У меня сегодня день траура.
Сегодня я не буду ставить пост,
Сегодня я и сам словам не верю.
Мой славный путь был долог и непрост,
И этот путь оборвала потеря.
Сегодня я хочу обратиться к своим немногочисленным читателям, не к тем, кто, блуждая по закоулкам ярмарки ЖЖ, случайно забрёл и на мою страницу, а к тем, кто именно на эту страницу пришёл и здесь нашёл удовлетворение своих интеллектуальных, эстетических и эмоциональных потребностей.
Дорогие друзья,
сегодня у меня день траура. 7 лет назад в этот день умерла моя жена. Я хочу просить вас разделить со мной горе, как я разделил бы с вами радость в те годы, когда она часто выпадала на мою долю.
Возлюбленная, друг, соратник, верный спутник моих экспедиций и той долгой экспедиции, которой была моя жизнь после нашей встречи. Иногда, мужчина, представляя свою жену, говорит: «Это - моя половина». Если бы я пользовался таким стилем, то я должен был сказать, «Это - мои три четверти». Лена действительно была тремя четвертями моего мира.
Без неё я не сделал бы и четверти того, что сделал в жизни. В экспедициях (и это знали все сотрудники, которые в них участвовали) она в течение часа несколькими незаметными движениями превращала любое место нашего пребывания в наш дом. В тех редких случаях, когда её не было с нами, работа была труднее, а продуктивность работы меньше. Она действительно была тремя четвертями моего мира. После её смерти мой дом, которой раньше был полон людей, опустел, хотя люди, которые приходили, как будто бы приходили и к ней, и ко мне. А те немногие сотрудники, которые работали в руководимой мною лаборатории, которые не умерли и не покинули страну, занялись тем, чтобы получить разрешение на установку на клинике мемориальной доски, а после получения разрешения, такую доску установить. Чтобы у меня не создавалось впечатления, что я уже умер, они предложили такой текст: «В этом здании с 1970 по 1996 год располагалась известная лаборатория психофизиологии и психодиагностики, которой руководили профессора Ф.Б. Березин и Е.Д. Соколова». Действительно, последние годы Лена была руководителем сектора в моей лаборатории, но никому не пришло в голову указать именно на это обстоятельство, просто лабораторией руководили два профессора. Нас просто не умели воспринимать раздельно.
Некролог, который поместила газета «Медицинская академия», назывался «Эрудит высокой пробы, блестящий педагог». Это соответствует действительности, но не исчерпывает её. Когда Лена была жива, задолго до появления этого заголовка, о ней так говорили, и я отвечал: «Профессоров много, эрудитов высокой пробы среди них значительно меньше, а эрудитов, который были бы, кроме того, блестящими преподавателями, совсем мало». Но это, всё-таки, предполагало какое-то количество, а Лена была одна, и это отмечали все, кто её хорошо знал: ученики, коллеги, подчинённые, пациенты. «А такой не видал, да и нету другой».
За год до смерти, уже зная, что умирает, она довела до конца работу над двумя докторскими диссертациями в качестве научного консультанта. И два года после её смерти мне звонили её пациенты из разных стран не для того, чтобы выразить мне соболезнования, а для того, чтобы я позвал её к телефону.
Я мог умереть после её смерти, но этого не случилось. Я два года тяжело болел, и меня выписывали из одного отделения только для того, чтобы госпитализировать в другое. И мои лечащие врачи - неврологи, кардиологи, пульмонологи (а это были хорошие врачи, потому что я долгие годы был своим человеком в медицинском мире) - в общем, не сомневались, что я умру, хотя никто из них не говорил мне этого.
Я не умер, но под многочисленными рубцами тлеют неизлечимые болезни. И если раньше я был пенсионером только по возрасту, то в 2008 году я не смог продлить контракта с институтом, в котором проработал 46 лет, из них 32 в одном институте с Леной.
Меня не перестали ценить, ко мне нередко обращаются за консультацией люди, с которыми я долго работал. Фирма, в которой я, работая в институте, выполнял функции консультанта, выплачивает мне пенсию, которая больше многих зарплат. И, всё-таки, с тех пор, как не стало Лены, из словосочетания «Живой классик», которым меня в шутку называли, стало исчезать слово живой, и этот процесс так выражен, что многие действительно считают, что я умер - от достаточно крупных специалистов в психологии и психиатрии, до сотрудника отдела технической и программной поддержки фирмы, с которой я сотрудничал: «Картриджи? Для кого? Для Березина? А он что, ещё живой?» Выдающийся психофармаколог Изяслав Лапин, который 13 лет провёл в США, желая меня разыскать, обратился ко всем знакомым ему в Москве психиатрам, и, наконец, в РАМН, но всюду получил почти идентичный ответ, сводящийся к : "Березин? О нём давно ничего не слышно".
Но поскольку мне приходится жить, мне нужно делать что-то постоянное помимо нерегулярных консультаций. Я, при помощи моего друга и сотрудника, специалиста в области информатики, Юрия Бедерова, создал сайт и начал вести страницу в ЖЖ.
Я действительно сегодня не в силах создать пост, но чтобы не оставлять вас совсем без духовной пищи, я решил привести два стихотворения. Одно из них написал я, и, соответственно, оно не блещет гениальностью, второе - Райнер Мария Рильке, поэт гениальный, но это перевод, причём перевод с подстрочника, ибо немецкого я не знаю. Я решаюсь предложить его вам только потому, что Лев Гинзбург, крупнейший знаток немецкой литературы и переводчик, сказал, что это лучший перевод «Одиночества», который он видел. Ему не было надобности мне льстить, он был эксперт с широкой международной известностью, а я к области, в которой он работал, вообще не имел отношения. Я начну с первого стихотворения, чтобы завершить стихотворением Рильке.
В кладбищенской церкви убогой
Бог говорил убогим:
Sanсta Spiritus, юдоль земную покинул,
Но оставил нам Spiritus Vini.
Тело своё разделю я на части
И с вином дам его вам во святое причастие.
И, причастившись, склоните колена
Перед новой Святой Еленой.Из Рильке я выбрал стихотворение «Одиночество», ибо оно в значительной степени совпадает с моим нынешним состоянием.
Райнер Мария Рильке
«Одиночество».
Одиночество очень похоже на дождь.
Оно поднимается с моря тёплыми вечерами,
С полей, орошённых ключевою журчащей водой,
И всегда собирается в небе облаками-горами.
Только когда переполнятся белые горы,
Небо кропит одиночеством город.
Моросит одиночество глухо и гулко,
Когда навстречу рассвету встают переулки,
Когда ничего не найдя в закоулках ласк,
Безнадёжно и грустно оставляют друг друга тела.
Когда, ненавидя друг друга, люди должны
В одной постели смотреть рассветные сны.
Оно заполняет желоба водосточных труб
И печальной рекою стекает вдоль улиц к утру.
Но всем вам я желаю счастья.