Ориентация ребенка на достижение успехов блокирует его способность к успехам во взрослой жизни
olegwhite пишет здесь - http://olegwhite.livejournal.com/18706.html
Ориентация ребенка на достижение успехов блокирует его способность к успехам во взрослой жизни
Хочу описать парадоксальную ситуацию: ребенок, ориентированный в детстве на достижение успеха, не так уж часто оказывается успешным, когда становится взрослым. А если и достигает успеха, то ценой глубокого эмоционального одиночества.
Борис Алексеевич Йордан, известный предприниматель российского происхождения и воспитания, родившийся в США и работающий с начала 90-х годов прошлого века в России, так описал необходимые условия достижения успеха в бизнесе: «Нужно верить в себя. Даже когда самые большие трудности, даже когда ты думаешь, что мир закончился. Если ты веришь в самого себя, ты будешь успешным» (см., например, здесь).
Итак, главное условие успешности взрослого - вера в себя. А как обстоит дело с верой в себя у ребенка, родители которого ориентируют его на достижение успеха?
Опять сошлюсь на Карла Хайнца Бриша, которого я уже цитировал здесь и здесь. Бриш пишет о связи между избегающим типом привязанности ребенка к матери и ориентацией ребенка на достижение успеха. Бриш так описывает этот тип привязанности:
«Дети с ненадежной привязанностью и избегающим поведением (avoidant). Эти дети реагируют на расставание лишь небольшим протестом и не проявляют явного поведения привязанности. Как правило, они остаются на своем месте, продолжают играть, пусть даже с меньшим любопытством или упорством. Иногда можно заметить, что они следят глазами за матерью, когда она выходит из помещения, то есть действительно замечают, что мать отлучилась. На возвращение матери они реагируют, скорее, отвержением и не хотят, чтобы их брали на руки и утешали. Как правило, интенсивного телесного контакта в таких случаях также не бывает» (с. 50).
С другой стороны, Бриш описывает ситуацию, сложившуюся в западном, точнее, «североатлантическом» образовании, к которому, вне всякого сомнения, относится и советско-российское образование:
«К сожалению, наша нынешняя школьная система, да и вообще все наше общество организованы и устроены в значительной степени по принципу избегания привязанности. Ребенок, не слишком общительный, завязывающий мало отношений привязанности и ориентированный на достижение результатов - вот тот образцовый ученик, который обычно получает максимум поощрений. Учителя нередко считают, что они смогут предохранить себя от “неприятностей”, если в классе они “сосредоточатся лишь на учебном материале” и будут держать учеников на дистанции и стараться избегать их привязанности. Такой подход и скорее всего не приведет к проблемам с учениками, имеющими избегающий тип привязанности» (с. 275).
Но не только в «североатлантической» школе, но и в «североатлантической» (включая, разумеется, и российскую) семье ребенок, «завязывающий мало отношений привязанности и ориентированный на достижение результатов», является едва ли не самой большой удачей для родителей: им можно гордится - перед соседями, друзьями, родственниками, да и вообще, перед «широкой демократической общественностью».
