І покажем, що ми, браття, козацького роду…
Так случилось, что понятие «украинец» часто отождествляется с понятием «козак». Современный гимн Украины не даст соврать. Именно из него взяты слова в заголовке. При этом на значительной части территории Украины никакого козачества не существовало. Точнее, если козаки там и появлялись, то вели себя как захватчики и оккупанты. Имеется ввиду Западная Украина, где уровень национального самосознания куда выше, чем в традиционных «козаческих землях».
Как мне кажется, в основе таких современных феноменов, как вышиватничество и шароварщина и лежит как раз архаичный исторический миф о козачестве, как колыбели украинства. Конечно, можно найти немало причин для объяснения этого явления. И факты свидетельствуют, что козаки относительно легко теряли этничность, забывая о своем украинство. Примером в этом плане могут быть потомки запорожцев - кубанские казаки, а также казаки задунайские, которые оказались на территории Добруджи. Даже жители Стародубщины, этой родины "украинского козацкого национализма», забыли о своем украинском происхождении.
Мне приходилось общаться с переселенцами из тех районов Луганщины, где зверствовали казаки Козицина и прочие ряженые бандиты из. Можно себе представить, что они из себя представляли, если после того, как они ушли, следующие бандиты из «народной милиции» воспринимались чуть ли не как освободители.
Такие «парадоксы» заставляют задуматься, насколько корректным является отождествление козачества и украинства. И не является ли такое отождествление больше плодом мифотворчества, чем отражением настоящих реалий?
Факт в том, что на определенном этапе исторической эволюции именно казачество начало отражать общие тенденции и закономерности развития украинцев, как отдельной этнической общности (причем отдельной от русско-литовского (украинско-беларуского) народа ВКЛ). Какую бы сферу жизни мы ни взяли, козачество оставило в ней заметный репрезентативный след. Часто, как само собой разумеющееся, говорят о положительном вкладе козачества в экономическую жизнь, производственные отношения, социальное развитие.
Однако, чаще всего весь этот «весомый вклад в духовное развитие украинского народа» - это попытка выдать желаемое за действительное. Например, можно ли безапелляционно утверждать о поддержке казачеством мещанского братского движения? В конце концов, не такой уже была однозначной положительная роль козачества в развитии экономики, общественных и политических отношений, церковной жизни. Скорее, наоборот, казачество становилось силой, которая консервировала архаичные отношения и противилась модернизации общества. В ней достаточно ощутимым был и разбойный элемент.
Конечно, козацкий миф не является чем-то постоянным. Сформировавшись в целом в начале XVII в. в среде иерархов Теофанового рукоположения, он претерпел заметные изменения в соответствии с изменениями в украинском социуме. Немало для развития этого мифа сделали козацкие летописцы. В период романтизма распространение получила «История русов», под влияние которой попал ряд российских и украинских деятелей культуры (Кондратий Рылеев, Александр Пушкин, Тарас Шевченко и другие). Романтическая интерпретация козацкого мифа, представленная в этой «Истории ...», нашла широкое распространение как в художественно-литературных произведениях, в частности в известной повести «Тарас Бульба» Николая Гоголя, так и в произведениях историографического характера в середине XIX - начале ХХ в. Идеи романтизма питали идеологию национализма (в широком смысле этого слова). Романтизм вырастил национализм. Соответственно, козацкий миф трансформировался в миф национальный. И, безусловно, сыграл заметную роль в «национальном возрождении», собственно, в украинском национальном движении Нового времени.
Также в период романтизма видим «борьбу» за казацкий миф, которую вели представители не только украинской культуры, но и культур русской и польской. Что касается последней, то казацкими мифотворцами стали не только представители так называемой «украинской школы в польской литературе» (Тимка Падура, Богдан Залесский и другие), но и один из самых известных польских поэтов-романтиков Юлиуш Словацкий. В определенном смысле, это было соревнование за «душу» украинского народа.
В силу того, что русская культура в XIX в. была культурой имперской и имела значительную государственную поддержку, в этой «битве» лидировали россияне. Поэтому казацкий миф впитал в себя много русофильских элементов. В конце концов, русофильство этого мифа мало глубокие корни - еще в казацком летописании XVIII в. Ведь это летописания создавалось на подконтрольной России Левобережной Украины в среде казацкой старшины, которая стояла на лояльных позициях относительно российского самодержавия. Отсюда и русофильство козацких летописей, которое частично «по эстафете» передалось и «Истории русов», и казацким мифотворцам XIX в.
