К вопросу о духовно-экзистенциальной возможности веры
- как образующего мысле-волевого единства »»» ... - в ключе архиполемически сосредотачивающего логоса »»» ... Верочка, Верочка, выдержи проверочку,
Вот и откроется маленькая дверочка,
Верочка не хочет, попусту хлопочет,
Ангелы рыдают, демоны хохочут...
гр. "Инструкция по выживанию". Маленькая вера
Итак, тяжба мысли и воли - как то, в чём наиболее непосредственным образом и максимально концентрированно выражается существо противоречия между мировоззрением и деятельностью, на преодоление которого сподвигает учение Маркса (см. подробнее - по ссылке в подзаголовке).
Единство мысли и воли, как и разрыв между ними, коренится в их интенциональной природе. То есть, для того чтобы объяснение мира могло быть сопряжено со стремлением изменить мир, само это стремление должно быть нацелено на смыслы, как конкретные бытийно-исторические возможности общественно-исторического восхождения. Единство мысли и воли обретается в процессе поиска, обнаружения и реализации этих возможностей. Отказ от этих поиска, обнаружения и реализации порождает разрыв мысли и воли.
Соответственно: люди, притязающие на передовые позиции в общественно-политическом процессе,
- либо обретают проектно-исторический стержень мысле-волевого единства, и становятся интеллектуально-политической силой, способной возглавить этот процесс и отвечать за его результаты на больших исторических дистанциях;
- либо последовательно сливают этот процесс, заполняя интеллектуальным и практическим суррогатом пространство непреодолённого разрыва между мыслью и волей.
Началом, образующим стержень проектно-исторической интенциональности, является вера, опирающаяся на чувство и способная сделать разум своим органом.
Проблемно-ключевая суть противоречия между мировоззрением и деятельностью заключается, таким образом, в возможности понять веру в ключе обретения интенционально-стержневого смыслообразования - в противоположности к смыслоотчуждающему разрыву воли и мысли.
Отсюда - в качестве путеводно-ключевого - вопрос о чувстве, на которое опирается вера: собственно, чувством чего оно является? Об этом - в следующем очерке цикла С.Е. Кургиняна "О коммунизме и марксизме".
«Суть времени» №277
от 9 мая 2018 г.
11 мая 2018 г. 05:26 / Сергей Кургинян
О коммунизме и марксизме - 112
Если трансцендентное присутствует в имманентном,
то это имманентное нельзя подвергать ни
рационализации, ни рассмотрению с позиций
рациональной эффективности
Колонка главного редактора
Я не хочу проклинать все эти рационализации. Я считаю их великим достижением западной цивилизации. Я всего лишь говорю, что в России этого осуществлено не было. И что, не осуществив это, Россия принесла огромные жертвы на алтарь своего главного идеала, имя которому - Целостность.
Я вовсе не хочу сказать, что про целостность не говорили на Западе. Ох, как много про нее говорили и немецкие романтики, и сторонники дильтеевской философии жизни (был такой философ Вильгельм Дильтей, заявивший о необходимости переходных ступеней между философией и религиозностью), и гештальт-психологи, яростно отстаивавшие принцип целостности (она же - гештальт).
Скажу больше, колоссальная часть сказанного русскими правдоискателями, воспевавшими особый русский путь, - это вариации на немецкую идеалистическую тему. Русские славянофилы - это рафинированные интеллигенты, начитавшиеся немецких идеалистических философов. Но одно дело - разговоры. Они, конечно, важны, но не более того. А другое дело - жизнь. То есть мирочувствование, мироощущение, миропонимание, это самое спасение, наконец.