Вот клинический пример Бриша из его собственной практики, хорошо иллюстрирующий последствия ориентации ребенка на успех (часто сопровождающей избегающий тип привязанности), для достижения успеха во взрослом возрасте:
«На первичную беседу приходит ухоженный, элегантно одетый мужчина среднего возраста, в костюме и при галстуке. На прием он записался по телефону, жаловался на проблемы на работе и на то, что ему стало трудно сосредоточиться.<…> Г-н Ц. пришел ко мне потому, что хотел получить конкретные рекомендации, а лучше - некую программу действий, чтобы он снова научился “справляться” со своими трудностями и восстановил способность сосредотачиваться. Он немного сбит с толку, когда я заявляю ему, что не могу предоставить ему никаких программ обучения и что я не специалист по расстройствам внимания. В конце концов, он все-таки нерешительно и отрывочно сообщает: началось все шесть месяцев назад, когда его жена внезапно съехала с квартиры.<…>
Г-н Ц. - старший из трех сыновей.<…> Он всегда был “большим”, успешным, родители очень ценили его за достижения, способность добиваться своего и активную деятельность в разных областях.<…> В школе он из-за своих хороших достижений был любимцем учителей, с блеском выполнял классные работы, а затем с отличием окончил университет.<…> Его дети также успешны и только что с отличием окончили вузы. Судя по тому, как он это сообщает, г-н Ц. очень гордится своими детьми. На мой вопрос об отношении к жене он пожимает плечами; по его словам, “все всегда было хорошо отлажено”, поэтому он не понимает, почему его жена шесть месяцев назад вдруг собрала чемоданы и уехала. Она сказала, что теперь, наконец, хочет вести свою собственную жизнь, “быть свободной и самостоятельной”, наслаждаться жизнью.<…> У него нет проблем с отношениями, он хорошо ладит со всеми людьми, в деловой жизни его ценят как дипломатичного партнера по переговорам, женщины его любят, многие завидуют его успеху.<…>
Очевидно, в семье достижения и успех считались самыми главными критериями, и только через них определялись привязанность и отношения. Г-н Ц., обладая хорошими способностями, явно мог соответствовать этому идеалу своих родителей.<…> Благодаря достижениям и успеху завязываются и поддерживаются отношения, но истинных эмоциональных отношений привязанности, в которых г-н Ц. мог чувствовать себя “как дома”, в его опыте до сих пор не было. Отношения со своими детьми и женой он также описал как функциональные, хорошо организованные, но без эмоционального участия и ощутимых отношений привязанности.<…>
Очевидно, что это типичный паттерн избегающей, функционально ориентированной привязанности, который г-н Ц. успешно практикует в своем деловом мире, но который не дает ему эмоциональной близости в психотерапевтических отношениях, а также в отношениях с членами его семьи. Учитывая это, я понимаю, что жена расстается с ним после того, как задачи по воспитанию детей и получению ими дипломов о высшем образовании выполнены. Однако семья и отношения с женой, пусть даже избегающие, по-видимому, все-таки дают ему определенную надежность, безопасность, уверенность и ориентацию. Из-за расставания с женой он сначала испытывает сильную обиду; в эмоциональном плане он также настолько выбит из колеи, что реагирует психосоматическими симптомами: нарушениями сна и расстройствами концентрации внимания, которые можно понять как эквивалент депрессии. Пусть даже в его отношениях с женой и была большая дистанция, что соответствовало его паттерну избегающей привязанности, но ее уход для него - это все-таки потеря, которая указывает на его подлинные желания и потребности в привязанности.<…>
С дефицитами в развитии своей самоценности и с обидами г-н Ц. до сих пор не сталкивался, потому что в его жизни до сих пор были “только успехи”. На их фоне он мог успешно сохранять и поддерживать существовавшие с детства и подпитываемые родителями фантазии о собственном величии. Теперь, сбитый с толку нарушениями сна и расстройствами концентрации внимания, он опасается, что прежняя полоса профессиональных успехов может прерваться.<…>
Нам потребовалось много времени, чтобы в плотном графике г-на Ц. найти “окошко” для новой встречи. Хотя он действительно был перегружен, здесь дополнительно проявился его страх перед привязанностью, так что я, собрав в кулак все свое терпение, пытался вместе с ним определить время для следующей консультации, которую удалось провести лишь через 4 недели после первичной беседы.<…> И в дальнейшем ходе лечения рабочий график г-на Ц. (то есть его ориентация на избегание в динамике отношений) также определял степень близости, а тем самым и частоту лечебных сеансов.
