404. Личность и болезни в ГА. Дискинезия желчевыводящих путей. 28
Звонки Аллы из Бельгии были регулярными, примерно два раза в неделю. Мне она, как всегда, сообщала чисто событийную информацию, которую дополняла словами: «Тревога у меня по-прежнему не возникает, и приступов колики тоже не было ни разу». В событийной части сообщения Алла рассказывала мне о своих поездках в Женеву, о том, что Женеву она знает лучше, чем Брюссель, потому что её так загрузили переводами, что в Брюссель она выбирается редко. Однажды она сказала:
- Моё знание языков мне пригодилось. Я с каждым говорю на его языке и хорошо принята и во фламандской, и во франкофонской общине.
Однажды Алла сочла возможным мне сообщить:
- Медитация с образом Бенца в качестве зерна здесь по-прежнему возможна, и я могу заново переживать всё, что переживала во время общения с Бенцем.
Это была единственная информация, которую я не считал бы событийной, но Алла, по-видимому, думала иначе. У Елены Дмитриевны было несколько необычно длинных разговоров с Аллой, о которых она мне ничего не сообщала. На мой вопрос она отвечала:
- Пока ещё это не может быть важно для психотерапии. Так, просто наши женские секреты.
В Швейцарии Алле нравились дома, в которых стены были полностью закрыты вьющимся плющом.
Фото: niko-matveev
Как-то раз Елена Дмитриевна включила громкую связь, чтобы я слышал разговор. Алла говорила:
- Я уже пять лет живу одиноко, а Фламандец уже больше года настойчиво предлагает мне выйти за него замуж. Я была бы склонна согласиться, если бы не опасение, что Бенц может неправильно это воспринять. Я боюсь, что у него возникнет впечатление, что он потерял мою любовь.
А Елена Дмитриевна ответила:
- Всё, что ты мне рассказывала о Бенце, свидетельствует о том, что он ни в каких обстоятельствах не сомневался в твоей любви, - она уже давно обращалась к Алле на «ты».
- И что же вы мне посоветуете? - спросила Алла.
- Решение человек принимает сам, я могу высказать мнение о Бенце, о Фламандце, но решать тебе придётся самой. Насколько я тебя знаю, ты умеешь принимать решения.
Я успел услышать ещё несколько слов, не относящихся к отношениям с Фламандцем, потом Елена Дмитриевна отключила громкую связь.
Меня озадачило это сообщение. Я не думал, что Бенц решит, что потерял Аллу. Однако он мог решить, что новая жизнь Аллы спокойна, и лучше не нарушать этого спокойствия. Я не мог сообщить своё мнение Алле. Если бы психотерапия продолжалась, то во время психотерапевтической сессии я мог бы в проблемно ориентированной части сессии подвести её к этому выводу, высказать его она должна была сама. Алла, по-видимому, не видела причин возобновлять психотерапию, а высказывать это как своё мнение я не считал возможным. Но через некоторое время Алла уже мне сказала:
- Фламандец предлагает мне выйти за него замуж, и я склонна согласиться, потому что устала от одиночества. Фламандец серьёзно относится к своим христианским убеждениям и не станет жить со мной «во грехе». Но чтобы жить не «во грехе», достаточно венчания, которое для меня ничего не будет означать.
Я знал, что она попросит соединить её с Еленой Дмитриевной, и не стал ей задавать вопросов, а тем более обсуждать это сообщение. Я только сказал:
- Если вам потребуется психотерапия, то я учту эту информацию.
- Пока в этом нет необходимости, - ответила Алла и, как всегда, попросила, чтобы я соединил её с Еленой Дмитриевной. И после разговора с Аллой Елена Дмитриевна почти дословно повторила мои мысли. Она сообщила мне:
- Алла решила принять предложение руки и сердца, которое уже неоднократно делал ей Фламандец. Она принимает решение самостоятельно, но опасаюсь, что если Бенц, освободившись наконец, решит, что её жизнь со Фламандцем спокойна, он может счесть, что не стоит нарушать её спокойствия.
Атомиум - одна из главных достопримечательностей Брюсселя.