В России всё это особым образом подверстано к понятию целостности. Русская религиозность убила миф, но не расщепила то, что он формирует в человеческом естестве, то есть эту самую целостность. Отсюда пророческая гениальность Толстого и Достоевского, которым глубочайшим образом наплевать на эстетику, столь волнующую Бунина или Гонкуров. Даже невозможно выразить, в какой степени им на это наплевать. Они фантастически чужды всего того, что требует эстетика, отделяющая прекрасное от всего остального. Потому что для них этого отделения нет. А если бы оно было, они бы писать не стали. Они пишут, потому что они пророки, а не творцы прекрасного. Им понятно, что есть нечто, в чем истинное, прекрасное и справедливое сосуществуют. И в каком-то смысле не важно, сосуществуют ли эти обособившиеся слагаемые в боге, который и прекрасен, и истинен, и справедлив, - или в чем-то другом. Ревнитель этой целостности может быть глубоким атеистом и почитателем западного прогресса. Но при всех этих своих далекостях от религиозного канона, этот ревнитель целостности будет еще дальше от западной рациональности.Читать целиком
Действительно, трансцендентность должна исходно мыслиться не как некое пребывание, которое потусторонне имманентной реальности, но, прежде всего, как бытие по ту сторону дихотомических конструкций человеческого разума, в том числе, по ту сторону самой дихотомии имманентного/трансцендентного. Причём, именно в силу этого фундаментального обстоятельства, дело не в том, чтобы рационализму противопоставить иррациональное чувство трансдендентного, но в том, чтобы рациональное постижение имманентного порядка было возведено к сверхрациональному чувству - как интуиции присутствия трансцендентного в имманентном.
Тем самым мысль нацеливает волю на Высшие Смыслы свершения Истории. А вера, поскольку она образует и удерживает мысле-волевое единство, исходно представляет собой духовно-экзистенциальную энергию, не сводимую к сугубо религиозным интенциям. Находя опору в чувстве трансцендентного, вера являет своё консервативно-удерживающее существо; делая своим органом разум, постигающий имманентный порядок, вера открывается в своём авангардно-революционном существе.
Здесь - ещё один принципиальный момент обозначенный в очерке "О коммунизме и марксизме-112". Оказывается, проникновение культурных кодов западной идентичности на культурную почву России связано не только с европейским рационализмом, но и с иррационалистическими веяниями - в лице романтизма.
Дело, конечно, не в том, чтобы ту линию в развитии отечественной философской традиции XIX - начала ХХ веков, которая идёт от славянофильства к консервативным и религиозно ориентированным концепциям, свести к идеализму на европейский манер. В ключе наших тяжб, вернее говорить об определенных тенденциях, являющихся общими для интеллектуальной культуры внутри исторического Христианского Мира в новое время и на этапе новейшей истории.
Проблемная суть дела - в двустороннем разрывании деятельностно-мировоззренческой целостности:
- с одной стороны - мыслью, которая, тяготея к полаганию себя на созерцательных основаниях, теряет чуткость к авангардно-революционной новизне в теории и на практике,
- с другой стороны - волей, которая, подстёгивая мысль к деятельностному основополаганию, делает её невосприимчивой к консервативно-удерживающим основаниям теории и практики.
Этот разрыв проявляется в виде меж-партийных и внутри-партийных размежеваний, искажаясь в своём существе упрощенческими штампами и ярлыками, типа: "прекраснодушные, но бесплодные созерцатели vs. циничные, но эффективные деятели". Каковые жупелы усугубляют разрыв, аккуратно следуя линиям разделения труда, как на уровне материального производства, так и на уровне формирования мировоззрения.
Именно таким, обоюдно-двусторонним, образом осуществляется слив больших общественно-исторических проектов. В плане ключевого на пути преодоления этого деструктивного процесса, вот, что можно заметить, - хотя и навскидку, но, как всегда, сподвигая к совместному поиску (в том числе - в комментариях к этому посту) - в намеченном диалектико-метафизическом ключе.
Некогда была произнесена очень точная формула: "если вы романтик, вы - фашист". Речь именно о диалектико-метафизическом взгляде, в котором осмысление предельных оснований представляемых вещей (метафизика) движется по пути их само-отрицаний (диалектика). И то благостно-идилическое умонастроение, которое представляется как романтизм, в пределе являет себя как фашизм.
В этой своей диалектико-метафизической сути, романтизм предстаёт как антипод гуманизма. В первом приближении, мировоззренческая партийность этих позиций основывается на противопоставлении могуществ природного и культурного миров, соответственно, естественно-претерпевающего и духовно-творческого начал в историческом бытии человека. Однако, как показывает история западной культурной традиции, эти мировоззренчески антагонистичные позиции могут сочетаться. Дело, очевидно, в том, что и гуманизм, заявляясь как активно благая позиция (против пассивно благой позиции романтизма), способен отрицать себя и испытывать сопутствующие превращения в конкретном культурно-историческом опыте своего воплощения в жизнь. Проявляется это, главным образом, в том, что, начинаясь с веры в творческое могущество человеческого духа, но встречая столь же могущественное сопротивление человеческого естества, гуманистические позиции оборачиваются разуверенностью в людях и мизантропией.
