Заморские связи арабов
Итак, мы продолжаем начатую тему арабов и моря. За основу взята монография Т.А. Шумовского «По следам Синдбада Морехода: Океанская Аравия» (М.: Мысль, 1986. - 141 с.).
Что интригует, так это древние связи арабов с Дальним Востоком!
Например, Шамсаддин Абу Абдаллах ас-Суфи ад-Димашки в четырнадцатом веке описал эти края в своём трактате «Чудеса суши и моря».
Тот, кто поселился в Корее, говорит он, забывает все остальные земли;
такое чувство испытывают Алиды, бежавшие из государства Омайядов и осевшие на Корейском полуострове, а также на прибрежных островах. Из числа последних упоминается Субх, иначе называемый островом Алидов.
В списке благословенных убежищ для изгнанников рядом с Кореей стоит в авторском тексте Чампа, область в Индокитае, тоже на берегу моря; в пору создания «Чудес суши и моря» её население на одну треть составляли мусульманские переселенцы.
И разумеется, нельзя обойти вниманием Китай.
Странствующий китаец Фа-Сянь, на полтора десятилетия покинувший родину ради путешествия по Индии, твердо говорит о «сабейских», т.е. арабских, купцах на Цейлоне между 399 и 414 годами н. э.
В древнем Наньхайцзюне, в средние века переименованным в Гуанчжоу, ещё около 300 года н.э. аравийские купцы основали свою колонию.
Вскоре там уже активно проживали также персы и индусы...
Гуанчжоу в середине первого тысячелетия нашей эры был многонациональным и многокультурным портом, где пересортировывались товары со всех концов Азии и не только. Там мирно сосуществовали зороастрийцы и мусульмане, христиане и шиваиты...
Впрочем, не меньшим почётом пользовалась и южная жемчужина "малайского клюва" - Сингапур.
За Сингапуром для арабов начиналось «Аль-бахр аль-мухит би-д-дунья» - море, охватывающее земную обитель, или «Аль-бахр аз-зифти» - смольное море, т. е. «черное как смоль»;
здесь, у края известного тогда мира, у последних рубежей суши, за которыми зыбкая стихия простиралась в темную безбрежную неизвестность, сердца, распираемые алчностью, сжимались от суеверного страха.
"В древней Аравии Китай считался краем света.
Тем не менее в 651 году, через неполных двадцать лет после смерти Мухаммада, поглощенное внешними завоеваниями и внутренней борьбой молодое мусульманское государство отправило в загадочную дальневосточную страну свое посольство.
За розовыми мгновениями вручения даров и установления вечной дружбы мединский халиф и его окружение видели огромный рынок внутреннего Китая; овладение им для разраставшейся державы было так важно, что могло исключать всякие другие цели.
В следующем VIII веке было послано уже пять посольств «на край света» - в 711, 712 и три в 798 году.
На исходе восьмого столетия появляется и закладывает основу средневекового представления арабов о странах мира известный чертёж Абдаллаха, сына арабского завоевателя Египта Амра ибн аль-Аса;
Абдаллах представил землю в образе птицы, где Китай занимает место головы, Индия и хазары - крыльев, ядро халифата - Хиджаз, Ирак, Сирия, Египет составляют грудь, его западные области - хвост."
В 851 году, двести лет спустя после первого посольства арабов в Китай, появилась книга Абу Зайда Сирафского «Известия о Китае и об Индии».
Она основана на подлинных свидетельствах очевидцев - купца Сулаймана и моряка Ибн Вахба; последний даже проник в столицу Китая и удостоился приема у императора. (...)
Арабские сведения о Китае в пору Абу Зайда были уже довольно обширными.
"Мореплаватели из Юго-Западной Азии, где наиболее обычны пустыни и пересыхающие потоки, попав на восточный край материка, конечно, сразу были поражены обилием ухоженных, плодородных земель, простертых между могучими реками, роскошным буйством природы.
Быть может, от упоения виденным и возникла единодушная оценка авторами описаний местных жителей как честных, трудолюбивых и гостеприимных.
Но как в таком случае объяснить ужасную расправу 879 года - спустя менее чем тридцать лет после выхода книги Абу Зайда - в Гуанчжоу, когда 120 тысяч арабских, персидских, еврейских и христианских купцов стали в «ночь длинных ножей» жертвой восстания Хуан Чао?
Естественно думать, что действия преуспевавших иноземцев не всегда строго сверялись ими с требованиями совести.
На такую мысль наводит исторический факт - в 758 году арабские и персидские суда захватили Гуанчжоу - не попросили гостеприимства, а именно захватили. Вероятно, это и вызвало акт возмездия.
Возмущение народа в конце концов привело к тому, что перестали щадить невиновных."
Итак, ещё раз заострим внимание: к сердине восьмого века в Южном Китае проживали выходцы с Ближнего Востока. И не десяток человек в торговом представительстве - их были ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ.