Фото: trier2008
Хотя я думал об этом до того, как Елена Дмитриевна высказала мысль, совпадающую с моей, я отнёсся к этому очень серьёзно. Ещё со времени жизни в Риддере я знал, что у Елены Дмитриевны поразительная способность интуитивно воспринимать всё, что касалось её больных или подопечных. В Москве она тоже не раз демонстрировала это. Я не обсуждал с Аллой даже ту событийную информацию, которую она мне сообщала. Беседа с Еленой Дмитриевной на эту тему, несомненно, была более подробной, но Елена Дмитриевна не сочла уместным сказать Алле о возможном влиянии этого брака на поведение Бенца. Я спросил Елену Дмитриевну, не собирается ли она это обсудить в следующей беседе с Аллой возможное влияние этого брака на поведение Бенца. И она мне ответила:
- Нет, я не буду этого делать. Пять лет одинокого ожидания, на мой взгляд, достаточно. Алла ничего не знает о Бенце сейчас. Она полагает, что с самим Бенцем ничего не случилось, потому что, если бы что-нибудь произошло, она бы не смогла медитировать с образом Бенца. Это доказательство для Аллы, - сказала Елена Дмитриевна, - но не для меня.
Алла была настойчивым человеком и редко меняла мнение, к которому пришла после длительного обдумывания. И я не удивился, когда недели через три она сообщила мне, что произошло её венчание с Фламандцем. Он был хорошо известен во фламандской общине, и пастор не попросил у него свидетельства о гражданской регистрации брака.
- Фламандец спросил, не мешает ли мне то, что он хочет венчаться по протестантскому обряду. Удивился тому, что я не возражаю, но для меня венчание по любому обряду было однозначно лишено силы. Тем более после впечатлившего меня обручения в храме Бахаи. Гражданский брак имел бы силу в глазах властей, а этого я не хотела.
Я повторил Алле то, что говорил не раз. Я сказал, что хорошо понимаю её, потому что мне вера не была дана изначально. И потом, как обычно, переключил её на Елену Дмитриевну. Несколько недель Алла сообщала мне только о том, когда она последний раз ездила в Женеву и какие переводы ей показались интересными. Но примерно через два месяца она сказала:
- Фламандец не принимает никаких решений до тех пор, пока я их предварительно не одобрю. Не знаю, это уважение к моему опыту или к моим деньгам, но в этом союзе, - слово «союз» прозвучало иронично, - я, несомненно, ведущая. Я, собственно, - добавила она, - не сомневалась, что это будет именно так, - и глубокая грусть прозвучала в этом дополнении.
Закончив разговор с Аллой, Елена Дмитриевна мне сказала:
- Алла, конечно, не оскорбляет память о Бенце режимом сравнения. Да и несравнимы эти отношения. Просто роль ведущей в отношениях с мужчиной ей кажется не вполне обычной. Но в любых её взаимодействиях она, несомненно, будет ведущей. Она - человек умный, решительный и властный. Союз, одобренный христианской протестантской церковью, позволил Фламандцу намного сократить ту дистанцию, которая всегда отделяла его от Аллы. Это смягчило ощущение её одиночества, может быть, даже сильно смягчило. Но одновременно память о Бенце стала ещё более актуальной.
Елена Дмитриевна тяжело заболела в 2003 году, и в стационар московского Института онкологии Алла по-прежнему ей звонила, но по мобильному телефону, и с этого времени я информации об Алле не имел. Последний раз она позвонила в 2004 году, когда Елена Дмитриевна умерла. Я ничего ей не сообщал о смерти Елены Дмитриевны и не знаю, из каких источников это ей стало известно. Но последний разговор был коротким и прозвучал так:
- Я позвонила только для того, чтобы выразить вам соболезнование по поводу смерти Елены Дмитриевны.
Закат в Кузьминках, вид от дома, где жила мать Аллы.
Фото: Олег Ванилар
Стадия горевания у меня тогда протекала очень остро, но я всё-таки смог сказать вежливое: «Спасибо за соболезнование». И Алла ответила:
- Постарайтесь выжить, а вместо «спасибо» вы могли бы выразить мне ответное соболезнование. Я любила Елену Дмитриевну не меньше, чем вы. И она мне была нужна не меньше, а, может быть, даже больше, чем вам, - и добавила: - Я прощаюсь с вами.
