67. Люди вокруг нас (1960-70- годы).
До сих пор я говорил о людях, которых привык считать выдающимися независимо от того, насколько счастливо сложилась их судьба, большинство из которых были моими друзьями. Но Москва не была населена исключительно выдающимися личностями. Более того, такие личности, к сожалению, в ней, как и во всяком мегаполисе, составляли меньшинство.
Конец 60-х годов (мы переселись в свою кооперативную квартиру в 1969 г.) и 70-е годы были периодом второго этапа расселения коммунальных квартир. Уже не пятиэтажки, а 9-12 этажные дома, обязательный лифт и вполне сносное коммунальное оснащение показывало, что песня хора «Кох-и-Нор» Дома архитектора «Увези меня ты в панельный дом, стены все оббей шерстяным ковром, двери все завесь одеялами, может зиму мы и продержимся» была адекватной периоду пятиэтажек. В нашей квартире можно было зимовать без дополнительного оборудования.
Люди, которые переехали в наш подъезд, ещё не потеряли навыка жизни в коммунальных квартирах, они к любому соседу могли зайти за отвёрткой или солью, или попросить мою жену, профессора Соколову, посмотреть заболевшего члена семьи или хронического больного, у которого наступило обострение. У пациентки был приступ предсердной мерцательной аритмии, никакого аритмика под рукой ни у нас, ни у больной не было, но как раз тогда мы установили, что можно снять приступ мерцательной аритмии внутривенным или даже внутримышечным введением транквилизатора. Ампулы препарата дипзепам дома были, стерильный шприц тоже, и после внутривенного введения диазепама приступ немедленно прекратился. Насколько я помню, хозяин квартиры, поблагодарив Елену Дмитриевну, сказал ей: «Спасибо, выручили, не пришлось участкового врача вызывать». Участковый врач этого сделать не мог. Снятие мерцательной аритмии предсердий введением транквилизатора было нашей последней разработкой. Елена Дмитриевна была специалистом осень высокого уровня, и сопоставление её услуг с помощью участкового врача вызвало у неё ироническую улыбку, но вслух она ничего не сказала.
Об услугах просили и их оказывали без лишних церемоний. В этом были свои неудобства, но значительно больше было преимуществ. Например, когда гостившая у нас родственница при бессоннице приняла чрезмерную дозу снотворного препарата, при запертой изнутри двери, я вызвал спасателей и один из жителей нашего подъезда, заинтересовавшись, подошёл к нам и когда руководитель спасателей спросил меня (мы жили на втором этаже): «На третьем есть кто-нибудь в доме, или они на даче?», то я не смог ответить на этот вопрос, а подошедший сосед сказал: «На третьем - на даче, и на четвёртом тоже, так что если вам надо действовать сверху, то только с пятого». «Откроют?» - спросил спасатель (а надо заметить, что открывали тогда значительно спокойнее, чем ныне). Сосед сказал: «Так я ж с вами пойду» - он не сомневался, что ему, жителю того же подъезда, дверь безусловно откроют. И спасатель, легко съехав по верёвке с пятого этажа, каким-то специальным приспособлением отпер окно, а изнутри - дверь. А к тому времени, когда приехала вызванная мною Скорая помощь, все не уехавшие на дачу соседи, уже стояли возле меня и спрашивали, что случилось и не надо ли чем помочь. Сейчас, у подъезда большего дома, где я теперь живу, машины «скорой помощи» останавливаются практически ежедневно но никто не проявляет интереса и не предлагает помощи. Доброжелательная человеческая общность в 60-70-е годы автоматически выталкивала чуждые элементы. И когда, в результате обмена квартир, в подъезде появился абсолютно чуждый элемент - женщина, которая имела какие-то связи с уголовниками, остальными жителями она так и воспринималась, как элемент чуждый и в связи с ней соседи друг друга предостерегали. Предостерегали не зря, впоследствии она навела домушников на нашу квартиру. Мы подошли к квартире в разгар совершения кражи, воры наверняка знали нас в лицо, потому что когда мы вошли в квартиру, воров уже не было, а были только сваленные на полу вещи, но воры обыскали только половин квартиры, и очевидно, что мы их спугнули.
