольку я на первое «С тобой» не ответил. «Да при твоей работе ты иной раз по полгода в Москве не бываешь, или с собой думаешь возить?» «У Вадика бабушка только одна, твоя мать далеко. Когда меня в Москве не будет, будет у бабушки жить». Карина задумалась, и сказала: «Ты думаешь, что раз ты всё это прочёл, то я Вадика не люблю? Думаешь, он мне не нужен?» «Не знаю, - ответил я честно, - я теперь понимаю, что я про тебя ничего не знаю». «Присмотрись, тебе ж многое заново узнавать придётся. Машину я, конечно, возьму, и хотелось бы не эту, сейчас уже можно западную машину». Добрая приятельница, которая была довольно известным юристом, с кем-то поговорила и мне позвонила женщина из комиссии по делам семьи и опеки Моссовета: «Хотелось бы с вами о вашем сыне поговорить, можете ко мне подъехать?» Машина была ещё моя, я не стал откладывать. Она долго и подробно меня расспрашивала и потом сказала: «Так что, этот акт о разделе имуществе вы уже подписали?» «Нет, - сказал я , - мы не написали его ещё, Карина хочет другую машину до раздела, иностранную». «Вот, что я вам скажу. Вам придётся привыкнуть, если вы хотите иметь сына, ничего не отдавать даром. Говорите так: «Ты хочешь иностранную машину? Ладно, давай в обмен на то, что я признаюсь тем из родителей, с которым проживает Вадик. Ты же понимаешь, что твоему общению с Вадиком я мешать не буду». Можете даже предложить, что её квартиру, которая в Подмосковье, вы поможете обменять с доплатой на квартиру в соседнем доме, так что Вадик сам сможет к вам прийти, к ней прийти». Она детально проговаривала со мной каждую фразу, и когда я потом разговаривал с Кариной, я понял, что у той женщины из Моссовета был большой опыт, Карина реагировала в точности так, как она предсказывала. Квартиру мы обменяли, но я очень скоро в командировку уехал, а Вадика к бабушке увёз. Не знаю, скучал ли он по маме или по мне, для него так получилось, что родители уехали, поэтому он живёт у бабушки. Но потом, когда я из командировки вернулся, оказалось что я в Москве жить не могу».
"Место, где я жить смогу"
Фото с сайта http://rssreader.ru/visitor/preview/id/117984
И тут Сергей повторил те слова, которые я слышал уже от Чебалдина, пересказывавшего слова директора: «Москва такая маленькая. На каждый улице был, каждая улица что-нибудь напоминает. И уехать захотелось куда-нибудь подальше, к чёрту на рога. Ну а сына-то к чёрту на рога не повезёшь, и мы с Вадиком поговорили по-мужски, что я еду в такие места, где без владения оружием и владением методами борьбы без оружия не проживёшь. «Очень интересные места, медведи по улицам ходят, и ты уже ходишь в нулевой класс школы, но только школы, а я тебя запишу в две секции - в стрелковую и теквандо. А когда научишься хорошо стрелять, и будешь всех побеждать в борьбе, я тебя к себе заберу, я тогда уже за тебя беспокоиться не буду». В школу его я всегда ходил, меня там знали, не Карину. Школа была специальная, языковая, и от мамы моей в одном квартале ходьбы. И когда Карина всё это получила - квартиру в соседнем доме, машину, и 50 тысяч рублей, ровно половину наших сбережений, она вдруг успокоилась. Сказала: «А что о Вадике думать, он растёт, скоро будет сам выбирать. Ты не думай, что я его не люблю, я просто трезво смотрю на вещи». Но я не умел так трезво. Я даже по совету моссоветовсой дамы в мировом соглашении, которое мы написали, вставил пункт, что если Карина второй раз выходит замуж, то её общение с Вадиком ограничивается таким образом, чтобы он не видел её нового супруга, не представлял себе его как нового отца.
На всё это она пошла, а я уехал в Полярный. И там плохо мне без сына стало, но зато безопаснее, потому что, если вернёшься в Москву, то Карина может невесть что выдумать. Она мать, прав у неё, всё-таки, много было, а пока я здесь, она ничего не может. И получалось, что и здесь не хорошо, и там».
Продолжение завтра.
Агат из разработок Полярнинского ГОК
Фото: © А.А. Евсеева с сайта http://geo.web.ru/druza/m-mus_Ersh.htm
Чебалдин зашёл за нами, когда мы все обсуждали результаты дня и давали им предварительную оценку. «Я могу подождать» - сказал Чебалдин. «А что, Осинин придёт в какое-то определённое время?» - спросил я. «Да он уже пришёл, - засмеялся Чебалдин, - он мужик со странностями, я за вами не пошёл, пока не убедился, что он на месте».