Разумеется, это не должно сподвигать к выводам, механически воспроизводящим подобие вышеприведённой формулы _романтизм=фашизм_. Дескать: "если вы гуманист, вы - мизантроп", - что, очевидно, будет просто выражать превращенное состояние гуманистической позиции.
Кстати, здесь уместно будет вспомнить свидетельства М. Хайдеггера в "Письма о гуманизме" - о том, что классические определения человеческого существа, не будучи ложными, тем не менее, еще не достигают собственного достоинства человека (см. в цикле _Отстоять Хайдеггера_: главка 2.3.2., фрагмент _архи-нетривиальная специфика подхода_ с выдержками из "Письма ..."; также см. в тему - данная серия: разбор 106-го и 107-го очерков цикла "О коммунизме и марксизме").
Не достигая собственного достоинства человека, гуманистическое мировоззрение испытывает кризис. В состоянии этого кризиса, гуманизм начинает наполняться элементами романтического миросозерцания, которое оставляет в гуманистическом настрое мизантропическую червоточину.
Чем накалённее этот настрой в своих истоках, тем стремительней эта червоточина может разрастись до нигилистической бездны. Ярким примером такого превращения является судьба Ф. Ницше - как она открылась Т. Манну (см. подробнее).
Другое дело - та, по видимости, мягкая динамика превращения гуманизма в свою противоположность, которая отображена в сновидении главного героя "Волшебной горы" того же Манна (см. подробнее: _историософско-метафизическая генеалогия..._ с отсылками к разбору этого эпизода в цикле С.Е. Кургиняна "Судьба гуманизма в ХХI столетии").
В образе приснившегося Касторпу пасторально-идиллического мира древней Греции выражался всё тот же бюргерский дух, являющийся, согласно Гёте, "цветом Просвещения". И раскрываемое Манном нигилистическое существо этого псевдо-гуманистического образа состоит в жёстком контрапункте: за фасадом благоденствия, благообразности и взаимной учтивости "солнечных людей", населяющих этот квази-античный мир, происходит человекопожирание, которое явлено в образе мерзких старух, поедающих младенцев.
Эта метафорическая конструкция, предложенная в качестве ключа к внешне противоречивым словосочетаниям доброжелательная презрительность и высокомерная симпатия, объясняет суть метафизической ставки на ничто, свершение которой в рамках фаустианского Модерна облекалось в гуманистические формы (см. там же).
Всё представляется так, что нигилистическая воля задействует благую мысль в создании псевдо-гуманистического фасада. В ключе же рассматриваемых в данном разборе тяжб обнаруживается более сложная и неоднозначная конструкция.
Исходно благо-намеренными являются и мысль, и воля. А суть в том, что созерцательно настроенная мысль и деятельно настроенный волевой порыв, вопреки своей благости, совокупно разъединяют авангардно-революционное и консервативно-удерживающее начала, призванные составлять фундамент деятельностно-мировоззренческой целостности в историческом бытии человека. Точнее, революционность отсекается от авангардности, превращаясь в фарс, а консерватизм лишается своей удерживающей функции, превращаясь в реакцию.
Здесь - вместо заключения - актуально-политическая суть этих политико-метафизических размышлений.
Означенные превращения максимально наглядным образом демонстрируются текущими политическими процессами на пост-советском пространстве. "Цветная революционность", которая, будучи направлена против действительно стагнирующих общественно-государственных устройств, вызывает в них защиту в виде реакционного "закручивания гаек". А то, что в самих этих устройствах выставляется как нечто "авангардное" в виде инноваций в техно-сфере, на деле оказывается лишь средством закрепления и поточного воспроизводства отчужденческой стагнации в социо-сфере и пожирания в антропо-сфере (см. в тему _производства паразитизма_, а также - о _расчеловечивающем "деле техники"_).
Рос.гос.власть, наиболее преуспевшая в сооружении мягких защит от всяческих угроз и рисков, тем не менее, не способна уразуметь чрезвычайно коварную диалектическую закономерность. А именно: жёсткость последствий от игнорируемых и накапливающихся противоречий прямо пропорциональна этой лукаво-лицемерной мягкости. А может, в силу своей сущностной мизантропии, эта гос.власть как раз таки прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что творит. Ведь жёстко "спать" придется простым гражданам...
В любом случае, консерватив.революционные "старухи" (=политико-идеологические мутанты всех мастей, в том числе, заявляющиеся как нечто "авангардно-революционное") плотоядно предвкушают своё адское пиршество на обломках этого мягко "постеленного" устройства...