И я сказал ей по-английски: «Farewell», и услышал в трубке короткие гудки разъединения. Мне Алла больше не звонила, и с 2004 года я не имею о ней никаких сведений.
На этом я заканчиваю историю Аллы, хотя, несмотря на заголовок «Личность и болезни в ГА», в этом рассказе было значительно больше Аллы, чем болезней или ГА.
- Моё знание языков мне пригодилось. Я с каждым говорю на его языке и хорошо принята и во фламандской, и во франкофонской общине.
Однажды Алла сочла возможным мне сообщить:
- Медитация с образом Бенца в качестве зерна здесь по-прежнему возможна, и я могу заново переживать всё, что переживала во время общения с Бенцем.
Это была единственная информация, которую я не считал бы событийной, но Алла, по-видимому, думала иначе. У Елены Дмитриевны было несколько необычно длинных разговоров с Аллой, о которых она мне ничего не сообщала. На мой вопрос она отвечала:
- Пока ещё это не может быть важно для психотерапии. Так, просто наши женские секреты.
В Швейцарии Алле нравились дома, в которых стены были полностью закрыты вьющимся плющом.
Фото: niko-matveev
Как-то раз Елена Дмитриевна включила громкую связь, чтобы я слышал разговор. Алла говорила:
- Я уже пять лет живу одиноко, а Фламандец уже больше года настойчиво предлагает мне выйти за него замуж. Я была бы склонна согласиться, если бы не опасение, что Бенц может неправильно это воспринять. Я боюсь, что у него возникнет впечатление, что он потерял мою любовь.
А Елена Дмитриевна ответила:
- Всё, что ты мне рассказывала о Бенце, свидетельствует о том, что он ни в каких обстоятельствах не сомневался в твоей любви, - она уже давно обращалась к Алле на «ты».
- И что же вы мне посоветуете? - спросила Алла.
- Решение человек принимает сам, я могу высказать мнение о Бенце, о Фламандце, но решать тебе придётся самой. Насколько я тебя знаю, ты умеешь принимать решения.
Я успел услышать ещё несколько слов, не относящихся к отношениям с Фламандцем, потом Елена Дмитриевна отключила громкую связь.
Меня озадачило это сообщение. Я не думал, что Бенц решит, что потерял Аллу. Однако он мог решить, что новая жизнь Аллы спокойна, и лучше не нарушать этого спокойствия. Я не мог сообщить своё мнение Алле. Если бы психотерапия продолжалась, то во время психотерапевтической сессии я мог бы в проблемно ориентированной части сессии подвести её к этому выводу, высказать его она должна была сама. Алла, по-видимому, не видела причин возобновлять психотерапию, а высказывать это как своё мнение я не считал возможным. Но через некоторое время Алла уже мне сказала:
- Фламандец предлагает мне выйти за него замуж, и я склонна согласиться, потому что устала от одиночества. Фламандец серьёзно относится к своим христианским убеждениям и не станет жить со мной «во грехе». Но чтобы жить не «во грехе», достаточно венчания, которое для меня ничего не будет означать.
Я знал, что она попросит соединить её с Еленой Дмитриевной, и не стал ей задавать вопросов, а тем более обсуждать это сообщение. Я только сказал:
- Если вам потребуется психотерапия, то я учту эту информацию.
- Пока в этом нет необходимости, - ответила Алла и, как всегда, попросила, чтобы я соединил её с Еленой Дмитриевной. И после разговора с Аллой Елена Дмитриевна почти дословно повторила мои мысли. Она сообщила мне:
- Алла решила принять предложение руки и сердца, которое уже неоднократно делал ей Фламандец. Она принимает решение самостоятельно, но опасаюсь, что если Бенц, освободившись наконец, решит, что её жизнь со Фламандцем спокойна, он может счесть, что не стоит нарушать её спокойствия.
Атомиум - одна из главных достопримечательностей Брюсселя.