В начальный период лечения мы в течение многих часов говорили о его нарушениях сна и расстройствах концентрации внимания, его профессиональных установках и успехах, которых он добивался, несмотря ни на что. Он хотел, чтобы им восхищались и чтобы я, полностью следуя его родительскому паттерну отношений, видел в нем успешного пациента в терапии. И вообще он старался даже в своей симптоматике “достигать успехов”, может быть даже хотел стать моим самым успешным пациентом. Только так, как он считал, можно оказаться объектом внимания, любви и чувствовать себя комфортно в привязанности. В это время я не давал никаких толкований скрытых причин его динамики привязанности.<…>
Снова встретившись с женой для проведения переговоров относительно развода, г-н Ц. пришел на следующий терапевтический сеанс сильно взволнованным. Жена, по его словам, была такой холодной и дистанцированной, хотела говорить с ним только о материальных проблемах.<…> Она упрекает его в том, что всю жизнь его волновало только материальное благополучие, а сама она его никогда по-настоящему не интересовала. Это потрясло его до глубины души, ведь, в конце концов, все эти годы он был “верным и заботливым”. Но, возможно, он не мог дать ей той близости и защищенности, которые она, собственно говоря, надеялась получить в этих отношениях. И дети, очевидно, тоже на ее стороне, что глубоко потрясло его и представляет для него дополнительную угрозу. Он был вынужден констатировать, что находится почти в полной изоляции и очень одинок. Тут впервые появилась возможность поговорить о его потребности в отношениях, его тоске по близости, надежному убежищу, чувству защищенности и безопасности; в этот час сильнейшей взволнованности он вообще впервые смог выслушать мои соображения на этот счет. Эта тема затрагивалась очень осторожно и дозировано, чтобы не вызвать усиления депрессивного кризиса г-на Ц., угроза чего появилась в тот момент, когда он впервые осознал все свои чувства одиночества и желания привязанности. Кроме того, он не мог позволить себе “потерять работоспособность”. Но я уловил, что для г-на Ц. большим облегчением, очевидно, была вообще сама возможность поговорить с кем-нибудь об этих переживаниях и чувствах. С этого момента наши терапевтические отношения стали более интенсивными, хотя частота сеансов по-прежнему менялась. Однако теперь уже г-н Ц. находил в своем переполненном запланированными встречами ежедневнике время и для терапии; для меня появилось место и время в его жизни.<…>
Лечение растянулось в общей сложности на три года. В течение этого времени я сопровождал г-на Ц. в его работе скорби по утрате и расставанию, а также в переживаниях в связи с разводом с женой. Во время этой работы скорби г-н Ц. в отношениях со мной стал все больше осознавать свои собственные потребности в надежном убежище, в безопасности и чувстве защищенности, а также желание найти все это. Он болезненно переживал чувства горя, печали, скорби и гнева, которые довели его почти до изнеможения. Из-за своего эмоционального потрясения он опасался, что станет безработным, потеряет профессию, окажется неудачником, отвергнутым, останется “у разбитого корыта” как в семейном, так и в профессиональном плане. Этот сильный страх удавалось останавливать и сдерживать только благодаря формирующейся в терапевтических отношениях надежной привязанности; без этих отношений он никогда бы не пошел на то, чтобы раскрыть свои истинные желания и потребности. В последний год лечения очень сильную боль причинял ему опыт постижения и все большего осознания того, что его истинные потребности как ребенка не были удовлетворены его родителями. Он почувствовал, что родители использовали его в своих целях, насильно заставляли быть “носителем достижений” семьи; его восхваляли как “кронпринца”, но при этом игнорировали его истинные детские потребности. С ужасом он вынужден был констатировать, что и своих детей он воспитал по принципу “достижение и успех - самое важное в жизни”. Теперь ему с болью пришлось признать, что успех в стремлении к большим достижениям на самом деле держится на надежной основе динамики привязанности, которой он сам не испытал на опыте» (с. 233-238).
Резюмирую. Если с младенчества ребенок чувствует, что он любим не за что-то, не за успехи, а просто за то, что он есть, у него формируется надежная вера в себя. А значит, став взрослым он сможет, согласно формуле Йордана, добиваться успеха в своей деятельности. Если ребенок чувствует, что любим исключительно за успехи, то надежная вера в себя не формируется, и, став взрослым, он либо не сможет вообще быть успешным, либо его внешняя успешность будет куплена ценой глубокого эмоционального одиночества и опустошения. В последнем случае на передний план выходит холодный цинизм общественного признания. Пока ты успешен, ты в центре внимания; как только переживание эмоциональной пустоты начинает мешать успеху, общество от тебя отворачивается и быстро забывает о самом твоем существовании…
Цитаты из Бриша приведены по: Бриш К.Х. Терапия нарушений привязанности. От теории к практике, М., 2012.