Вот и откроется маленькая дверочка,
Верочка не хочет, попусту хлопочет,
Ангелы рыдают, демоны хохочут...
гр. "Инструкция по выживанию". Маленькая вера
Итак, тяжба мысли и воли - как то, в чём наиболее непосредственным образом и максимально концентрированно выражается существо противоречия между мировоззрением и деятельностью, на преодоление которого сподвигает учение Маркса (см. подробнее - по ссылке в подзаголовке).
Единство мысли и воли, как и разрыв между ними, коренится в их интенциональной природе. То есть, для того чтобы объяснение мира могло быть сопряжено со стремлением изменить мир, само это стремление должно быть нацелено на смыслы, как конкретные бытийно-исторические возможности общественно-исторического восхождения. Единство мысли и воли обретается в процессе поиска, обнаружения и реализации этих возможностей. Отказ от этих поиска, обнаружения и реализации порождает разрыв мысли и воли.
Соответственно: люди, притязающие на передовые позиции в общественно-политическом процессе,
- либо обретают проектно-исторический стержень мысле-волевого единства, и становятся интеллектуально-политической силой, способной возглавить этот процесс и отвечать за его результаты на больших исторических дистанциях;
- либо последовательно сливают этот процесс, заполняя интеллектуальным и практическим суррогатом пространство непреодолённого разрыва между мыслью и волей.
Началом, образующим стержень проектно-исторической интенциональности, является вера, опирающаяся на чувство и способная сделать разум своим органом.
Проблемно-ключевая суть противоречия между мировоззрением и деятельностью заключается, таким образом, в возможности понять веру в ключе обретения интенционально-стержневого смыслообразования - в противоположности к смыслоотчуждающему разрыву воли и мысли.
Отсюда - в качестве путеводно-ключевого - вопрос о чувстве, на которое опирается вера: собственно, чувством чего оно является? Об этом - в следующем очерке цикла С.Е. Кургиняна "О коммунизме и марксизме".
«Суть времени» №277
от 9 мая 2018 г.
11 мая 2018 г. 05:26 / Сергей Кургинян
О коммунизме и марксизме - 112
Если трансцендентное присутствует в имманентном,
то это имманентное нельзя подвергать ни
рационализации, ни рассмотрению с позиций
рациональной эффективности
Колонка главного редактора
Я не хочу проклинать все эти рационализации. Я считаю их великим достижением западной цивилизации. Я всего лишь говорю, что в России этого осуществлено не было. И что, не осуществив это, Россия принесла огромные жертвы на алтарь своего главного идеала, имя которому - Целостность.
Я вовсе не хочу сказать, что про целостность не говорили на Западе. Ох, как много про нее говорили и немецкие романтики, и сторонники дильтеевской философии жизни (был такой философ Вильгельм Дильтей, заявивший о необходимости переходных ступеней между философией и религиозностью), и гештальт-психологи, яростно отстаивавшие принцип целостности (она же - гештальт).
Скажу больше, колоссальная часть сказанного русскими правдоискателями, воспевавшими особый русский путь, - это вариации на немецкую идеалистическую тему. Русские славянофилы - это рафинированные интеллигенты, начитавшиеся немецких идеалистических философов. Но одно дело - разговоры. Они, конечно, важны, но не более того. А другое дело - жизнь. То есть мирочувствование, мироощущение, миропонимание, это самое спасение, наконец.
В России всё это особым образом подверстано к понятию целостности. Русская религиозность убила миф, но не расщепила то, что он формирует в человеческом естестве, то есть эту самую целостность. Отсюда пророческая гениальность Толстого и Достоевского, которым глубочайшим образом наплевать на эстетику, столь волнующую Бунина или Гонкуров. Даже невозможно выразить, в какой степени им на это наплевать. Они фантастически чужды всего того, что требует эстетика, отделяющая прекрасное от всего остального. Потому что для них этого отделения нет. А если бы оно было, они бы писать не стали. Они пишут, потому что они пророки, а не творцы прекрасного. Им понятно, что есть нечто, в чем истинное, прекрасное и справедливое сосуществуют. И в каком-то смысле не важно, сосуществуют ли эти обособившиеся слагаемые в боге, который и прекрасен, и истинен, и справедлив, - или в чем-то другом. Ревнитель этой целостности может быть глубоким атеистом и почитателем западного прогресса. Но при всех этих своих далекостях от религиозного канона, этот ревнитель целостности будет еще дальше от западной рациональности.Читать целиком
Действительно, трансцендентность должна исходно мыслиться не как некое пребывание, которое потусторонне имманентной реальности, но, прежде всего, как бытие по ту сторону дихотомических конструкций человеческого разума, в том числе, по ту сторону самой дихотомии имманентного/трансцендентного. Причём, именно в силу этого фундаментального обстоятельства, дело не в том, чтобы рационализму противопоставить иррациональное чувство трансдендентного, но в том, чтобы рациональное постижение имманентного порядка было возведено к сверхрациональному чувству - как интуиции присутствия трансцендентного в имманентном.