Вызванному сотруднику угрозыска, я сказал, что в нашем подъезде эти люди могут быть только в одной квартире, и если привести собаку, то она к этой квартире и приведёт. «Ну, собаку, - сказал он, - собаку мы на убийство вызываем». Он говорил правду, потому что эту женщину вскоре убили, и на убийство собака была вызвана. И т.к. эта женщина за год жизни в нашем подъезде наделала много беды, человека, который хотел вступить в кооператив и купить её квартиру, тщательно проверяли. Я пишу об этом подробно, потому что для тех лет случай с наводчицей в подъезде был исключительным.
Насколько изменилась ситуация, я понял, когда сравнительно недавно сын племянницы моей жены Лены, вернувшись из армии, пришёл ко мне посоветоваться, какая работа ему больше подойдёт по складу его личности. Он рассматривал несколько вариантов, в частности ювелирное дело (он немножко занимался этим до армии), работа в автосервисе, и закончил фразой: «Правда, ребята, с которыми служил, меня в рэкетиры зовут, но я боюсь, что для этого у меня здоровье недостаточно крепкое. А вы как думаете?» «А что, - сказал я, - здесь дело только в здоровье?» И увидев моё поражённое лицо, он сказал: «Феликс Борисович, вы пожилой человек. В ваше время было так - вот с одной стороны МУР, а с другой рэкетиры. А сейчас это всё более или менее одно и то же». Тогда я был поражён, но теперь я почти ежедневно слышу о связях милиции и рэкетиров по телевидению (переименование в полицию пока ничего не изменило).
Но если вернуться к 70-м годам, я хочу еще раз сказать, что отношение людей друг к другу было более дружелюбным и более доверительным. Постучать в чужую квартиру, чтобы попросить банку кофе, которую забыл купить, не было проблемой, дверь открывалась. Я не боялся самыми поздними вечерами ходить по городу. И люди в большинстве случаев охотно обращались с вопросами и также охотно отвечали. И среди людей заурядных профессий попадались вполне интересные собеседники.
Я сидел на лавочке во дворе школы, где училась моя дочь. Ко мне подсела пожилая женщина и спросила меня, был ли я на последнем концерте Райкина. Я не был и тогда она, с большим удовольствием, стала мне пересказывать наиболее удачные по её мнению места. «А знаете, - она сказала, - Вы похожи на Райкина» «Да, - сказал я, - мне не раз об этом говорили». «Но вы точно не он?» - спросила она, и тогда я понял, к чему был весь этот разговор о концерте Райкина, и ответил: «Совершенно точно». «Как жалко, - сказала она». «Почему?» «А как было бы интересно рассказывать, как я самому Райкину описывала его концерт…»
Моя дочь Марина после окончания биофака в 1977 сразу поступила на работу в зоопарк и работает там до сих пор, хотя в прошлом году достигла пенсионного возраста. Но из нашего дома она уехала вскоре после поступления на работу в зоопарк. Она получила отдельную квартиру в результате родственного обмена, поскольку старого и больного отца Елены Дмитриевны мы переселили к себе: он нуждался в постоянном наблюдении. Но Марина, ещё живя в нашей квартире, разговорилась в соседнем магазине с продавцом мясного отдела, большим любителем животных. Дружба с мясником - дело полезное, и когда Марина уехала в отдельную квартиру, она передала мне эту дружбу «по наследству». Он разговаривал о животных и со мной, но когда я на что-нибудь не мог ответить, он говорил: «Вы позвоните Марине, она вам скажет, а вы потом мне передадите». Его мечтой было иметь камышового кота, но в этом, ни Марина, ни я помочь ему не могли. Но беседовать с ним о животных всё равно было интересно, независимо от возможности выбрать хорошее мясо. Впрочем, похоже, что у мясников есть особое чутьё на интересных и почтенных людей.
