Жизнь и музыка Николае Бретана. Часть 1: певец
Имя Николае Бретана известно мало кому из любителей музыки или даже музыковедов. Даже если какой-нибудь особенно въедливый знаток классической музыки его и слышал, то, скорее всего, в связи с формулировкой вроде "румынский национальный композитор". Композитором он, безусловно, был, но национальным ли? И только ли композитором?
Николае Бретан (1887-1968) был оперным певцом, композитором, дирижёром, режиссёром, поэтом, драматическим актёром, театральным директором; словом, его деятельность охватывала практически все основные театральные специальности. Кроме того, он имел диплом юриста и, когда его семья нуждалась в деньгах, подрабатывал юридическими консультациями в сфере культуры.
Бретан был потомком старинного румынского рода, в XVII веке получившего дворянство от венгерских князей. Композитор родился в Трансильвании, регионе Восточной Европы, в разное время принадлежавшем то Австро-Венгерской империи, то Румынии, то Венгрии. Многонациональное и многоязыковое пространство, к тому же отец Бретана был гостиничным управляющим, и семья часто переезжала с места на место в зависимости от того, где работал Бретан-старший. Юный Николае ходил то в венгерскую, то в немецкую, то в румынскую школу, и, как это ни удивительно, во всех неизменно преуспевал. Он с раннего детства свободно владел всеми тремя языками Трансильвании, сочинял на них стихи и легко переводил с одного на другой (хотя румынский, венгерский и немецкий абсолютно непохожи между собой и принадлежат к разным языковым группам). На каком из языков он думал, сложно сказать, потому что даже собственное имя он подписывал то "Николае Бретан", то "Бретан Миклош", то даже "Николаус Бретан".
Ни постоянного дома, ни языка, ни страны, которую можно было бы назвать родиной. Родным языком для него стала музыка, родной страной - Liederland, "Страна песен", как позднее он называл собрание своих вокальных сочинений. Показательно, что эпиграфом к этому собранию послужило высказывание Теофиля Готье: "Мы не всегда принадлежим стране, где качалась наша колыбель, и оттого часто вынуждены искать свою настоящую родину."
Первое записанное на бумагу музыкальное сочинение Николае Бретана относится к 1900 году, когда будущему композитору было 13 лет. Но нет сомнений, что думать музыкой он начал гораздо раньше. В своей автобиографии "Моя жизнь" он пишет об одном случае, произошедшем с ним в пятилетнем возрасте:
Бабушка перекрестила меня... Словно смычок скрипки прошёлся по моему лбу и сердцу, направленный невидимой рукой в жесте благословения. <...> Моё сердце сжалось и, если бы могло, издало бы долгий, протяжный, печальный звук. Будь в доме пианино, я уверен, что его клавиши отозвались бы мелодией. Но пианино у нас не было, и я рад, что мелодия умерла во мне, потому что в то время я ещё не знал, как сделать так, чтобы она смогла полететь.*
Ясно было, что Николае Бретану суждено стать музыкантом, но его прагматично мыслящий отец не видел от музыки практической пользы и отправил сына изучать юриспруденцию. О том, что сын при тайной поддержке матери чаще сидит на занятиях в консерватории, чем в университете, Бретан-старший, конечно, не знал. Стоит отметить, что в консерватории Бретан не изучал композицию, а учился игре на скрипке и, прежде всего, вокалу - сначала в Будапеште, потом в Коложваре (совр. Клуж-Напока, Румыния). Молодой баритон также прошёл стажировку в Вене, где на прослушивании у него спросили, где он научился так хорошо владеть мецца-воче. Интересно, что, несмотря на безупречное владение этим приёмом, его названия Бретан не знал и не сразу понял, о чём спрашивают члены комиссии. (Вокальный педагог Бретана явно отдавал предпочтение практике, а не теории.)
