Тяжба мысли и воли
- о возможности создания деятельностно-мировоззренческого сплава »»» ...
К 200-летию МарксаЕсли в племени мало пламени,
Карл был из немногих, кто пламенный (с) » ...
Самое лучшее для мыслителя не дифирамбы в адрес его интеллектуальных потенциалов, но действительное уразумение того значимого, что сообщено в его мысли. Поэтому, сразу - к Делу!
Главный посыл учения Маркса, требующий дальнейшего продумывания, для того чтобы это учение вновь и вновь могло являть свои всесилие и верность, не был внят. Не был в достаточной мере внят ни теоретиками, двусмысленно критиковавшими марксизм с позиций классического гуманизма в условиях мутирующего Капитала, ни практиками, подменившими восходящий путь развития общества освобожденного Труда партократической игрой на понижение.
Этот посыл состоял в том, чтобы теория и практика социалистического строительства были нацелены на преодоление противоречий в отношениях мировоззрения и деятельности; и чтобы существо этих противоречий было увидено как противоборство консервативно-удерживающего и авангардно-революционного начал в общественно-исторической действительности.
Такова, в общих чертах, проблемная суть, которая была высвечена в разборе проблем затронутых в 110-м очерке цикла С.Е. Кургиняна "О коммунизме и марксизме" (см. по ссылке в подзаголовке). В следующем очерке - о том, в чём наиболее непосредственным образом и максимально концентрированно выражается существо фундаментальных противоречий, на преодоление которых сподвигает учение Маркса.
«Суть времени» №276
от 2 мая 2018 г.
4 мая 2018 г. 04:56 / Сергей Кургинян
О коммунизме и марксизме - 111
Что-то очень крупное и тревожное формируется с
давних пор внутри того, что привычно именуется
интеллигенцией. Это нельзя спрятать за
обтекаемыми рассуждениями о двух
интеллигенциях, хорошей и плохой
Колонка главного редактора
Речь идет не о диссоциации отдельных личностей, не о диссоциации классовой, а о чем-то большем. Скажем так, о диссоциации ноосферы, при которой воля начинает противостоять мысли, порождая этим противостоянием распад самих основ подлинного человеческого бытия.
Мысль - не только на уровне отдельного человека или социальной группы, но и в целом - надрывно пытается соединиться с волей. Порой ей это еще удается, но всё реже и реже. При этих редких соединениях возникают какие-то нужные проблески. Но они возникают и исчезают. Как их улавливать? И как относиться к тому, что проблески возникают всё реже и реже?
Ведь нельзя же перейти на позиции махровой интеллигентофобии. Именно это неправомочно вменяется Ленину. И именно это подхватывается людьми, которых справедливо возмущает поведение интеллигенции в роковые моменты истории. Это возмущение порой приводит к тому, что клевета на Ленина поддерживается по принципу «ну сказал он, что интеллигенция - это не мозг нации, и слава богу! Правду сказал мужик! Его в этом надо поддержать на все 100 %». Но что же на самом деле сказал Ленин, которому приписывается крайняя ненависть к интеллигенции? Как он к интеллигенции относился на самом деле? И почему так важно сегодня преодолеть стереотипные ответы на этот вопрос?Читать целиком
Суть и цена этих вопросов фиксируются следующим образом.
Рано или поздно простой народ делает свой выбор. И этот выбор определяет исторический результат.
Рано или поздно свой выбор делает и господствующий класс, эта самая буржуазия, собирающая под свои знамена всё, что пронизано волей к господству.
Возникает неустойчивое равновесие. Чаши весов колеблются. Результат зависит во многом от поведения интеллигенции. Причем речь идет не только о прямом политическом результате, то есть о победе или поражении простого народа. Речь идет и о долговременных последствиях того или иного поведения интеллигенции.Заступание, в котором мысль соединяется с волей ради предельно долговременного ответствования, возможно там, тогда и если, где, когда и если мысль становится способна сообщить воле смысловые векторы её устремления. Соединяя таким образом волю и мысль, их обладатель формирует проектный стержень своего жизненного пути. И, тем самым, соединяет этот путь с историей своего народа.
Именно в этом должна быть усмотрена мера подлинности притязаний на передовые позиции в общественно-политическом процессе, - будь то притязания представителей интеллигенции или притязания граждан, принадлежащих любому другому слою общества.