Лена достала коньяк и хотела положить его в подарочную коробку, в которой коньяк лежал изначально. Чебалдин задержал её руку и прочёл этикетку. «Ого! - сказал он, - Выгодные гости. Ну, я могу это понести, чтобы вам не тяжело было». «Нет, - сказала Лена, - вашей жене должно быть с самого начала ясно, что это я принесла». Чебалдин рассмеялся: «Ну, мы в любом случае разобрались бы». И, всё-таки, когда жена Чебалдина (её звали Любой) взяла подарочную коробку с Мартелем и у неё буквально округлились глаза, Лена была очень довольно произведенным эффектом, а Чебалдин представил нам гостя: «Знакомьтесь, Сергей Осинин». Мы поздоровались, а потом я спросил у Любы: «Ну, как на счёт пельменей с олениной?» «Нет, - сказала Люба, - я не повторяюсь. В нашем ресторане сегодня рыбный день». Рыбный день у Любы означал насыщенную уху, для которой специально ловили в близлежащем озере ершей и бросали их в кипящую воду сопливыми, не смывая предварительно слизь, которой было покрыто их тело. Потом, когда они достигали готовности, будущую уху процеживали через дуршлаг, ершей выбрасывали, потом варили всё, что Чебалдину удавалось нарыбачить в том же озере, в основном щук, а когда они успевали свариться, ими тоже жертвовали, но они как-то потом использовались, потому что в отличие от ершей, они не были на наших глазах выброшены в мусорное ведро. И, наконец, торжественно в большой котелок или, скорее, котёл, в котором варилась уха, опускали красную рыбу, не банальную - кету и горбушу Чебалдин не признавал. В котёл с ухой опускали сёмгу, которую в последнее время начали разводить на местных рыбозаводах, чавычу и форель. А потом, пока уха остывала до того уровня температуры, когда её можно было положить в рот не боясь сжечь полость рта, Люба колдовала над ней с какими-то травами и семенами. В прочем, может это были и не семена, но это были какие-то мелкие макообразные образования. И мы за время этого парадного процесса приготовления ухи для гостей, уже принюхавшиеся к запаху рыбы, вдруг ощутили совершенно новые потрясающие ароматы. Всё это отразилось на наших лицах, и даже Осинин, который до этого сидел с застывшей неподвижной миной, несколько распустил напряжённые мышцы лица. Впрочем, это, пожалуй, не точное выражение, потому что лицевая мускулатура, хоть и относится к поперечно- полосатой произвольной мускулатуре, произвольному изменению не поддаётся. Актёр не может по желанию придать своему лицу выражение гнева или горя, он должен постараться ощутить эти эмоции и лицо изменится соответственно его ощущению.
Потом уху разливали по тарелкам, а Люба на наших глазах делала икру «минутка», которая делается в действительности не минуту, а пять, хранится не может, но имеет непревзойдённый вкус. Я всё это ел не в первый раз. Жена Калачёва, тёзка нашей хозяйки, тоже была искусницей по части рыбных блюд, но почему-то здесь, в доме у Чебалдина, всё казалось вкуснее. Я всё думал, как мне уединиться с Осининым, но обед пришлось съесть целиком. Рыбный принцип был выдержан до конца (второе блюдо представляла собой жареная чавыча), но приготовление какого-нибудь рыбного напитка выходило за пределы любиных умений, и после того, как чавычу съели, после насыщенно ухи, хотя казалось, что после этого уже ничего съесть невозможно, она банально спросила: «Чай или кофе?» «Кофе с коньяком» - сказала Лена, и праздничная бутылка перекочевала на стол». «Если пойдёте пить кофе в кабинет, - сказал Чебалдин, - я покажу, какие косточки я на прошлой недели из Уэлена привёз». «С удовольствием», - сказала Лена. «А я собирался с вашим программистом поговорить по делу, - сказал я, - Если он не прельститься уэленскими клыками». «Да я уже 4 года на Севере, - впервые за весь вечер заговорил Осинин, - и резьбы и изделий в стиле скримшоу целую коллекцию собрал. Если вы выберите время, приходите, покажу». И Чебалдин увёл Лену и свою жену в кабинет, оставив нас наедине с Осининым.
