Иисус не был идеалистом
Иисус не был идеалистом
Окончание. Начало в « Доказательства истинного: где их искать».
К вящей славе слов этих Эль Греко писал картины, Бах сочинял музыку, Паскаль трудился над «Размышлениями», а Святой Августин - над «Градом Божиим». Поистине безгранична сила этих слов: ведь если они пережили толкователей своих, особенно современных, - они бессмертны.
Это значит, что Иисуса либо никогда не было, либо он все еще с нами. И как типичное порождение нашего смутного времени, я, человек скептического ума и плотских страстей, робко, сознавая, что не достоин, но с величайшей убежденностью заявляю: «Господь с нами!»
Тех, кто, как я, опасается, что пришел «конец Западной цивилизации», что наступают времена нового Средневековья, кажущийся упадок веры приводит в отчаяние. Но вдруг в, казалось бы, самой неподходящей стране возвышает свой голос Солженицын, а в трущобах Калькутты Мать Тереза и ее миссионерки милосердия продолжают Иисусово деяние любви.
Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня - эти слова оживают в воплощении завета Христа видеть в страдающем лице человечества Его страдающее лицо. Та религия, которую Иисус принес в мир, - это деяния, а не свод идей и принципов. И жива она тем, что воплощается в жизнь.
Только с позиций веры становится ясным истинное значение Иисуса. Те критики, которые пытаются объяснить Его значение, исследуя подробности жизни Христа, ничего не находят. Секрет Его власти над сердцами и умами людей кроется не в обстоятельствах Его жизни, а в учении, одновременно таком чистом, таком возвышенном и таком простом.
Он требовал от своих последователей больше, чем какой-либо другой учитель: отвечать добром на зло; молиться за наших гонителей; а когда кто ударит по правой щеке, обратить к нему и другую; и желающему взять рубашку твою оста-вить и верхнюю одежду; и когда кто принудит нас идти с ним тысячу шагов, идти с ним две. Не только не прелюбодействовать, но и не возжелать жены ближнего своего; не только не убивать, но и не гневаться на брата своего и не называть ближнего своего «глупцом».
Иисус не был идеалистом в современном понимании этого слова, он не высказывал веры в то, что мир, какой он есть, можно сделать лучше. Я не нахожу у Иисуса призывов к реформам или поддержки любого рода борьбы, какой бы благородной ни казалась цель.
В Его учении можно найти и возвышенный мистицизм, и прямолинейный реализм, но нет там половинчатости, "золотой середины", тех тучных пастбищ либерализма и доброй воли, где пасутся журналисты и ученые мужи и без конца дуют удушливые ветры риторики. Он оставил нам не план действий, не этический кодекс и, конечно, не программу реформ, а свои поучительные противоречия: первый да будет последним, беднейший - самым богатым, слабейший - самым сильным, смиреннейший - славнейшим.
Множество великих учителей, мистиков, мучеников, святых произносили слова, полные милосердия и истины. Но лишь в случае с Иисусом сохранилась вера, что Бог, придя в этот мир, принял обличье человеческое, чтобы люди могли вознестись от своей смертности к его бессмертию. Я есмь воскресение и жизнь, - учил Он, - и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек.
Я же, приближаясь к концу моего пути, нахожу это неистовое обещание Иисуса все более значимым и притягательным. Часто, как и все старики, просыпаясь по ночам, я чувствую, что душа моя наполовину отлетела от тела, витая на грани между жизнью и смертью и видя вдалеке вечность.
Я вижу свое дряхлое тело, распростертое на простынях, потертое и запятнанное, как листок бумаги, брошенный в канаве, а над ним витает мое «я», как бабочка, высвободившаяся из кокона и готовая улететь. Сказано ли гусеницам о будущем воскресении? О том, что, умирая, превратятся они из бедных, ползающих по земле тварей, в порхающих бабочек с яркими крыльями? А если сказано, верят ли они в это? Наверное, старые мудрые гусеницы, покачивая головами, говорят: «Нет, этого не может быть, это фантазии».
И все же, находясь между жизнью и смертью, когда часы неумолимо отсчитывают время, а на черном безжалостном небе нет и полоски серого рассвета, я слышу слова: Я есмь воскресение и жизнь - и чувствую, как меня уносит великий поток радости и мира.
Подобное у « Личности».