Конец 60-х годов (мы переселись в свою кооперативную квартиру в 1969 г.) и 70-е годы были периодом второго этапа расселения коммунальных квартир. Уже не пятиэтажки, а 9-12 этажные дома, обязательный лифт и вполне сносное коммунальное оснащение показывало, что песня хора «Кох-и-Нор» Дома архитектора «Увези меня ты в панельный дом, стены все оббей шерстяным ковром, двери все завесь одеялами, может зиму мы и продержимся» была адекватной периоду пятиэтажек. В нашей квартире можно было зимовать без дополнительного оборудования.
Люди, которые переехали в наш подъезд, ещё не потеряли навыка жизни в коммунальных квартирах, они к любому соседу могли зайти за отвёрткой или солью, или попросить мою жену, профессора Соколову, посмотреть заболевшего члена семьи или хронического больного, у которого наступило обострение. У пациентки был приступ предсердной мерцательной аритмии, никакого аритмика под рукой ни у нас, ни у больной не было, но как раз тогда мы установили, что можно снять приступ мерцательной аритмии внутривенным или даже внутримышечным введением транквилизатора. Ампулы препарата дипзепам дома были, стерильный шприц тоже, и после внутривенного введения диазепама приступ немедленно прекратился. Насколько я помню, хозяин квартиры, поблагодарив Елену Дмитриевну, сказал ей: «Спасибо, выручили, не пришлось участкового врача вызывать». Участковый врач этого сделать не мог. Снятие мерцательной аритмии предсердий введением транквилизатора было нашей последней разработкой. Елена Дмитриевна была специалистом осень высокого уровня, и сопоставление её услуг с помощью участкового врача вызвало у неё ироническую улыбку, но вслух она ничего не сказала.
Об услугах просили и их оказывали без лишних церемоний. В этом были свои неудобства, но значительно больше было преимуществ. Например, когда гостившая у нас родственница при бессоннице приняла чрезмерную дозу снотворного препарата, при запертой изнутри двери, я вызвал спасателей и один из жителей нашего подъезда, заинтересовавшись, подошёл к нам и когда руководитель спасателей спросил меня (мы жили на втором этаже): «На третьем есть кто-нибудь в доме, или они на даче?», то я не смог ответить на этот вопрос, а подошедший сосед сказал: «На третьем - на даче, и на четвёртом тоже, так что если вам надо действовать сверху, то только с пятого». «Откроют?» - спросил спасатель (а надо заметить, что открывали тогда значительно спокойнее, чем ныне). Сосед сказал: «Так я ж с вами пойду» - он не сомневался, что ему, жителю того же подъезда, дверь безусловно откроют. И спасатель, легко съехав по верёвке с пятого этажа, каким-то специальным приспособлением отпер окно, а изнутри - дверь. А к тому времени, когда приехала вызванная мною Скорая помощь, все не уехавшие на дачу соседи, уже стояли возле меня и спрашивали, что случилось и не надо ли чем помочь. Сейчас, у подъезда большего дома, где я теперь живу, машины «скорой помощи» останавливаются практически ежедневно но никто не проявляет интереса и не предлагает помощи. Доброжелательная человеческая общность в 60-70-е годы автоматически выталкивала чуждые элементы. И когда, в результате обмена квартир, в подъезде появился абсолютно чуждый элемент - женщина, которая имела какие-то связи с уголовниками, остальными жителями она так и воспринималась, как элемент чуждый и в связи с ней соседи друг друга предостерегали. Предостерегали не зря, впоследствии она навела домушников на нашу квартиру. Мы подошли к квартире в разгар совершения кражи, воры наверняка знали нас в лицо, потому что когда мы вошли в квартиру, воров уже не было, а были только сваленные на полу вещи, но воры обыскали только половин квартиры, и очевидно, что мы их спугнули.