Проблема, однако, не в том, что, для реализации этих возможностей, у одних недостаёт мысли, у других - воли. Проблема в том, что, при вполне достаточном наличии мысли и воли, игнорируется сама возможность их проектно-исторического соединения, а пространство образующегося между ними разрыва заполняется имитационным суррогатом в виде определенного количества рассуждения,
которое ассоциировано с определенным количеством сделанных дел.
В этом смысле, идентификационные критерии, типа: "интеллигентофобия vs. интеллигентофилия" или "хорошие vs. плохие интеллигенты", не только создают поверхностные и не отражающие глубины противоречий оценки (о чём в рассматриваемом очерке "О коммунизме и марксизме-111" - в связи с расхожими оценками ленинской позиции в отношение интеллигенции), но непосредственнейшим образом участвуют в создании тех псевдо-идентификаций, которые собственно порождают противоречия. Порождают именно посредством имитационных конструкций, ассоциирующих то, что в действительности не увязано на основе проектно-стержневого единства, соответственно, не включено в духовно-экзистенциальную энергию поиска, обнаружения и реализации бытийно-исторических смыслов (см. по теме - в ключе классового вопроса).
Все эти увязывания/включения как бы "откладываются". Но на деле, это - отложенность в никуда. А именно в том смысле, что конкретные идентификационные акты оказываются включены в замкнутый круг, в котором заведомая "где-то-так-и-подуманность" об идентифицируемом субъекте всегда "находит подтверждение" - в "ну-всё-понятности" про его идентичность (см. подробнее: фрагмент_"много напомнил им старый Тарас знакомого"_).
Эта двусмысленность происходит от полного отсутствия рефлексии на _как_ толкования. Интенциональный акт ограничивается идентификацией наличных свойств, тем самым, фактически, отождествляя _как_ способа своего осуществления с его предметным _что_. В этом овеществлении (не)постигающего акта происходит полное закупоривание самой интенциональной активности, как смысло-ориентированной энергии
(см. там же: фрагмент _снять с души нарост! - ... 3) концептуально-методологически_).
Так вот, дело не в констатациях принадлежности к социальному слою, который заведомо "плох" в своём целом или частях. Но дело в том, чтобы прочувствовать конфликто-генный нерв противоборства смыслообразования и смыслоотчуждения, каковое противоборство происходит в бытии всех и каждого.
В одном недавнем материале, это противоборство было образно представлено, соответственно, фигурами Дон-Кихота и Фауста (см. подробнее: заключительный фрагмент _от проблемно-ключевого - к путеводно-ключевому..._). Коротко, суть в следующем: кихотианская интенция, как сверх-рациональное устремление к жертвенно-творческому изменению мира, внутренне препятствуется фаустианской интенцией, как двусмысленно-рациональным намерением "критически исследовать мир".
На примере главного героя повести М. Горького "Жизнь Клима Самгина", корень двусмысленности фаустианского рационализма усматривался в следующем.
Справедливо протестуя против шаткого состояния мыслящего человека, когда его вера лишается опоры в чувстве, будучи насильственно извлечена из логики, русский Фауст, однако, в принципе не желает, чтобы разум становился органом веры - даже если бы она нашла в чувстве прочную опору. Полагая же, вместо этого, разум в качестве органа Пирронова скепсиса, он вверяет свои решения всё той же стихии безосновных интеллектуальных спекуляций. Которые ведут к расколу в человеке, внутреннему раздвоению его.
Итак, подлинность проектно-исторических притязаний не может иметь своей полноценной мерой потенциалоёмкое количество мыслей/дел, подтверждающее благость и самоотверженность заявленных намерений. Достаточность такого основания фундаментально проблематична. Ибо здесь ещё не свидетельствуется о настоящей вере и о том, что разум, сделавшись
органом веры, способен внимать бытийно-историческим смыслам - как возможностям реализуемым в общественно-исторической действительности.
Действительное же обретение веры теми, кто притязает на передовые позиции в общественно-политическом процессе, свидетельствуется таким уровнем взаимопонимания и взаимного доверия, который по факту и на деле проявляется в формировании больших, сплоченных, политически активных и социально ответственных групп (см. по теме - о полномасштабном понимании структуры и динамики бытия коллективного субъекта-нарратора).
В этом состоит возможность усвоения трагических уроков советского периода отечественной истории. Уроков до сих пор не усвоенных, а потому, по своей актуальности, только возросших в пост-советский период и поныне продолжающих возрастать день ото дня.
