Опера и Музыкальная академия - по обе стороны от 1900 года
Опера. Эскиз прекрасной эпохи
Здание Оперы в Будапеште - в центре города и посередине эпохи, определяемой не иначе, как «золотой век». Значит, должна объяснять и время, и город.
…Каждая пядь поверхности должна быть украшена. Потолок - в росписях сюжетных и орнаментальных, на сводах разворачиваются мотивы станц Рафаэля, у каждая дверная ручка - с завитком, с розой, с декором. Пространство организовано внятными и ясными, как таблица умножения, формами: круг, прямоугольник (желательно квадрат), арки - полукруг.
Всё устроено разумно, как города, дороги и подданные хорошо организованной империи. В империи реальной далеко не всё было в порядке, и поводов для критики и сетований она давала сколько угодно, но имелся же перед глазами и идеал. Вот: богато, правильно и всё на своих местах.
Резьба по дереву, воспроизводящая элементы античной - каменной! - архитектуры. При этом ощущения имитации, каковое неизбежно, когда коринфская колонна делается из кирпича и штукатурки, нет. Есть ощущение солидности, гарантированно качества ремесленной работы, статусности.
У публики взгляд отдыхал на этих красотах: да, в жизни-то получается по-разному, но мы знаем, как надо. Надо - так. С опорой на великое и единое для всех европейское прошлое, с некоторым сдержанным щегольством и - трезво, рационально, без мистики, тумана и прочих предрассудков.
Раз-два, раз-два. Коробочки-гутты, заимствованный в древнегреческой архитектуре, выстроились в ряд, стройный, как шеренга гвардейцев на параде, и длинный, как железная дорога. Это в готическом соборе не найти двух одинаковых загогулин, а тут, как никак, индустриальный мир - причем юный индустриальный мир, уже научившийся обеспечивать порядок, единообразие и точность, но еще не подвергающий сомнению Абсолютную Эстетическую Истину.
Абсолютная Эстетическая Истина есть классическая древность, и Рафаэль пророк ее, amen.
Античность, правда, была скромнее в материалах… Ну так разве напрасно открывали Америку и изобретали порох, разве напрасно продирались сквозь средневековые суеверия и строили, строили, строили здание Цивилизации? Вот - плоды.
Всё это так роскошно, что кажется, еще чуть-чуть и самым правильных термином станет слово «бохато». Но - нет. Есть какая-то грань, которую внутреннее убранство Оперы не переходит; богатство сохраняет меру и респектабельность, и золото килограммами - не самоварное.
Похоже, дело в этом: респектабельность, самоуважение… В конце концов, мир действительно стал лучше. Это богатство - не столько отнятое, сколько созданное. Не сокровища, которые кто-то нашел и тем спрятавшего обездолил, а прибыль, добавочная стоимость, которую - согласимся, распределили, наверное, неправильно и несправедливо, но которую перед тем, как несправедливо распределить - создали.
Сбежавшие с чернофигурных древнегреческих ваз волны в здании венгерской Оперы на проспекте графа Дьюлы Андраши де Чиксенткирайи и Краснагорка - как у себя дома. Античность всё еще понимается как вневременная и вненациональная норма - вроде эталонов метра и килограмма в Севре, в Международном бюро мер и весов, учрежденном, кстати, через год после того, как Миклош Ибл начал проектирование Оперы. Эталон Абсолютной Эстетической Истины мог бы занять место рядом.
Устойчивость и симметричность. Лозунг классицизма был «благородная простота и спокойное величие». А это - солидное благосостояние и оптимистическая надежность. Все эти гирлянды цветов и фруктов занимают свои места в интерьере прочно и основательно - как на прилавках. Уже не роскошь, не новость, не экзотика заморских стран, как на голландских натюрмортах. И не лихорадочное заговаривание страха голода, как в архитектуре павильонов ВДНХ. Европа второй половины века - сытый мир. Детям еще запрещают без спроса таскать сахар из сахарницы, но в принципе на столах уже всё то же, что и у нас сейчас.
Считается, что роспись плафона имеет в основе концепцию рождения поэзии из духа музыки, поскольку изображает с одной стороны Аполлона со свитой, а с другой Диониса. Впрочем, что тот, что другой - персонажи школьной мифологии, декоративные фигуры, которых и отличить-то друг от друга можно только по обычным атрибутам, тирсу и лире; книгу Ницше пока то ли плохо прочли, то ли плохо поняли.