«Уж не ради ли этой коллекции на Север приехали?» - спросил я. «Да нет, - сказал Сергей, - косточками уже здесь заинтересовался, как отдушиной в житейской непроглядности». «Вы, говорят, талантливый программист». «Говорят» - не стал упираться Осинин. «Ну, на сколько я знаю, программисты народ бешенный, могут всю ночь просидеть за работой. Один из лучших специалистов по информатике, из тех, которых я знаю, когда ему в голову приходит «плодотворная идея» (он любил это выражение), не может оторваться от работы, пока идею не реализуют, и от нетерпения у него дрожат руки. Он говорил мне: «Надо ведь не просто решить задачу, надо решить её так, чтоб сразу после её решения показать её в нашем отделе, и чтобы все сказали «Ах!»».
Автоматизированная обогатительная фабрика.
Фото с сафта http://www.fiebig.ru/obogat_ust.html
Осинин засмеялся: «Ну, я не такой одержимый и не такой честолюбивый. Мне надо, чтобы моя идея работала, а если она работает, мне всё равно, как её встретят, и что скажут». «А чем вы заняты?» «Сначала я пишу программы, которые позволят многие и многие процессы автоматизировать, а потом конструирую специальную периферию, которая позволит эти программы реализовать на серийных компьютерах». «Ну и что, это интересно?» «Когда-то было очень интересно». «А теперь?» «Ну, теперь тоже нельзя сказать, что без интереса работаю, но пыл подостыл». «Что так? Надоело?» «Да нет, это шире смотрится. Не работа надоела, а интереса к жизни нет такого, как был». «А куда делся?» И тут Сергей второй раз за всё время общения в компании и наедине со мной рассмеялся, а потом процитировал Окуджаву: «Его, наверное, женщины крадут, и как щенка за пазуху кладут». «Любые женщины, или какая-нибудь одна?» - спросил я. И он ответил: «Я думаю теперь, что любая, но со мной такой фокус проделала одна». «И что ж она сделала, если не секрет?» «Да давно уже не секрет, и вещь банальная. Просто от неё я этого не ожидал». «Чего этого?» «Что сможет жить как мы жили, держаться со мной как всегда, ласковой быть. Она вообще ласкушка была, и тут же любить другого, а мне изменять». Я удивился. Удивился выражению его лица, которое представляло собой какую-то смесь сарказма и мечтательности. «А это точные сведения? - спросил я, - вон, Пушкин из-за сплетен на дуэль пошёл». «Да нет, тут не сплетни были, тут до того банально было, что диву давался. Года за два до этого, мне передали два компьютера Wang, их не то что у нас, их в Америке ещё не продавали, но какими-то путями они, вс-ётаки, были получены, и мне поручили, подчеркнув конфиденциальность этого поручения, провести русификацию этих комьютеров и разработать дополнительную периферию, которая была нужна заказчику. Мне для такой работы одного компьютера было достаточно, и как только руссификацию провёл, я второй отдал Карине для отладки и тестирования. А мне программа одна понадобилась, а я знал, что она у неё в ПК. Вошёл в её компьютер, пароля ни у неё, ни у меня никогда не было, и даже не на входе, а там, внутри, без всякого пароля нарвался на целый том любовной переписки. Глазам своим не поверил, понимал, что читать этого мне не надо, и этике моей это противоречило, чужие письма читать. Но начал читать и оторваться не мог. Мне её письма были интересны, ответы так, наискось проскальзывал. Я её письма читал, и ерунду какую-то думал: «Надо же, какой богатый русский язык, ни одного слова из тех, которые там были, она никогда мне не говорила. Оказалось, что есть большое количество слов, таких же по значению, но не повторяющихся буквально. Да, это были любовные письма, письма к любимому человеку. Но она внутри себя перегородку поставила, не знаю, сознательно, или нет, но с ним она не повторялась. Ни одного из ласковых слов, которые она говорила мне, в этих письмах не было. Впрочем, я это уже говорил. Там были совсем другие слова, и не только слова, это был совсем другой стиль, это была совсем другая женщина. «Интересно, - подумал я, - а в постели она тоже может так чудесным образом изменяться, оставаясь такой женщиной, про которую говорят «Она хороша в постели», и не повторяя ни одного жеста, ни одного движения, которое было со мной». Она вошла в комнату, когда я ещё читал эту переписку. Остановилась возле порога. Я обернулся и смотрел на неё. «Ну, что же ты, ты же не дочитал, продолжай» - сказала она. Я понимал, что это банальный адюльтер, но странным образом