В ХХ в. борьба за казацкий миф продолжилась. С одной стороны, его пытались использовать национально (или даже - националистически) настроены украинцы. Для них «козацкая слава», интерпретирована в государственном духе, становилась одной из важнейших ценностей, своеобразным оберегом украинства.
Так, во время Первой мировой войны на стороне Австро-Венгрии против России воевали сформированы преимущественно из галичан отряды Украинских Сечевых Стрельцов. Разумеется, уже это название апеллировало к казацким традициям. Хотя на самом деле этих традиций в Галичине в помине не было. Здесь как раз имеем дело с козацким мифом. Последний получил особое развитие в среде украинских националистов Галиции и Волыни в межвоенный период. Это, в частности, было связано с тем, что тогда главным их противником была польская власть. А козацкий миф хорошо подходил для антипольской интерпретации.
В определенном смысле продуктом козацкого мифа, соединенного с украинским национализмом, можно считать такие «странные» образования, как «Карпатская Сечь» и «Полесская Сечь». Известно, что на Закарпатье, где в 1939 году появилась «Карпатская Сечь», козацких традиций не существовало в принципе. Поэтому появление здесь образования с таким названием выглядит несколько странно. Так же странно выглядит с точки зрения исторической традиции появление в 1941 году на Волынском Полесье "Полесской Сечи» Тараса Бульбы-Боровца. Показательно, что руководитель этой «Сечи» специально в своей фамилии использовал имя мифического козацкого персонажа Тараса Бульбы. Козацкий миф нашел широкое распространение среди воинов Украинской Повстанческой Армии. Многие из них брал себе за псевдо имена козацких героев. Среди УПА распространялись песни, рассказы, в которых прославлялись козаки. Мифологизированный козацкий героизм служил образцом для украинских повстанцев.
С другой стороны, казаческий миф использовался советскими идеологами. Они интерпретировали его в социальном плане - как борьбу народных масс (казаков вместе с крестьянами) против господ-поработителей. В то же время делался акцент на том, что украинское казачество стремилось к «воссоединению» с «братским русским народом». Особенно эта тема актуализировалась в пятидесятых годах ХХ в., когда в 1954 году в СССР широко отмечалось 300-летие Переяславской Рады.
Связь казачества с «воссоединительным» Переяславом стал «аксиомой» в советской литературе. Не отвергались в ней и антипольские аспекты казацкой мифологии. Последние особенно активно использовались накануне и во время Второй мировой войны. Именно тогда в советской литературе началась героизация лица Богдана Хмельницкого как борца против «польского порабощения». В то же время героизация этого гетмана, как и казаков в общем, имела в этот период для советской пропаганды чисто прагматическое значение.
В годы украинской независимости козацкий миф получил новое дыхание. Акцент делался не только на том, что козачество «создавало украинство», но и на том, что оно было носителем украинской государственной традиции, то есть предтечей современного Украинского государства, что начинало приобретать пародийные формы.
Современный украинский козацкий миф - своеобразный синтез. Он впитал и начальные представления о казаках как защитниках украинских земель, и романтические представления о них как о героях. Нельзя сказать, что этот миф не соответствует определенным реалиям. В конце концов, любой миф должен иметь реальную основу. Но миф (и в этом его сила) часто выдает желаемое за действительное. А этим желательно то, на что ждут люди, они охотно воспринимают. Миф будто удовлетворяет желания. И здесь козацкая мифология отнюдь не является исключением.
С другой стороны, мы почему-то не наблюдаем у тех же европейцев такого лютого косплея по поводу своих персонажей времен Тридцатилетней войны. Поэтому не стоит удивляться, что перебор с архаикой (а поддерживается она таки на государственном уровне) будет высмеиваться. И даже вполне искренний и достойный украинец «козак Гаврилюк» будет высмеиваться не за то, что он «Гаврилюк», а за то, что «козак» (хотя я полагаю, что подтрунивают над ним, не потому что он, типа, «козак», а потому что депутат, но это уже другая история...)