Продолжение темы см. здесь
Ориентация ребенка на достижение успехов блокирует его способность к успехам во взрослой жизни
Хочу описать парадоксальную ситуацию: ребенок, ориентированный в детстве на достижение успеха, не так уж часто оказывается успешным, когда становится взрослым. А если и достигает успеха, то ценой глубокого эмоционального одиночества.
Борис Алексеевич Йордан, известный предприниматель российского происхождения и воспитания, родившийся в США и работающий с начала 90-х годов прошлого века в России, так описал необходимые условия достижения успеха в бизнесе: «Нужно верить в себя. Даже когда самые большие трудности, даже когда ты думаешь, что мир закончился. Если ты веришь в самого себя, ты будешь успешным» (см., например, здесь).
Итак, главное условие успешности взрослого - вера в себя. А как обстоит дело с верой в себя у ребенка, родители которого ориентируют его на достижение успеха?
Опять сошлюсь на Карла Хайнца Бриша, которого я уже цитировал здесь и здесь. Бриш пишет о связи между избегающим типом привязанности ребенка к матери и ориентацией ребенка на достижение успеха. Бриш так описывает этот тип привязанности:
«Дети с ненадежной привязанностью и избегающим поведением (avoidant). Эти дети реагируют на расставание лишь небольшим протестом и не проявляют явного поведения привязанности. Как правило, они остаются на своем месте, продолжают играть, пусть даже с меньшим любопытством или упорством. Иногда можно заметить, что они следят глазами за матерью, когда она выходит из помещения, то есть действительно замечают, что мать отлучилась. На возвращение матери они реагируют, скорее, отвержением и не хотят, чтобы их брали на руки и утешали. Как правило, интенсивного телесного контакта в таких случаях также не бывает» (с. 50).
С другой стороны, Бриш описывает ситуацию, сложившуюся в западном, точнее, «североатлантическом» образовании, к которому, вне всякого сомнения, относится и советско-российское образование:
«К сожалению, наша нынешняя школьная система, да и вообще все наше общество организованы и устроены в значительной степени по принципу избегания привязанности. Ребенок, не слишком общительный, завязывающий мало отношений привязанности и ориентированный на достижение результатов - вот тот образцовый ученик, который обычно получает максимум поощрений. Учителя нередко считают, что они смогут предохранить себя от “неприятностей”, если в классе они “сосредоточатся лишь на учебном материале” и будут держать учеников на дистанции и стараться избегать их привязанности. Такой подход и скорее всего не приведет к проблемам с учениками, имеющими избегающий тип привязанности» (с. 275).
Но не только в «североатлантической» школе, но и в «североатлантической» (включая, разумеется, и российскую) семье ребенок, «завязывающий мало отношений привязанности и ориентированный на достижение результатов», является едва ли не самой большой удачей для родителей: им можно гордится - перед соседями, друзьями, родственниками, да и вообще, перед «широкой демократической общественностью».