то, как она держалась и то, как говорила, было мне симпатично. Я сказал ей: «Брака мы не регистрировали, так что возни с разводом не будет, но Вадик мой сын, и моё отцовство оформлено официально. Будем составлять акт раздела имущества, отдам тебе и квартиру и машину. А Вадик будет жить со мной» «С тобой?» - спросила моя неоформленная жена. Имя у неё было чудное, Карина. Её мать Карину, которая в Карском море родилась, очень хорошо знала, и дочь в её честь назвала. Он повторила «С тобой?», поскольку я на первое «С тобой» не ответил. «Да при твоей работе ты иной раз по полгода в Москве не бываешь, или с собой думаешь возить?» «У Вадика бабушка только одна, твоя мать далеко. Когда меня в Москве не будет, будет у бабушки жить». Карина задумалась, и сказала: «Ты думаешь, что раз ты всё это прочёл, то я Вадика не люблю? Думаешь, он мне не нужен?» «Не знаю, - ответил я честно, - я теперь понимаю, что я про тебя ничего не знаю». «Присмотрись, тебе ж многое заново узнавать придётся. Машину я, конечно, возьму, и хотелось бы не эту, сейчас уже можно западную машину». Добрая приятельница, которая была довольно известным юристом, с кем-то поговорила и мне позвонила женщина из комиссии по делам семьи и опеки Моссовета: «Хотелось бы с вами о вашем сыне поговорить, можете ко мне подъехать?» Машина была ещё моя, я не стал откладывать. Она долго и подробно меня расспрашивала и потом сказала: «Так что, этот акт о разделе имуществе вы уже подписали?» «Нет, - сказал я , - мы не написали его ещё, Карина хочет другую машину до раздела, иностранную». «Вот, что я вам скажу. Вам придётся привыкнуть, если вы хотите иметь сына, ничего не отдавать даром. Говорите так: «Ты хочешь иностранную машину? Ладно, давай в обмен на то, что я признаюсь тем из родителей, с которым проживает Вадик. Ты же понимаешь, что твоему общению с Вадиком я мешать не буду». Можете даже предложить, что её квартиру, которая в Подмосковье, вы поможете обменять с доплатой на квартиру в соседнем доме, так что Вадик сам сможет к вам прийти, к ней прийти». Она детально проговаривала со мной каждую фразу, и когда я потом разговаривал с Кариной, я понял, что у той женщины из Моссовета был большой опыт, Карина реагировала в точности так, как она предсказывала. Квартиру мы обменяли, но я очень скоро в командировку уехал, а Вадика к бабушке увёз. Не знаю, скучал ли он по маме или по мне, для него так получилось, что родители уехали, поэтому он живёт у бабушки. Но потом, когда я из командировки вернулся, оказалось что я в Москве жить не могу».
"Место, где я жить смогу"
Фото с сайта http://rssreader.ru/visitor/preview/id/117984
И тут Сергей повторил те слова, которые я слышал уже от Чебалдина, пересказывавшего слова директора: «Москва такая маленькая. На каждый улице был, каждая улица что-нибудь напоминает. И уехать захотелось куда-нибудь подальше, к чёрту на рога. Ну а сына-то к чёрту на рога не повезёшь, и мы с Вадиком поговорили по-мужски, что я еду в такие места, где без владения оружием и владением методами борьбы без оружия не проживёшь. «Очень интересные места, медведи по улицам ходят, и ты уже ходишь в нулевой класс школы, но только школы, а я тебя запишу в две секции - в стрелковую и теквандо. А когда научишься хорошо стрелять, и будешь всех побеждать в борьбе, я тебя к себе заберу, я тогда уже за тебя беспокоиться не буду». В школу его я всегда ходил, меня там знали, не Карину. Школа была специальная, языковая, и от мамы моей в одном квартале ходьбы. И когда Карина всё это получила - квартиру в соседнем доме, машину, и 50 тысяч рублей, ровно половину наших сбережений, она вдруг успокоилась. Сказала: «А что о Вадике думать, он растёт, скоро будет сам выбирать. Ты не думай, что я его не люблю, я просто трезво смотрю на вещи». Но я не умел так трезво. Я даже по совету моссоветовсой дамы в мировом соглашении, которое мы написали, вставил пункт, что если Карина второй раз выходит замуж, то её общение с Вадиком ограничивается таким образом, чтобы он не видел её нового супруга, не представлял себе его как нового отца.
На всё это она пошла, а я уехал в Полярный. И там плохо мне без сына стало, но зато безопаснее, потому что, если вернёшься в Москву, то Карина может невесть что выдумать. Она мать, прав у неё, всё-таки, много было, а пока я здесь, она ничего не может. И получалось, что и здесь не хорошо, и там».
Продолжение завтра.