Тем самым мысль нацеливает волю на Высшие Смыслы свершения Истории. А вера, поскольку она образует и удерживает мысле-волевое единство, исходно представляет собой духовно-экзистенциальную энергию, не сводимую к сугубо религиозным интенциям. Находя опору в чувстве трансцендентного, вера являет своё консервативно-удерживающее существо; делая своим органом разум, постигающий имманентный порядок, вера открывается в своём авангардно-революционном существе.
Здесь - ещё один принципиальный момент обозначенный в очерке "О коммунизме и марксизме-112". Оказывается, проникновение культурных кодов западной идентичности на культурную почву России связано не только с европейским рационализмом, но и с иррационалистическими веяниями - в лице романтизма.
Дело, конечно, не в том, чтобы ту линию в развитии отечественной философской традиции XIX - начала ХХ веков, которая идёт от славянофильства к консервативным и религиозно ориентированным концепциям, свести к идеализму на европейский манер. В ключе наших тяжб, вернее говорить об определенных тенденциях, являющихся общими для интеллектуальной культуры внутри исторического Христианского Мира в новое время и на этапе новейшей истории.
Проблемная суть дела - в двустороннем разрывании деятельностно-мировоззренческой целостности:
- с одной стороны - мыслью, которая, тяготея к полаганию себя на созерцательных основаниях, теряет чуткость к авангардно-революционной новизне в теории и на практике,
- с другой стороны - волей, которая, подстёгивая мысль к деятельностному основополаганию, делает её невосприимчивой к консервативно-удерживающим основаниям теории и практики.
Этот разрыв проявляется в виде меж-партийных и внутри-партийных размежеваний, искажаясь в своём существе упрощенческими штампами и ярлыками, типа: "прекраснодушные, но бесплодные созерцатели vs. циничные, но эффективные деятели". Каковые жупелы усугубляют разрыв, аккуратно следуя линиям разделения труда, как на уровне материального производства, так и на уровне формирования мировоззрения.
Именно таким, обоюдно-двусторонним, образом осуществляется слив больших общественно-исторических проектов. В плане ключевого на пути преодоления этого деструктивного процесса, вот, что можно заметить, - хотя и навскидку, но, как всегда, сподвигая к совместному поиску (в том числе - в комментариях к этому посту) - в намеченном диалектико-метафизическом ключе.
Некогда была произнесена очень точная формула: "если вы романтик, вы - фашист". Речь именно о диалектико-метафизическом взгляде, в котором осмысление предельных оснований представляемых вещей (метафизика) движется по пути их само-отрицаний (диалектика). И то благостно-идилическое умонастроение, которое представляется как романтизм, в пределе являет себя как фашизм.
В этой своей диалектико-метафизической сути, романтизм предстаёт как антипод гуманизма. В первом приближении, мировоззренческая партийность этих позиций основывается на противопоставлении могуществ природного и культурного миров, соответственно, естественно-претерпевающего и духовно-творческого начал в историческом бытии человека. Однако, как показывает история западной культурной традиции, эти мировоззренчески антагонистичные позиции могут сочетаться. Дело, очевидно, в том, что и гуманизм, заявляясь как активно благая позиция (против пассивно благой позиции романтизма), способен отрицать себя и испытывать сопутствующие превращения в конкретном культурно-историческом опыте своего воплощения в жизнь. Проявляется это, главным образом, в том, что, начинаясь с веры в творческое могущество человеческого духа, но встречая столь же могущественное сопротивление человеческого естества, гуманистические позиции оборачиваются разуверенностью в людях и мизантропией.