Вот клинический пример Бриша из его собственной практики, хорошо иллюстрирующий последствия ориентации ребенка на успех (часто сопровождающей избегающий тип привязанности), для достижения успеха во взрослом возрасте:
«На первичную беседу приходит ухоженный, элегантно одетый мужчина среднего возраста, в костюме и при галстуке. На прием он записался по телефону, жаловался на проблемы на работе и на то, что ему стало трудно сосредоточиться.<…> Г-н Ц. пришел ко мне потому, что хотел получить конкретные рекомендации, а лучше - некую программу действий, чтобы он снова научился “справляться” со своими трудностями и восстановил способность сосредотачиваться. Он немного сбит с толку, когда я заявляю ему, что не могу предоставить ему никаких программ обучения и что я не специалист по расстройствам внимания. В конце концов, он все-таки нерешительно и отрывочно сообщает: началось все шесть месяцев назад, когда его жена внезапно съехала с квартиры.<…>
Г-н Ц. - старший из трех сыновей.<…> Он всегда был “большим”, успешным, родители очень ценили его за достижения, способность добиваться своего и активную деятельность в разных областях.<…> В школе он из-за своих хороших достижений был любимцем учителей, с блеском выполнял классные работы, а затем с отличием окончил университет.<…> Его дети также успешны и только что с отличием окончили вузы. Судя по тому, как он это сообщает, г-н Ц. очень гордится своими детьми. На мой вопрос об отношении к жене он пожимает плечами; по его словам, “все всегда было хорошо отлажено”, поэтому он не понимает, почему его жена шесть месяцев назад вдруг собрала чемоданы и уехала. Она сказала, что теперь, наконец, хочет вести свою собственную жизнь, “быть свободной и самостоятельной”, наслаждаться жизнью.<…> У него нет проблем с отношениями, он хорошо ладит со всеми людьми, в деловой жизни его ценят как дипломатичного партнера по переговорам, женщины его любят, многие завидуют его успеху.<…>
Очевидно, в семье достижения и успех считались самыми главными критериями, и только через них определялись привязанность и отношения. Г-н Ц., обладая хорошими способностями, явно мог соответствовать этому идеалу своих родителей.<…> Благодаря достижениям и успеху завязываются и поддерживаются отношения, но истинных эмоциональных отношений привязанности, в которых г-н Ц. мог чувствовать себя “как дома”, в его опыте до сих пор не было. Отношения со своими детьми и женой он также описал как функциональные, хорошо организованные, но без эмоционального участия и ощутимых отношений привязанности.<…>
Очевидно, что это типичный паттерн избегающей, функционально ориентированной привязанности, который г-н Ц. успешно практикует в своем деловом мире, но который не дает ему эмоциональной близости в психотерапевтических отношениях, а также в отношениях с членами его семьи. Учитывая это, я понимаю, что жена расстается с ним после того, как задачи по воспитанию детей и получению ими дипломов о высшем образовании выполнены. Однако семья и отношения с женой, пусть даже избегающие, по-видимому, все-таки дают ему определенную надежность, безопасность, уверенность и ориентацию. Из-за расставания с женой он сначала испытывает сильную обиду; в эмоциональном плане он также настолько выбит из колеи, что реагирует психосоматическими симптомами: нарушениями сна и расстройствами концентрации внимания, которые можно понять как эквивалент депрессии. Пусть даже в его отношениях с женой и была большая дистанция, что соответствовало его паттерну избегающей привязанности, но ее уход для него - это все-таки потеря, которая указывает на его подлинные желания и потребности в привязанности.<…>
С дефицитами в развитии своей самоценности и с обидами г-н Ц. до сих пор не сталкивался, потому что в его жизни до сих пор были “только успехи”. На их фоне он мог успешно сохранять и поддерживать существовавшие с детства и подпитываемые родителями фантазии о собственном величии. Теперь, сбитый с толку нарушениями сна и расстройствами концентрации внимания, он опасается, что прежняя полоса профессиональных успехов может прерваться.<…>
Нам потребовалось много времени, чтобы в плотном графике г-на Ц. найти “окошко” для новой встречи. Хотя он действительно был перегружен, здесь дополнительно проявился его страх перед привязанностью, так что я, собрав в кулак все свое терпение, пытался вместе с ним определить время для следующей консультации, которую удалось провести лишь через 4 недели после первичной беседы.<…> И в дальнейшем ходе лечения рабочий график г-на Ц. (то есть его ориентация на избегание в динамике отношений) также определял степень близости, а тем самым и частоту лечебных сеансов.