После разорения «гайдзинской части» Гуанчжоу местом встречи судов из Омана и Сирафа с китайскими кораблями становится на многие столетия гавань Килла (Кеда, Кадах) в Юго-Восточной Азии. С тех пор маршруты судов из Аравии стали заканчиваться у Малаккского полуострова...
"По-видимому, вследствие описанных событий арабские торговцы в дальнейшем обязывались заключать особые договора с местными властями. В соответствии с указанными договорами внутренние вопросы арабской колонии решались мусульманским судьей, избранным из числа ее членов, но за чертой поселения права его кончались.
Направляясь в торговое путешествие по стране, каждый пришлый купец должен был иметь местный вид на жительство и заверенный властями список перевозимых товаров. Ввоз последних в страну разрешался только в конце лета, где близкое начало обратного муссона заставляло негоциантов из Юго-Западной Азии быть уступчивыми в ценах. Их жизнь, как и содержимое их сундуков, находилась под охраной государства; но пользовавшиеся благами безопасности постоянно чувствовали на себе недремлющее око надзора."
Китайская карта мира 1418 года (скопированная в 1763 г.)
(16 году императора Йонгле, как написано на карте)
Таким образом, южный Китай отнюдь не был для арабов схож с западной Индией, где они имели большую свободу, и тем более с Восточной Африкой, на рынках которой они были хозяевами положения. Однако изворотливость и опыт иноземцев были столь велики, что вслед за Гуанчжоу они, продвигаясь вдоль китайского побережья на северо-восток, основали новые колонии в Цюаньчжоу (Зайтун), а также в Ганьпу (Ханфу) около знаменитого в средние века города Ханчжоу.
Так, дойдя до входа уже в центральный Китай, купцы из халифата стали довольно твердой ногой на всем пространстве южнокитайского рынка - в том благодатном крае, о котором старая китайская поговорка свидетельствует:
«Четыре «хорошо» - родиться в Сучжоу, жить в Ханчжоу, кушать в Гуанчжоу и умереть в Лючжоу».
Главными предметами арабского ввоза в китайские порты были медь, слоновая кость, ладан, ткани, а вывоза - шелк и фарфор.
Выходя в Восточно-Китайское море, путешественники из Аравии открыли для себя Тайвань (Гур) и воздали должное местной стали - из нее делались мечи, «рассекающие всякое железо», как восхищенно отмечает Ахмад ибн Маджид; говорит он и о «китайском якоре» (по-видимому, тайваньском) на некоторых арабских судах.
Собственно же китайские торговые плавания на дальний запад занимали более скромное место в истории индоокеанских связей.
"После «хожений» к «Западному морю» (Си Хай), «омывающему царство мертвых», при первой династии Хань (206 г. до н. э.- 8 г. н. э.) суда из Китая было уже привычно видеть в предысламской Хире, затем последовательно в Убулле, Сирафе и Хурмузе - из века в век заморские «гости», свидетели падения одних гаваней и возвышения других, постепенно отступают по Персидскому заливу к востоку.
Посещения были более или менее частыми;
однако, по мере того как в государстве ислама воцаряется тревога и начинается распад единой державы, когда слепой лик войны становится опасен и своим и чужим, пришельцы оказываются вынужденными покинуть мусульманские воды: за исключением отдельных случаев, китайские суда на исходе средневековья доходят лишь до Каликута, даже до Кайяла в восточной Индии, а подчас лишь до Калы в Индокитае.
Впрочем, только торговля со странами Бенгальского залива, с Юго-Восточной Азией, Индонезией и Филиппинами сама по себе делала торговую жизнь Китая, особенно южного, сравнительно полнокровной".
...Те арабские купцы, которые не оседали в дальневосточной империи, покидали ее берега с наступлением северовосточного муссона, в октябре.
Декабрь видел их огибающими Малакку;
в январе суда проходили Бенгальский залив;
в феврале за кормой оставалась Индия со своими многочисленными островами;
март встречал путников (наконец!) в южноарабской гавани Райсут.
На то, чтобы добраться до родных мест, у морепроходцев из халифата уходило шесть месяцев, заключенных между осенним и весенним равноденствиями; но это было возможно лишь при дальнем плавании, а каботаж значительно удлинял срок.
В апреле обратный муссон позволял усталым путешественникам окончательно добраться домой - где-нибудь в Персидском заливе - или прибыть в порт, откуда уже можно было плыть к мусульманскому Западу. Покачиваясь после долгих плаваний, они сходили на берег, радостно ступая по земной тверди, удовлетворенные надежностью и покоем.
Пройдет совсем немного времени, и самые алчные купцы - вспомним о Синдбаде Мореходе - и самые неимущие моряки станут собираться в новые странствия.