Вызванному сотруднику угрозыска, я сказал, что в нашем подъезде эти люди могут быть только в одной квартире, и если привести собаку, то она к этой квартире и приведёт. «Ну, собаку, - сказал он, - собаку мы на убийство вызываем». Он говорил правду, потому что эту женщину вскоре убили, и на убийство собака была вызвана. И т.к. эта женщина за год жизни в нашем подъезде наделала много беды, человека, который хотел вступить в кооператив и купить её квартиру, тщательно проверяли. Я пишу об этом подробно, потому что для тех лет случай с наводчицей в подъезде был исключительным.
Насколько изменилась ситуация, я понял, когда сравнительно недавно сын племянницы моей жены Лены, вернувшись из армии, пришёл ко мне посоветоваться, какая работа ему больше подойдёт по складу его личности. Он рассматривал несколько вариантов, в частности ювелирное дело (он немножко занимался этим до армии), работа в автосервисе, и закончил фразой: «Правда, ребята, с которыми служил, меня в рэкетиры зовут, но я боюсь, что для этого у меня здоровье недостаточно крепкое. А вы как думаете?» «А что, - сказал я, - здесь дело только в здоровье?» И увидев моё поражённое лицо, он сказал: «Феликс Борисович, вы пожилой человек. В ваше время было так - вот с одной стороны МУР, а с другой рэкетиры. А сейчас это всё более или менее одно и то же». Тогда я был поражён, но теперь я почти ежедневно слышу о связях милиции и рэкетиров по телевидению (переименование в полицию пока ничего не изменило).
Но если вернуться к 70-м годам, я хочу еще раз сказать, что отношение людей друг к другу было более дружелюбным и более доверительным. Постучать в чужую квартиру, чтобы попросить банку кофе, которую забыл купить, не было проблемой, дверь открывалась. Я не боялся самыми поздними вечерами ходить по городу. И люди в большинстве случаев охотно обращались с вопросами и также охотно отвечали. И среди людей заурядных профессий попадались вполне интересные собеседники.
Я сидел на лавочке во дворе школы, где училась моя дочь. Ко мне подсела пожилая женщина и спросила меня, был ли я на последнем концерте Райкина. Я не был и тогда она, с большим удовольствием, стала мне пересказывать наиболее удачные по её мнению места. «А знаете, - она сказала, - Вы похожи на Райкина» «Да, - сказал я, - мне не раз об этом говорили». «Но вы точно не он?» - спросила она, и тогда я понял, к чему был весь этот разговор о концерте Райкина, и ответил: «Совершенно точно». «Как жалко, - сказала она». «Почему?» «А как было бы интересно рассказывать, как я самому Райкину описывала его концерт…»
Моя дочь Марина после окончания биофака в 1977 сразу поступила на работу в зоопарк и работает там до сих пор, хотя в прошлом году достигла пенсионного возраста. Но из нашего дома она уехала вскоре после поступления на работу в зоопарк. Она получила отдельную квартиру в результате родственного обмена, поскольку старого и больного отца Елены Дмитриевны мы переселили к себе: он нуждался в постоянном наблюдении. Но Марина, ещё живя в нашей квартире, разговорилась в соседнем магазине с продавцом мясного отдела, большим любителем животных. Дружба с мясником - дело полезное, и когда Марина уехала в отдельную квартиру, она передала мне эту дружбу «по наследству». Он разговаривал о животных и со мной, но когда я на что-нибудь не мог ответить, он говорил: «Вы позвоните Марине, она вам скажет, а вы потом мне передадите». Его мечтой было иметь камышового кота, но в этом, ни Марина, ни я помочь ему не могли. Но беседовать с ним о животных всё равно было интересно, независимо от возможности выбрать хорошее мясо. Впрочем, похоже, что у мясников есть особое чутьё на интересных и почтенных людей.