С юриспруденцией было покончено окончательно (хотя позже Бретан всё-таки получил юридический диплом, когда потребовались иные источники дохода, кроме музыки). Николае Бретан (точнее, в данном случае Бретан Миклош) закончил Королевскую академию музыки в Будапеште, будучи лучшим студентом и живой достопримечательностью курса, так как был не только прекрасным певцом и победителем музыкальных конкурсов, но и сочинял стихи, которые охотно публиковали в журналах.
Свою профессиональную карьеру молодой певец начал в оперном театре Братиславы (теперешняя Словакия). Репертуар его включал Феррандо ("Трубадур"), Жермона-старшего, Риголетто, Ренато ("Бал-маскарад"), Базилио ("Севильский цирюльник"), Лотарио ("Миньон" Тома), а позже - главную партию в "Летучем Голландце". Подобный репертуар (который в наше время не поручают одному и тому же певцу) позволяет заключить, что голос Бретана по современной классификации был скорее басом-баритоном, чем баритоном. Дебютировал он в роли Феррандо, второй его партией стал Жермон, и в этой роли 26-летний певец имел такой успех, что на каждом спектакле арию Di Provenza il mar требовали на бис.
В 1914 году началась Первая мировая война. Военная служба Бретану не угрожала по причине его близорукости, но его контракт с братиславским театром был аннулирован. Впрочем, он быстро нашёл новую работу в г. Надь-Варад (совр. Орадя, Румыния). В том же году он встретил свою будущую жену, с которой проживёт более пятидесяти лет: пианистку Нору Ошват, венгерскую еврейку. Они поженились 15 июня 1915 года и заключение брачного союза отметили серией совместных концертов.
В Надь-Вараде Бретану приходилось чаще петь оперетту, чем оперу, от чего он был далеко не в восторге. Но две новые оперные роли вошли в его репертуар: Шарплесс ("Мадам Баттерфляй") и четыре злодея в "Сказках Гофмана", часто считающиеся одной ролью. Наибольший успех ждал Бретана именно в "Сказках". Критики единогласно превозносили его выступление и писали, что более великолепного Миракля им видеть не доводилось. Но увы, оперетта выпадала на его долю чаще. Из своих прежних ролей он пел только Жермона, представлявшего приятное разнообразие среди бесчисленных оперетт Легара, Кальмана и лишь изредка - Штрауса. Любопытно, что Бретану приходилось играть и в драматических спектаклях театра, и "Дама с камелиями" входила в его репертуар. Так что он был, наверное, единственным в истории артистом, кому случалось исполнять роль Жоржа Жермона как на оперной, так и на драматической сцене.
Для своих более поздних интерпретаций этой роли Бретан нашёл интересный аспект, до него никем не применявшийся (а на современной сцене иногда встречающийся). Он изображал Жермона-старшего не стариком, а зрелым мужчиной, что вполне оправдано, т. к. Альфред, его сын, ещё совсем молод. В исполнении Бретана Жермон сам был неравнодушен к любовнице сына, так что, требуя от Виолетты расстаться с Альфредом, он руководствовался не только и не столько соображениями нравственности. Это придавало дополнительное измерение драматической коллизии "Травиаты".
Бесконечные оперетты в конце концов окончательно надоели певцу, и он обратился в Союз артистов с просьбой найти ему другое место. Его заинтересовало предложение Венгерского национального театра в Коложваре (Клуже). Однако опера в Надь-Вараде не желала расставаться со своим ведущим баритоном, и директора обоих театров конфликтовали почти год, пока, наконец, комитет Союза артистов не принял решение в пользу Бретана.
Приехав в Коложвар в начале осени 1917 года, Бретан практически без репетиций спел сначала Жермона, потом Шарплесса, четырёх злодеев в "Сказках", Лотарио в "Миньон", Эскамильо в "Кармен" и Тонио в "Паяцах". Между премьерами проходило всего 4-6 дней. Недолгое время спустя в его репертуар вошли Ренато, Марсель ("Богема") и другие партии. Нагрузка была адская, но тридцатилетний певец не только блестяще справлялся со всеми ролями, но и быстро сделался любимцем публики и критиков. Каждое его выступление, каждая новая роль делали его звездой вечера, что для баритона, скажем прямо, не так-то легко. В 1918 году к его репертуару прибавились Меркуцио в "Ромео и Джульетте" Гуно, Скарпиа в "Тоске" и Альфио в "Сельской чести".