Наконец, ещё несколько слов о памятных причалах из «Тысячи и Одной Ночи»...
Сказочная Басра возникает в 637 году на побережье Персидского залива.
"Ученые труды сообщают, что в 670 году Басру населяли двести тысяч жителей; следует весьма осторожно подходить к этому откровению, ибо переписей в то время не велось. Перед нами, таким образом, приблизительные сведения, при их осмысливании лишь более или менее вероятные.
Но во всяком случае плодородие почвы, густая сеть каналов и выгодное положение на путях заморской торговли привлекали многих, а конец VIII века, когда «великолепная Бассора», как назвала ее русская поэзия, стала морскими воротами престольного Багдада, мог быть свидетелем переполненности города.
Длилось это недолго - всего столетие: в 869 - 883 годах восставшие африканские рабы, а в 920 году карматы подвергли Басру опустошительным разрушениям, а так как беда не приходит одна, то 879 год принес гибель под китайскими ножами в Гуанчжоу десяткам тысяч обосновавшихся там арабских купцов; они пали жертвой стихийного возмущения коренных жителей - возможно, в значительной части торговых соперников."
Итак, во все века халифата, не считая потрясений 869 - 883 (восстание африканских рабов) и 920 годов (нападение карматов), этот город являлся столичной гаванью аббасидской державы; именно и только через него Багдад общался с индоокеанским заморьем.
Выйдя из Басры и миновав Абадан, суда медленно, то и дело ощупывая лотом дно, вступали в Персидский залив: согласно лоции, здесь надлежало опасаться мелей и движущихся песков. Осторожно огибая препятствия, моряки поворачивали влево и достигали Сирафа на иранском берегу.
Сираф, как и Басра, мужал и рос любимым детищем новой мировой державы - мусульманского государства, оттесняя на задний план старые речные порты - Хиру и Убуллу (античный Аполог).
Он и сам не был новопостроенным, в отличие от Басры это был доисламский порт, одна из опор мореплавания при Сасанидах.
"[...]
Статьи сирафского вывоза были не столь многочисленны, как у соседнего Хурмуза или у более отдаленного Цейлона, занимавшего первое место в тогдашнем мире по разнообразию предлагаемых товаров, однако имели большую ценность: хлопчатобумажные и шелковые ткани, пряности, жемчуг.
Но самым высоким сокровищем Сирафа являлись проживавшие в городе семейства потомственных кормчих.
Одни из членов этих старых родов ходили в дальние моря, другие доживали свой век в многоэтажных домах из дорогого индийского дерева тика; от старших младшим передавались орудия и тайны мореходного искусства. По-видимому, тик - строительный материал, сопровождавший моряка всю его жизнь (кроме зданий из него изготовлялись корабельные корпуса и плавучие маяки),- пропитывался особым составом, крепившим древесину."
(греческий писатель Теофраст в третьем столетии до н. э. заметил, что тиковый корпус корабля может служить более двух веков, но лишь при условии постоянного пребывания в морской воде; воздействие кислорода воздуха способствует разрушению древесных волокон).
"Семь дней в 977 году оказались роковыми для Сирафа: город стал жертвой сокрушительного землетрясения. Суда, еще вчера стекавшиеся со всего Востока к его причалам, теперь навсегда покинули их;
место поверженной твердыни в заморской торговле халифата занял ближний остров Киш (Кайс), где купцы основали новую колонию. Один из правителей Киша известен тем, что из своего далека посылал в Африку охотников за рабами; привезенные в невольничьих судах пленники с большой прибылью продавались им на рынках острова."
Дальше по курсу лежит упомянутый прославленный жемчугом архипелаг Бахрейн.
Великий порт Хурмуз расположен на восточному берегу: у места, где сливаются воды Персидского и Оманского заливов.
"Два обозначения - греческое «Армозия» и русское «Гурмыз» («Ормуз») - определяют приблизительную протяженность его века: первое принадлежит адмиралу Александра Македонского Неарху, второе - тверскому купцу Афанасию Никитину («Всё, что на свете родится, то в Ормузе есть»); между этими двумя людьми пролегли восемнадцать столетий.
[...] Счастливое преимущество Хурмуза перед другими гаванями состояло и в том, что окрестности твердыни на Ормузском проливе были богаче дарами природы и плодами трудов человеческих: отсюда вывозились пшеница, рис, рожь, соль, вино, индиго, киноварь, железо, медь, а кроме того, золото и серебро. Особую статью дохода составляла продажа лошадей, которых здесь разводили, может быть, еще с парфянских времен, а то и раньше.
...Жизнь классического Хурмуза окончилась менее чем через десять лет после того, как посланцы лиссабонского двора впервые увидели Индию: в 1507 году он попал в жесткие руки португальских воинов, а в 1621-м, спустя много веков, составивших почти тысячелетие, вернулся под власть персов, которые, учтя местные данные и сложившиеся связи города, построили здесь новый порт - Бендер-Аббас."