Разумеется, это не должно сподвигать к выводам, механически воспроизводящим подобие вышеприведённой формулы _романтизм=фашизм_. Дескать: "если вы гуманист, вы - мизантроп", - что, очевидно, будет просто выражать превращенное состояние гуманистической позиции.
Кстати, здесь уместно будет вспомнить свидетельства М. Хайдеггера в "Письма о гуманизме" - о том, что классические определения человеческого существа, не будучи ложными, тем не менее, еще не достигают собственного достоинства человека (см. в цикле _Отстоять Хайдеггера_: главка 2.3.2., фрагмент _архи-нетривиальная специфика подхода_ с выдержками из "Письма ..."; также см. в тему - данная серия: разбор 106-го и 107-го очерков цикла "О коммунизме и марксизме").
Не достигая собственного достоинства человека, гуманистическое мировоззрение испытывает кризис. В состоянии этого кризиса, гуманизм начинает наполняться элементами романтического миросозерцания, которое оставляет в гуманистическом настрое мизантропическую червоточину.
Чем накалённее этот настрой в своих истоках, тем стремительней эта червоточина может разрастись до нигилистической бездны. Ярким примером такого превращения является судьба Ф. Ницше - как она открылась Т. Манну (см. подробнее).
Другое дело - та, по видимости, мягкая динамика превращения гуманизма в свою противоположность, которая отображена в сновидении главного героя "Волшебной горы" того же Манна (см. подробнее: _историософско-метафизическая генеалогия..._ с отсылками к разбору этого эпизода в цикле С.Е. Кургиняна "Судьба гуманизма в ХХI столетии").
В образе приснившегося Касторпу пасторально-идиллического мира древней Греции выражался всё тот же бюргерский дух, являющийся, согласно Гёте, "цветом Просвещения". И раскрываемое Манном нигилистическое существо этого псевдо-гуманистического образа состоит в жёстком контрапункте: за фасадом благоденствия, благообразности и взаимной учтивости "солнечных людей", населяющих этот квази-античный мир, происходит человекопожирание, которое явлено в образе мерзких старух, поедающих младенцев.
Эта метафорическая конструкция, предложенная в качестве ключа к внешне противоречивым словосочетаниям доброжелательная презрительность и высокомерная симпатия, объясняет суть метафизической ставки на ничто, свершение которой в рамках фаустианского Модерна облекалось в гуманистические формы (см. там же).
Всё представляется так, что нигилистическая воля задействует благую мысль в создании псевдо-гуманистического фасада. В ключе же рассматриваемых в данном разборе тяжб обнаруживается более сложная и неоднозначная конструкция.
Исходно благо-намеренными являются и мысль, и воля. А суть в том, что созерцательно настроенная мысль и деятельно настроенный волевой порыв, вопреки своей благости, совокупно разъединяют авангардно-революционное и консервативно-удерживающее начала, призванные составлять фундамент деятельностно-мировоззренческой целостности в историческом бытии человека. Точнее, революционность отсекается от авангардности, превращаясь в фарс, а консерватизм лишается своей удерживающей функции, превращаясь в реакцию.
Здесь - вместо заключения - актуально-политическая суть этих политико-метафизических размышлений.
Означенные превращения максимально наглядным образом демонстрируются текущими политическими процессами на пост-советском пространстве. "Цветная революционность", которая, будучи направлена против действительно стагнирующих общественно-государственных устройств, вызывает в них защиту в виде реакционного "закручивания гаек". А то, что в самих этих устройствах выставляется как нечто "авангардное" в виде инноваций в техно-сфере, на деле оказывается лишь средством закрепления и поточного воспроизводства отчужденческой стагнации в социо-сфере и пожирания в антропо-сфере (см. в тему _производства паразитизма_, а также - о _расчеловечивающем "деле техники"_).
Рос.гос.власть, наиболее преуспевшая в сооружении мягких защит от всяческих угроз и рисков, тем не менее, не способна уразуметь чрезвычайно коварную диалектическую закономерность. А именно: жёсткость последствий от игнорируемых и накапливающихся противоречий прямо пропорциональна этой лукаво-лицемерной мягкости. А может, в силу своей сущностной мизантропии, эта гос.власть как раз таки прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что творит. Ведь жёстко "спать" придется простым гражданам...
В любом случае, консерватив.революционные "старухи" (=политико-идеологические мутанты всех мастей, в том числе, заявляющиеся как нечто "авангардно-революционное") плотоядно предвкушают своё адское пиршество на обломках этого мягко "постеленного" устройства...