Постмодернизма не бывает
Решил излить пару слов в порядке реакции на рассуждения
pernata_fogel о постмодернизме (здесь и ранее), поскольку на месте происшествия дискуссия ушла в сторону и сосредоточилась вокруг вопроса, кто варит кофе и кто его пьет, несмотря на попытку
arkshtypel призвать к порядку.
Я уже не впервые сталкиваюсь с той странностью, что в России достаточно аморфное понятие постмодернизма в основном определяется как литературное течение. На это хочется возразить дважды.
Во-первых, постмодернизм - не литературное, а мировоззренческое явление, современный и универсальный вариант релятивизма. Релятивизм есть способ преодоления скептицизма произвольным актом воли. Если скептик считает, что никакая позиция не может быть философски обоснована, а потому нелепа, и разумнее молчать в тряпочку, то релятивист считает, что из недоказуемости следует равноценность всех позиций, и все одинаково хороши (или плохи, что то же самое). Для нас хорошо - права человека, для них - людоедство, и сравнивать эти две позиции мы не вправе, потому что собственная нас ослепляет. Главным предтечей постмодернизма был Ницше (хотя сам он постмодернистом не был) и, по крайней мере в одном ответвлении, Хайдеггер. О Ницше как-нибудь в другой раз, о Хайдеггере лучше никогда. Ведущими идеологами постмодернизма были Деррида, Фуко и еще легион демагогов помельче.
Во-вторых, постмодернизм как литературное течение не существует и никогда не существовал. Идея его существования стала результатом исторической случайности - того, что по-английски называется serendipity. Сам Деррида, конечно же, претендовал на звание философа, но философы воспротивились такому пополнению войска. Зато, когда Поль де Ман занес бациллу в чашки Петри американских факультетов английского языка, там она нашла благодарную поживу и вспыхнула эпидемией. Главной поживой стали бунты против традиционной эстетики среди литературных идеологов феминизма и расы, которым всегда было безразлично, что написано, а важно, кто написал.
Нелепость постмодернизма в качестве литературного течения очевидна уже из максимы Деррида о том, что кроме текста ничего не существует. Текстом, таким образом, является как "Гамлет", так и пачка сигарет "Мальборо", и хотя на текущем этапе мы еще придаем большую эстетическую ценность Шекспиру, это лишь эффект контекста, и не исключено, что сигареты когда-нибудь где-нибудь одержат верх над трагедией, будь то в контексте реклам "Страна Мальборо" или мужского свинского шовинизма.
Таким образом, говорить о литературе постмодернизма нелепо, поскольку литература как таковая растворяется в общем тексте, каким нам предстает мир. Но обстоятельства сложились как они сложились, и поэтому я брошу короткий взгляд на реальное воплощение в литературе, а не в жидком мозгу университетских критиков.
Прозу тут надо рассматривать отдельно по очевидным причинам - именно в прозе, в основном англоязычной, образовалась плеяда весьма крупных писателей, к которым привешен ярлык постмодернизма. Это в первую очередь Томас Пинчон, Дон Делилло, Уильям Гэддис и ряд других. Под постмодернизмом в данном случае понимают совокупность приемов, большинство из которых, если к ним присмотреться, сложилась уже в эпоху модернизма, а возникшие позже качественно никак не отличаются. Кроме того, все эти авторы отмечены высочайшим уровнем мастерства, что с точки зрения постмодернизма просто нерелевантно. И наконец, самый классический образец постмодернистского романа написан в XVIII веке - увязывать его с релятивизмом Деррида совершенно нелепо, у него совсем другие корни.
В поэзии дело обстоит иначе по той печальной причине, что рынок здесь не имеет никакого голоса, и талантливее нередко оказывается тот, кто громче кричит. В отсутствие рыночного, а на самом деле читательского контроля, программа постмодернизма здесь иногда реализуется полностью, в основном за счет обрушивания традиционной дихотомии "плохое-хорошее", ибо существует только текст и контекст. Одной из главных особенностей искусства, а говоря о литературе мы обязаны говорить об искусстве (в противном случае мы растворяем ее в универсальном "тексте"), является возможность творческого провала - она работает в искусстве как фальсифицируемость в науке. Постмодернизм не допускает провала, он подменяет его альтернативностью контекста. И лучших боевых доспехов для графомана не придумать.
Вдогонку: Вышесказанное никоим образом не следует толковать как отрицание альтернативных методов стихосложения (в стиле недавнего наезда М. Генделева на тамбовскую школу верлибра) или возможности особой эстетики. Главным критерием подлинности остается допущение возможности провала (а стало быть и понятия мастерства). В этом смысле покойный Д. А. Пригов никаким постмодернистом, конечно, не был, хотя некоторые его "эстетические" поступки были - например, запланированная и сорванная скоропостижной кончиной акция с восхождением в шкафу на вершину МГУ.