Без записей, по одним лишь впечатлениям современников, трудно судить о том, каким певцом был Бретан. Но об одном можно говорить с уверенностью: когда бы Николае Бретан ни вступал на сцену, во всех своих ролях он был событием вечера, даже когда много лет спустя, уже будучи директором театра, подменял внезапно заболевших коллег. В рецензиях нередко писали, что своим вокальным мастерством, выразительностью и сценическим присутствием он невольно "отодвигал" в тень всех прочих исполнителей и был главной движущей силой спектакля.
Как певец-актёр Николае Бретан также славился тем, что для многих своих ролей умел найти неожиданную интерпретацию, нюанс, заставлявший взглянуть на этого персонажа по-новому. О Жорже Жермоне уже было сказано, но его образ Скарпиа тоже произвёл сенсацию, когда публика увидела его впервые. В финале 2 действия "Тоски" Скарпиа, как известно, получает от Тоски смертельный удар ножом и, некоторое время помучившись, испускает дух. Бретан сумел сделать так, что, умирая, Скарпиа любил Тоску, потому что в момент удара ножом эта женщина доказала свою внутреннюю силу и способность на подвиг во имя любви, пусть даже эта любовь была не к нему. И Скарпиа впервые увидел её другими глазами, глазами не просто эгоистичного желания, а искренней, настоящей любви. И, уже умирая у её ног, он взывал о помощи не абстрактно, а к ней, к той, кого любил. Да, понимаю, просто из слов поверить в такое трудно, а увидеть мы не можем, но Бретан сделал так - и у него получилось.
Необычной, но в чём-то похожей была и его интерпретация роли доктора Миракля из "Сказок Гофмана". Миракль доводит героиню, Антонию, до смерти, заставляя её петь, хотя здоровье не позволяет ей это делать. Корень ненависти лежит в любви: Миракль, желая убить Антонию, делал это потому, что любил её и ревновал к поэту Гофману. И в роли Скарпиа, и в роли Миракля Бретан раскрывал в своих героях человеческое начало, ту искру любви, которая возжигает ненависть.
Ещё одной его ролью, совсем не похожей на две предыдущие, но не менее успешной, был Мефистофель в "Фаусте" Гуно. Здесь принцип был обратный: Мефистофель - само воплощение зла, в нём нет ничего человеческого, и именно это является ключом к роли. В партии Мефистофеля Бретан имел огромный успех и неизменно получал овацию на каждом спектакле.
Ено Янович (Jenő Janovicz), директор Венгерской национальной оперы, был выдающимся театральным деятелем своего времени и часто приглашал в свой театр известных зарубежных певцов, в том числе из Вены, Гамбурга, Стокгольма, Берлина. И нередко после их выступлений критики отмечали, что Николае Бретан был единственным местным певцом, ни в чём не уступавшим заезжим "звёздам". Сами же зарубежные певцы порой говорили Бретану, что он зря остаётся в одном театре, когда его могла бы ждать блестящая международная карьера. В середине 20-х знаменитый болгарский тенор Петр Райчев, солист Парижской оперы, безуспешно пытался переманить Бретана в Париж, уверенный, что этот певец произведёт в Европе сенсацию. Другой известный на всю Европу тенор, Кальман Патаки, тоже убеждал Бретана задуматься о своей карьере. Тщетно: Бретан любил свой театр и оставался верен ему.
Большой мир в итоге так и не узнал о певце Николае Бретане, тридцать лет проработавшем в двух оперных театрах румынского города Клуж/Коложвар. Но мир, пусть и спустя годы после того, как прах Бретана упокоился в румынской земле, узнал композитора.
Продолжение
---------------------------------------------
*Здесь и далее цит. по: H. Gagelmann (translated by B. Glass), Nicolae Bretan, his life, his music, Pendragon Press, NY, 2000.
Перепечатка только с разрешения автора.