"Lou was the glue"
Chapter 3
Карр и Гинзберг
Одним из первых Карр повстречал в Колумбийском университете своего школьного товарища Аллена Гинзберга: высокого, тощего еврея в очках с роговой оправой, огромными, словно приклеенными, ушами, горящими чёрными глазами и удивительно низким голосом. Аллен приехал в университет, чтобы “увидеть, как живут необузданные”. Гинзберг, в свою очередь, описал Карра как “самого ангелоподобного паренька” из всех, кого он когда-либо встречал. Гинзберга поразили сила характера Люсьена и его неприступный нонконформизм. Для Аллена, который хотел знать всё о писателях, книгах, художниках, искусстве, но который ничего не знал о таких “серьёзных в жизни вещах” как секс, разгульная сумасбродная жизнь и выпивка, Карр оказался настоящим воплощением этой самой жизни, духа жизни. Люсьен Карр стал для Гинзберга именно тем человеком, которого он так хотел найти, решившись приехать в университет.
Влияние Карра на Гинзберга казалось безграничным. Тремя годами ранее, в возрасте 14 лет, Гинзберг написал в одном из своих многочисленных дневников: “я стану гением, в том или ином смысле, возможно, в литературе”. Правда, повстречав Карра, Гинзберг был вовсе не писателем, а ребёнком из коммунистической семьи, желавшим принести своим талантом пользу обществу, став кем-то вроде предводителя рабочего класса. Карр сразу понял, что это не стезя его друга, причём Люсьен очень быстро ему это доказал, отведя Гинзберга в один из баров для “синих воротничков” на 125-й улице: “ты не проработал и дня в своей жизни, ты будешь чувствовать себя застенчивым идиотом, если войдёшь туда”. В тот момент Гинзберг окончательно решил стать писателем - решение, которым он, по его же разумению, обязан Карру. Друзья начали обсуждать и развивать “Новый взгляд” вместе. Гинзберг заострился на идеях Рембо о превращении поэта в провидца за счёт полного расстройства всех своих чувств. Ребёнок, выросший в весьма политически и философски сведущей семье, он использовал все беседы о новой философии, чтобы объединить, прежде всего, собственный политические и философские взгляды в одно целое, взяв за основу их гуманистическую природу. Искусство было “политикой в наивысшей форме […] Искусство ради искусства - это обман”. Гинзберг пытался найти общественное применение для философии “Нового взгляда”, искусство возвышения одного человека должно было распространяться далеко за пределы одной личности.
Карр мыслил несколько в ином ключе. Его желания были более эгоистичными. Он считал, что в основе идеалистических стремлений Гинзберга лежали его “девственная наивность” и “жизненная неопытность”. Карр относился к философии “Нового взгляда” намного серьёзнее, тем самым, возможно, даже обманывая себя.
“Люсьен, ведомый своим отвращением к западной жизни […] хотел выйти за пределы личности, разума и души”.
Если знания ясновидца окажутся полезными для общества, что ж, так и быть, но в первую очередь, Карр думал о себе.
(<< previous chapter)
(next chapter >>)
Карр и Гинзберг
Одним из первых Карр повстречал в Колумбийском университете своего школьного товарища Аллена Гинзберга: высокого, тощего еврея в очках с роговой оправой, огромными, словно приклеенными, ушами, горящими чёрными глазами и удивительно низким голосом. Аллен приехал в университет, чтобы “увидеть, как живут необузданные”. Гинзберг, в свою очередь, описал Карра как “самого ангелоподобного паренька” из всех, кого он когда-либо встречал. Гинзберга поразили сила характера Люсьена и его неприступный нонконформизм. Для Аллена, который хотел знать всё о писателях, книгах, художниках, искусстве, но который ничего не знал о таких “серьёзных в жизни вещах” как секс, разгульная сумасбродная жизнь и выпивка, Карр оказался настоящим воплощением этой самой жизни, духа жизни. Люсьен Карр стал для Гинзберга именно тем человеком, которого он так хотел найти, решившись приехать в университет.
Влияние Карра на Гинзберга казалось безграничным. Тремя годами ранее, в возрасте 14 лет, Гинзберг написал в одном из своих многочисленных дневников: “я стану гением, в том или ином смысле, возможно, в литературе”. Правда, повстречав Карра, Гинзберг был вовсе не писателем, а ребёнком из коммунистической семьи, желавшим принести своим талантом пользу обществу, став кем-то вроде предводителя рабочего класса. Карр сразу понял, что это не стезя его друга, причём Люсьен очень быстро ему это доказал, отведя Гинзберга в один из баров для “синих воротничков” на 125-й улице: “ты не проработал и дня в своей жизни, ты будешь чувствовать себя застенчивым идиотом, если войдёшь туда”. В тот момент Гинзберг окончательно решил стать писателем - решение, которым он, по его же разумению, обязан Карру. Друзья начали обсуждать и развивать “Новый взгляд” вместе. Гинзберг заострился на идеях Рембо о превращении поэта в провидца за счёт полного расстройства всех своих чувств. Ребёнок, выросший в весьма политически и философски сведущей семье, он использовал все беседы о новой философии, чтобы объединить, прежде всего, собственный политические и философские взгляды в одно целое, взяв за основу их гуманистическую природу. Искусство было “политикой в наивысшей форме […] Искусство ради искусства - это обман”. Гинзберг пытался найти общественное применение для философии “Нового взгляда”, искусство возвышения одного человека должно было распространяться далеко за пределы одной личности.
Карр мыслил несколько в ином ключе. Его желания были более эгоистичными. Он считал, что в основе идеалистических стремлений Гинзберга лежали его “девственная наивность” и “жизненная неопытность”. Карр относился к философии “Нового взгляда” намного серьёзнее, тем самым, возможно, даже обманывая себя.
“Люсьен, ведомый своим отвращением к западной жизни […] хотел выйти за пределы личности, разума и души”.
Если знания ясновидца окажутся полезными для общества, что ж, так и быть, но в первую очередь, Карр думал о себе.
(<< previous chapter)
(next chapter >>)