К 200-летию МарксаЕсли в племени мало пламени,
Карл был из немногих, кто пламенный (с) » ...
Самое лучшее для мыслителя не дифирамбы в адрес его интеллектуальных потенциалов, но действительное уразумение того значимого, что сообщено в его мысли. Поэтому, сразу - к Делу!
Главный посыл учения Маркса, требующий дальнейшего продумывания, для того чтобы это учение вновь и вновь могло являть свои всесилие и верность, не был внят. Не был в достаточной мере внят ни теоретиками, двусмысленно критиковавшими марксизм с позиций классического гуманизма в условиях мутирующего Капитала, ни практиками, подменившими восходящий путь развития общества освобожденного Труда партократической игрой на понижение.
Этот посыл состоял в том, чтобы теория и практика социалистического строительства были нацелены на преодоление противоречий в отношениях мировоззрения и деятельности; и чтобы существо этих противоречий было увидено как противоборство консервативно-удерживающего и авангардно-революционного начал в общественно-исторической действительности.
Такова, в общих чертах, проблемная суть, которая была высвечена в разборе проблем затронутых в 110-м очерке цикла С.Е. Кургиняна "О коммунизме и марксизме" (см. по ссылке в подзаголовке). В следующем очерке - о том, в чём наиболее непосредственным образом и максимально концентрированно выражается существо фундаментальных противоречий, на преодоление которых сподвигает учение Маркса.
«Суть времени» №276
от 2 мая 2018 г.
4 мая 2018 г. 04:56 / Сергей Кургинян
О коммунизме и марксизме - 111
Что-то очень крупное и тревожное формируется с
давних пор внутри того, что привычно именуется
интеллигенцией. Это нельзя спрятать за
обтекаемыми рассуждениями о двух
интеллигенциях, хорошей и плохой
Колонка главного редактора
Речь идет не о диссоциации отдельных личностей, не о диссоциации классовой, а о чем-то большем. Скажем так, о диссоциации ноосферы, при которой воля начинает противостоять мысли, порождая этим противостоянием распад самих основ подлинного человеческого бытия.
Мысль - не только на уровне отдельного человека или социальной группы, но и в целом - надрывно пытается соединиться с волей. Порой ей это еще удается, но всё реже и реже. При этих редких соединениях возникают какие-то нужные проблески. Но они возникают и исчезают. Как их улавливать? И как относиться к тому, что проблески возникают всё реже и реже?
Ведь нельзя же перейти на позиции махровой интеллигентофобии. Именно это неправомочно вменяется Ленину. И именно это подхватывается людьми, которых справедливо возмущает поведение интеллигенции в роковые моменты истории. Это возмущение порой приводит к тому, что клевета на Ленина поддерживается по принципу «ну сказал он, что интеллигенция - это не мозг нации, и слава богу! Правду сказал мужик! Его в этом надо поддержать на все 100 %». Но что же на самом деле сказал Ленин, которому приписывается крайняя ненависть к интеллигенции? Как он к интеллигенции относился на самом деле? И почему так важно сегодня преодолеть стереотипные ответы на этот вопрос?Читать целиком
Суть и цена этих вопросов фиксируются следующим образом.
Рано или поздно простой народ делает свой выбор. И этот выбор определяет исторический результат.
Рано или поздно свой выбор делает и господствующий класс, эта самая буржуазия, собирающая под свои знамена всё, что пронизано волей к господству.
Возникает неустойчивое равновесие. Чаши весов колеблются. Результат зависит во многом от поведения интеллигенции. Причем речь идет не только о прямом политическом результате, то есть о победе или поражении простого народа. Речь идет и о долговременных последствиях того или иного поведения интеллигенции.Заступание, в котором мысль соединяется с волей ради предельно долговременного ответствования, возможно там, тогда и если, где, когда и если мысль становится способна сообщить воле смысловые векторы её устремления. Соединяя таким образом волю и мысль, их обладатель формирует проектный стержень своего жизненного пути. И, тем самым, соединяет этот путь с историей своего народа.
Именно в этом должна быть усмотрена мера подлинности притязаний на передовые позиции в общественно-политическом процессе, - будь то притязания представителей интеллигенции или притязания граждан, принадлежащих любому другому слою общества.