Фото: trier2008
Хотя я думал об этом до того, как Елена Дмитриевна высказала мысль, совпадающую с моей, я отнёсся к этому очень серьёзно. Ещё со времени жизни в Риддере я знал, что у Елены Дмитриевны поразительная способность интуитивно воспринимать всё, что касалось её больных или подопечных. В Москве она тоже не раз демонстрировала это. Я не обсуждал с Аллой даже ту событийную информацию, которую она мне сообщала. Беседа с Еленой Дмитриевной на эту тему, несомненно, была более подробной, но Елена Дмитриевна не сочла уместным сказать Алле о возможном влиянии этого брака на поведение Бенца. Я спросил Елену Дмитриевну, не собирается ли она это обсудить в следующей беседе с Аллой возможное влияние этого брака на поведение Бенца. И она мне ответила:
- Нет, я не буду этого делать. Пять лет одинокого ожидания, на мой взгляд, достаточно. Алла ничего не знает о Бенце сейчас. Она полагает, что с самим Бенцем ничего не случилось, потому что, если бы что-нибудь произошло, она бы не смогла медитировать с образом Бенца. Это доказательство для Аллы, - сказала Елена Дмитриевна, - но не для меня.
Алла была настойчивым человеком и редко меняла мнение, к которому пришла после длительного обдумывания. И я не удивился, когда недели через три она сообщила мне, что произошло её венчание с Фламандцем. Он был хорошо известен во фламандской общине, и пастор не попросил у него свидетельства о гражданской регистрации брака.
- Фламандец спросил, не мешает ли мне то, что он хочет венчаться по протестантскому обряду. Удивился тому, что я не возражаю, но для меня венчание по любому обряду было однозначно лишено силы. Тем более после впечатлившего меня обручения в храме Бахаи. Гражданский брак имел бы силу в глазах властей, а этого я не хотела.
Я повторил Алле то, что говорил не раз. Я сказал, что хорошо понимаю её, потому что мне вера не была дана изначально. И потом, как обычно, переключил её на Елену Дмитриевну. Несколько недель Алла сообщала мне только о том, когда она последний раз ездила в Женеву и какие переводы ей показались интересными. Но примерно через два месяца она сказала:
- Фламандец не принимает никаких решений до тех пор, пока я их предварительно не одобрю. Не знаю, это уважение к моему опыту или к моим деньгам, но в этом союзе, - слово «союз» прозвучало иронично, - я, несомненно, ведущая. Я, собственно, - добавила она, - не сомневалась, что это будет именно так, - и глубокая грусть прозвучала в этом дополнении.
Закончив разговор с Аллой, Елена Дмитриевна мне сказала:
- Алла, конечно, не оскорбляет память о Бенце режимом сравнения. Да и несравнимы эти отношения. Просто роль ведущей в отношениях с мужчиной ей кажется не вполне обычной. Но в любых её взаимодействиях она, несомненно, будет ведущей. Она - человек умный, решительный и властный. Союз, одобренный христианской протестантской церковью, позволил Фламандцу намного сократить ту дистанцию, которая всегда отделяла его от Аллы. Это смягчило ощущение её одиночества, может быть, даже сильно смягчило. Но одновременно память о Бенце стала ещё более актуальной.
Елена Дмитриевна тяжело заболела в 2003 году, и в стационар московского Института онкологии Алла по-прежнему ей звонила, но по мобильному телефону, и с этого времени я информации об Алле не имел. Последний раз она позвонила в 2004 году, когда Елена Дмитриевна умерла. Я ничего ей не сообщал о смерти Елены Дмитриевны и не знаю, из каких источников это ей стало известно. Но последний разговор был коротким и прозвучал так:
- Я позвонила только для того, чтобы выразить вам соболезнование по поводу смерти Елены Дмитриевны.
Закат в Кузьминках, вид от дома, где жила мать Аллы.
Фото: Олег Ванилар
Стадия горевания у меня тогда протекала очень остро, но я всё-таки смог сказать вежливое: «Спасибо за соболезнование». И Алла ответила:
- Постарайтесь выжить, а вместо «спасибо» вы могли бы выразить мне ответное соболезнование. Я любила Елену Дмитриевну не меньше, чем вы. И она мне была нужна не меньше, а, может быть, даже больше, чем вам, - и добавила: - Я прощаюсь с вами.
И я сказал ей по-английски: «Farewell», и услышал в трубке короткие гудки разъединения. Мне Алла больше не звонила, и с 2004 года я не имею о ней никаких сведений.
На этом я заканчиваю историю Аллы, хотя, несмотря на заголовок «Личность и болезни в ГА», в этом рассказе было значительно больше Аллы, чем болезней или ГА.