Сердце оманских берегов - древний Сухар: «преддверие Китая, сокровищница Востока, рынок Йемена.
Расположенный рядом Маскат производил хлопок и корабли.
А дальше на Юго-Восток начинается Индия...
"Звеньями арабской золотой цепи, охватившей Индию, то смутно мерцая, то остро переливаясь блеском купеческих сокровищ, от Камбея к югу нисходили старые порты Западного Индостана: Броч, Сурат, Даман, Хаджаши, Махаям, Тана, Чаул, Дабул, Гоа, Хонавар, Мангалор второй, Кананор, Кабукат, Каликут, Кочин, Кулам, Билингам."
Афанасий Никитин оставил краткое и выразительное описание некоторых западноиндийских портов:
«Камбай - пристань всему Индийскому морю, и товар в нем, все делают алачи (ткани из сученых шелковых и бумажных ниток.- Т. Ш.), да пестряди (ткани из разноцветных ниток.- Т. Ш.), да грубую шерстяную ткань, да делают краску индиго (синюю, производимую из растения Indigofera tinetoria.- Т. Ш.); в нем же родится лакх (красящее вещество.- Т. Ш.), сердолик и гвоздика.
Дабул - пристань весьма великая, и привозят сюда коней из Египта, Аравии, Хорасана, Туркестана и Старого Хормуза...
А Каликут есть пристань для всего Индийского моря, и пройти его не дай бог никакому судну; кто его минует, тот не пройдет поздорову морем. А родится в нем перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье, адряк (пряность.- Т. Ш.), да всякого коренья родится в нем много. И все в нем дешево; да рабы и рабыни очень хороши, чёрные».
У современника Никитина персидского писателя Абдар-раззака Самарканди о Каликуте сказано:
«Это совершенно надежный порт».
"Такое достоинство, как безопасность купцов и товаров, ценилось еще в древности, и не удивительно, что каликутский рынок привлекал к себе торговцев и покупателей со всего света.
Известный путешественник Ибн Баттута пытливым взором отметил в XIV веке тринадцать китайских кораблей, стоявших у причалов Каликута.
Громкая слава города, одного из величайших на средневековом Востоке, привела к тому, что имя его было на многих устах и часто ложилось на страницы разноязычных рукописей.
Кроме статей торговли, о которых говорит Никитин, предметами каликутского вывоза были красное дерево, хлопчатобумажные ткани и драгоценные камни, из привозных - аравийская амбра, жемчуг Цейлона и китайский фарфор; ввозились кожи и кони, золото, серебро и медь, киноварь.
Разнообразие и высокая ценность товаров, обращавшихся на этом крупном международном рынке, способствовали непрерывному обогащению мусульманских, преимущественно арабских, купцов; их колония в Каликуте была одной из самых могущественных во всей Индии.
По существу сердцем широко исламизованного индийского Запада предстает средневековый Каликут, поэтому не случайно, что упоминаемый в хронике Жоау да Барруша «добрый кормчий гуджаратский мавр» Ахмад ибн Маджид привел корабли Васко да Гамы именно сюда: здесь было лицо мусульманской Индии, которой он гордился, здесь можно было найти лучшие из товаров, которые она имела.
Но с появлением «франков», людей необычного облика и поведения, говоривших на непонятном языке, повеяло чужим запахом; постоянное и безраздельное занятие каким-либо делом обостряет людское чутье относительно всего, что с этим делом связано,- купцы иноземного происхождения, в большинстве арабского, ощутили опасность выхода к рынку Каликута новой противоборствующей силы, гостеприимство стало таять. Причины душевного порядка не должны заслонять общественных моментов или отодвигать их, но вправе учитываться наравне с ними.
Местный царек, притязательно звавший себя «самудри раджа» - морским князем, естественно, принял сторону мусульманских торговцев - он со своим пышным двором ведь состоял, говоря строго, у них на содержании,- и неприязнь к европейским «гостям» охватила местное население.
Тучи сгустились дочерна, любой день мог привести к расправе с иноземцами. Дождавшись обратного муссона, португальцы в том же 1498 году покинули опасную гавань и устремились на родину.
Всего несколько месяцев понадобилось для этих событий, описание которых заключено в знаменитых «Лусиадах» между ликующей и мрачной строфами; первая повествует о переходе к Индии с Ахмедом ибн Маджидом на борту, вторая - о последних днях пребывания лиссабонских морепроходцев в Каликуте."
Васко да Гама уехал вовремя. Но не забыл чем веял ветер в Каликуте.
Европейцы вернулись скоро. И было их много. И были у них пушки. И грозные боевые суда...
С приходом португальцев в Южные моря эра арабского мореплавания подошла к трагическому закату.