Опера - мир взрослых. Не в том смысле, что сюда не допускаются «до 16» - тех, кто «до 16», эта культура пока еще совсем не видит. Общество состоит из взрослых полноправных и детей, которые самостоятельности не имеют. Подростки - не учитываются. «Молодость» - не актуальное понятие. В Будапеште в 1896 году насчитывалось более шести сотен кафе, но было ли среди них кафе «Юность», как через дорогу от дома моего детства, в Северодвинске? Вряд ли: «Центральное», «Художник», «Ллойд», «Фиуме», «Японское», «Нью-Йорк»…
И Опера - никак не про юность, что бы там ни шло на сцене; опера - для взрослых, состоявшихся и состоятельных. Опера - это «жизнь удалась», - черной икрой по красной икре, помните? - золотом по бархату.
В центре - императорская ложа. Тут следует анекдот про Франца Иосифа, но оставим его для визита в этот зал.
Гардероб. Колонны с коринфскими капителями служат опорами для блоков с полным антаблементом - архитрав, фриз, карниз - которые служат опорами для… симпатичных завершений в виде шахматных пешек. И все это - из дерева.
На сводах вестибюля - росписи в стиле grotesgue. Гротески вошли в моду в XV веке, когда итальянцы впервые за тысячу лет увидели рисунки на стенах раскопанного Золотого дома Нерона, точнее - в его гротах. Потом гротесками украсил своды Ватикана Рафаэль. Потом, при Екатерине Второй в Петербурге Кваренги организовал воспроизведение Лоджий Рафаэля в интерьере Старого Эрмитажа. Так что в 1880-м годам такие гротески должны были восприниматься как всем и всюду - от Помпей до Невы - понятный универсальный текст.
А давайте я не буду этот кадр комментировать, а просто скажу, что зайти под эти своды можно в любой момент, как захочется? Подвернулась по пути Опера - что ж не забежать на минутку? Постоять, посмотреть. От входа направо - кафе. Чашечка кофе выйдет подороже, чем в кафейне дальше по проспекту; но что вы хотите - это все-таки Опера, империя… Это не Франц Иосиф углубился в книжку за соседним столиком?.. И - дальше, по делам.
Проектирование здания началось в 1873 году. Архитектору, Миклошу Иблу, 59 лет. Хорошо, для ровного счета, шестьдесят. Представителю заказчика, председателю столичного совета по общественным работам, fővárosi közmunkatanács alelnöke, Фридьешу Подманицки, почти пятьдесят. Собственно, коллективный «заказчик», публика, общество столицы - это и есть люди от пятидесяти до шестидесяти. А теперь посмотрим, что это за люди, какую они прожили жизнь и каким был мир их жизни.
Родились они в Австрийской империи. В детстве-юности видели великое наводнение 1838 года, когда в Пеште смыло половину домов. Молодость пришлась на революцию 1848 года. Революция, как известно, кончилась поражение и разочарованием - это если издалека смотреть и удивляться, почему главные венгерские праздники - дни проигранных революций. А если приглядеться, становится видно, что в процессе кое-чему научила. Кошут создал прочти свободную прессу, споры Сечени и Вешшелени породили общество. Общество научилось брать на себя ответственность - взялось за реформирование всей жизни, от инициатив по освобождению крестьян до расширения сфер использования венгерского языка и уравнивания в правах еврейского населения. Войну с австрийцами Венгрия проиграла, но опыта набралась. Повзрослела. Путь от Кошута к Деаку - это как раз путь от юношеского самопожертвования во имя прекрасных идеалов к неспешной планомерной работе государственного человека.
На их глазах Буду и Пешт связал Цепной мост. Они читали в газетах про Великое зловоние в Лондоне и про Калифорнийскую золотую лихорадку. Когда они обзавелись семьями, случилась Крымская война, в Венгрии было введено обязательное начальное образование для детей от 6 до 12 лет. Потом они услышали про строительство Суэцкого канала и открытие линии первого в мире метрополитена в Лондоне. На тот факт, что там же, в Лондоне, в следующем году образовалось Международное товарищество рабочих, I Интернационал, внимания могли и не обратить, а вот за восстанием в Польше наверняка следили заинтересованным взглядом.
Восьмого июня 1867 года наблюдали если не саму церемонию коронации Франца Иосифа и Елизаветы в будайской церкви Матьяша, то прочие состоявшиеся по этому поводу торжества. Австро-Венгрия родилась. А что из нее вырастет… Точнее - что из нее смогут вырастить? Это как раз их дело, их поле деятельности.
Можно ли считать внешний вид и интерьер здания Оперы выражением их взглядов на жизнь и понимания своего места в мире? О внешнем виде Опере и «фрактальном» принципе организации ее убранства речь уже шла. Похоже, что и снаружи, и внутри будапештская Опера - проект «прекрасной эпохи» и одновременно ее автопортрет. В конце концов, пропасти между гением-художником и публикой тогда еще не было; Опера стала манифестом художественной концепции ее автора, архитектора, и одновременно - предметом гордости публики, зрителей, горожан.
«Золотой век», как и было сказано.
Фото: Максим Гурбатов