В начальный период лечения мы в течение многих часов говорили о его нарушениях сна и расстройствах концентрации внимания, его профессиональных установках и успехах, которых он добивался, несмотря ни на что. Он хотел, чтобы им восхищались и чтобы я, полностью следуя его родительскому паттерну отношений, видел в нем успешного пациента в терапии. И вообще он старался даже в своей симптоматике “достигать успехов”, может быть даже хотел стать моим самым успешным пациентом. Только так, как он считал, можно оказаться объектом внимания, любви и чувствовать себя комфортно в привязанности. В это время я не давал никаких толкований скрытых причин его динамики привязанности.<…>
Снова встретившись с женой для проведения переговоров относительно развода, г-н Ц. пришел на следующий терапевтический сеанс сильно взволнованным. Жена, по его словам, была такой холодной и дистанцированной, хотела говорить с ним только о материальных проблемах.<…> Она упрекает его в том, что всю жизнь его волновало только материальное благополучие, а сама она его никогда по-настоящему не интересовала. Это потрясло его до глубины души, ведь, в конце концов, все эти годы он был “верным и заботливым”. Но, возможно, он не мог дать ей той близости и защищенности, которые она, собственно говоря, надеялась получить в этих отношениях. И дети, очевидно, тоже на ее стороне, что глубоко потрясло его и представляет для него дополнительную угрозу. Он был вынужден констатировать, что находится почти в полной изоляции и очень одинок. Тут впервые появилась возможность поговорить о его потребности в отношениях, его тоске по близости, надежному убежищу, чувству защищенности и безопасности; в этот час сильнейшей взволнованности он вообще впервые смог выслушать мои соображения на этот счет. Эта тема затрагивалась очень осторожно и дозировано, чтобы не вызвать усиления депрессивного кризиса г-на Ц., угроза чего появилась в тот момент, когда он впервые осознал все свои чувства одиночества и желания привязанности. Кроме того, он не мог позволить себе “потерять работоспособность”. Но я уловил, что для г-на Ц. большим облегчением, очевидно, была вообще сама возможность поговорить с кем-нибудь об этих переживаниях и чувствах. С этого момента наши терапевтические отношения стали более интенсивными, хотя частота сеансов по-прежнему менялась. Однако теперь уже г-н Ц. находил в своем переполненном запланированными встречами ежедневнике время и для терапии; для меня появилось место и время в его жизни.<…>
Лечение растянулось в общей сложности на три года. В течение этого времени я сопровождал г-на Ц. в его работе скорби по утрате и расставанию, а также в переживаниях в связи с разводом с женой. Во время этой работы скорби г-н Ц. в отношениях со мной стал все больше осознавать свои собственные потребности в надежном убежище, в безопасности и чувстве защищенности, а также желание найти все это. Он болезненно переживал чувства горя, печали, скорби и гнева, которые довели его почти до изнеможения. Из-за своего эмоционального потрясения он опасался, что станет безработным, потеряет профессию, окажется неудачником, отвергнутым, останется “у разбитого корыта” как в семейном, так и в профессиональном плане. Этот сильный страх удавалось останавливать и сдерживать только благодаря формирующейся в терапевтических отношениях надежной привязанности; без этих отношений он никогда бы не пошел на то, чтобы раскрыть свои истинные желания и потребности. В последний год лечения очень сильную боль причинял ему опыт постижения и все большего осознания того, что его истинные потребности как ребенка не были удовлетворены его родителями. Он почувствовал, что родители использовали его в своих целях, насильно заставляли быть “носителем достижений” семьи; его восхваляли как “кронпринца”, но при этом игнорировали его истинные детские потребности. С ужасом он вынужден был констатировать, что и своих детей он воспитал по принципу “достижение и успех - самое важное в жизни”. Теперь ему с болью пришлось признать, что успех в стремлении к большим достижениям на самом деле держится на надежной основе динамики привязанности, которой он сам не испытал на опыте» (с. 233-238).
Резюмирую. Если с младенчества ребенок чувствует, что он любим не за что-то, не за успехи, а просто за то, что он есть, у него формируется надежная вера в себя. А значит, став взрослым он сможет, согласно формуле Йордана, добиваться успеха в своей деятельности. Если ребенок чувствует, что любим исключительно за успехи, то надежная вера в себя не формируется, и, став взрослым, он либо не сможет вообще быть успешным, либо его внешняя успешность будет куплена ценой глубокого эмоционального одиночества и опустошения. В последнем случае на передний план выходит холодный цинизм общественного признания. Пока ты успешен, ты в центре внимания; как только переживание эмоциональной пустоты начинает мешать успеху, общество от тебя отворачивается и быстро забывает о самом твоем существовании…
Цитаты из Бриша приведены по: Бриш К.Х. Терапия нарушений привязанности. От теории к практике, М., 2012.
Продолжение темы см. здесь