Проблема, однако, не в том, что, для реализации этих возможностей, у одних недостаёт мысли, у других - воли. Проблема в том, что, при вполне достаточном наличии мысли и воли, игнорируется сама возможность их проектно-исторического соединения, а пространство образующегося между ними разрыва заполняется имитационным суррогатом в виде определенного количества рассуждения,
которое ассоциировано с определенным количеством сделанных дел.
В этом смысле, идентификационные критерии, типа: "интеллигентофобия vs. интеллигентофилия" или "хорошие vs. плохие интеллигенты", не только создают поверхностные и не отражающие глубины противоречий оценки (о чём в рассматриваемом очерке "О коммунизме и марксизме-111" - в связи с расхожими оценками ленинской позиции в отношение интеллигенции), но непосредственнейшим образом участвуют в создании тех псевдо-идентификаций, которые собственно порождают противоречия. Порождают именно посредством имитационных конструкций, ассоциирующих то, что в действительности не увязано на основе проектно-стержневого единства, соответственно, не включено в духовно-экзистенциальную энергию поиска, обнаружения и реализации бытийно-исторических смыслов (см. по теме - в ключе классового вопроса).
Все эти увязывания/включения как бы "откладываются". Но на деле, это - отложенность в никуда. А именно в том смысле, что конкретные идентификационные акты оказываются включены в замкнутый круг, в котором заведомая "где-то-так-и-подуманность" об идентифицируемом субъекте всегда "находит подтверждение" - в "ну-всё-понятности" про его идентичность (см. подробнее: фрагмент_"много напомнил им старый Тарас знакомого"_).
Эта двусмысленность происходит от полного отсутствия рефлексии на _как_ толкования. Интенциональный акт ограничивается идентификацией наличных свойств, тем самым, фактически, отождествляя _как_ способа своего осуществления с его предметным _что_. В этом овеществлении (не)постигающего акта происходит полное закупоривание самой интенциональной активности, как смысло-ориентированной энергии
(см. там же: фрагмент _снять с души нарост! - ... 3) концептуально-методологически_).
Так вот, дело не в констатациях принадлежности к социальному слою, который заведомо "плох" в своём целом или частях. Но дело в том, чтобы прочувствовать конфликто-генный нерв противоборства смыслообразования и смыслоотчуждения, каковое противоборство происходит в бытии всех и каждого.
В одном недавнем материале, это противоборство было образно представлено, соответственно, фигурами Дон-Кихота и Фауста (см. подробнее: заключительный фрагмент _от проблемно-ключевого - к путеводно-ключевому..._). Коротко, суть в следующем: кихотианская интенция, как сверх-рациональное устремление к жертвенно-творческому изменению мира, внутренне препятствуется фаустианской интенцией, как двусмысленно-рациональным намерением "критически исследовать мир".
На примере главного героя повести М. Горького "Жизнь Клима Самгина", корень двусмысленности фаустианского рационализма усматривался в следующем.
Справедливо протестуя против шаткого состояния мыслящего человека, когда его вера лишается опоры в чувстве, будучи насильственно извлечена из логики, русский Фауст, однако, в принципе не желает, чтобы разум становился органом веры - даже если бы она нашла в чувстве прочную опору. Полагая же, вместо этого, разум в качестве органа Пирронова скепсиса, он вверяет свои решения всё той же стихии безосновных интеллектуальных спекуляций. Которые ведут к расколу в человеке, внутреннему раздвоению его.
Итак, подлинность проектно-исторических притязаний не может иметь своей полноценной мерой потенциалоёмкое количество мыслей/дел, подтверждающее благость и самоотверженность заявленных намерений. Достаточность такого основания фундаментально проблематична. Ибо здесь ещё не свидетельствуется о настоящей вере и о том, что разум, сделавшись
органом веры, способен внимать бытийно-историческим смыслам - как возможностям реализуемым в общественно-исторической действительности.
Действительное же обретение веры теми, кто притязает на передовые позиции в общественно-политическом процессе, свидетельствуется таким уровнем взаимопонимания и взаимного доверия, который по факту и на деле проявляется в формировании больших, сплоченных, политически активных и социально ответственных групп (см. по теме - о полномасштабном понимании структуры и динамики бытия коллективного субъекта-нарратора).
В этом состоит возможность усвоения трагических уроков советского периода отечественной истории. Уроков до сих пор не усвоенных, а потому, по своей актуальности, только возросших в пост-советский период и поныне продолжающих возрастать день ото дня.