Следует добавить, что до изобретения постмодернизма графоманов отлично спасала, по крайней мере в их собственных глазах, чисто романтическая идея "самовыражения". Постмодернизм в каком-то смысле представляет собой финальную фазу романтизма, хотя рассуждать об этом сейчас нет времени.
pernata_fogel о постмодернизме (здесь и ранее), поскольку на месте происшествия дискуссия ушла в сторону и сосредоточилась вокруг вопроса, кто варит кофе и кто его пьет, несмотря на попытку
arkshtypel призвать к порядку.
Я уже не впервые сталкиваюсь с той странностью, что в России достаточно аморфное понятие постмодернизма в основном определяется как литературное течение. На это хочется возразить дважды.
Во-первых, постмодернизм - не литературное, а мировоззренческое явление, современный и универсальный вариант релятивизма. Релятивизм есть способ преодоления скептицизма произвольным актом воли. Если скептик считает, что никакая позиция не может быть философски обоснована, а потому нелепа, и разумнее молчать в тряпочку, то релятивист считает, что из недоказуемости следует равноценность всех позиций, и все одинаково хороши (или плохи, что то же самое). Для нас хорошо - права человека, для них - людоедство, и сравнивать эти две позиции мы не вправе, потому что собственная нас ослепляет. Главным предтечей постмодернизма был Ницше (хотя сам он постмодернистом не был) и, по крайней мере в одном ответвлении, Хайдеггер. О Ницше как-нибудь в другой раз, о Хайдеггере лучше никогда. Ведущими идеологами постмодернизма были Деррида, Фуко и еще легион демагогов помельче.
Во-вторых, постмодернизм как литературное течение не существует и никогда не существовал. Идея его существования стала результатом исторической случайности - того, что по-английски называется serendipity. Сам Деррида, конечно же, претендовал на звание философа, но философы воспротивились такому пополнению войска. Зато, когда Поль де Ман занес бациллу в чашки Петри американских факультетов английского языка, там она нашла благодарную поживу и вспыхнула эпидемией. Главной поживой стали бунты против традиционной эстетики среди литературных идеологов феминизма и расы, которым всегда было безразлично, что написано, а важно, кто написал.
Нелепость постмодернизма в качестве литературного течения очевидна уже из максимы Деррида о том, что кроме текста ничего не существует. Текстом, таким образом, является как "Гамлет", так и пачка сигарет "Мальборо", и хотя на текущем этапе мы еще придаем большую эстетическую ценность Шекспиру, это лишь эффект контекста, и не исключено, что сигареты когда-нибудь где-нибудь одержат верх над трагедией, будь то в контексте реклам "Страна Мальборо" или мужского свинского шовинизма.
Таким образом, говорить о литературе постмодернизма нелепо, поскольку литература как таковая растворяется в общем тексте, каким нам предстает мир. Но обстоятельства сложились как они сложились, и поэтому я брошу короткий взгляд на реальное воплощение в литературе, а не в жидком мозгу университетских критиков.
Прозу тут надо рассматривать отдельно по очевидным причинам - именно в прозе, в основном англоязычной, образовалась плеяда весьма крупных писателей, к которым привешен ярлык постмодернизма. Это в первую очередь Томас Пинчон, Дон Делилло, Уильям Гэддис и ряд других. Под постмодернизмом в данном случае понимают совокупность приемов, большинство из которых, если к ним присмотреться, сложилась уже в эпоху модернизма, а возникшие позже качественно никак не отличаются. Кроме того, все эти авторы отмечены высочайшим уровнем мастерства, что с точки зрения постмодернизма просто нерелевантно. И наконец, самый классический образец постмодернистского романа написан в XVIII веке - увязывать его с релятивизмом Деррида совершенно нелепо, у него совсем другие корни.
В поэзии дело обстоит иначе по той печальной причине, что рынок здесь не имеет никакого голоса, и талантливее нередко оказывается тот, кто громче кричит. В отсутствие рыночного, а на самом деле читательского контроля, программа постмодернизма здесь иногда реализуется полностью, в основном за счет обрушивания традиционной дихотомии "плохое-хорошее", ибо существует только текст и контекст. Одной из главных особенностей искусства, а говоря о литературе мы обязаны говорить об искусстве (в противном случае мы растворяем ее в универсальном "тексте"), является возможность творческого провала - она работает в искусстве как фальсифицируемость в науке. Постмодернизм не допускает провала, он подменяет его альтернативностью контекста. И лучших боевых доспехов для графомана не придумать.
Вдогонку: Вышесказанное никоим образом не следует толковать как отрицание альтернативных методов стихосложения (в стиле недавнего наезда М. Генделева на тамбовскую школу верлибра) или возможности особой эстетики. Главным критерием подлинности остается допущение возможности провала (а стало быть и понятия мастерства). В этом смысле покойный Д. А. Пригов никаким постмодернистом, конечно, не был, хотя некоторые его "эстетические" поступки были - например, запланированная и сорванная скоропостижной кончиной акция с восхождением в шкафу на вершину МГУ.
Следует добавить, что до изобретения постмодернизма графоманов отлично спасала, по крайней мере в их собственных глазах, чисто романтическая идея "самовыражения". Постмодернизм в каком-то смысле представляет собой финальную фазу романтизма, хотя рассуждать об этом сейчас нет времени.