О готовности СССР к Великой Отечественной войне
Самое главное, что нам следует знать про начало войн - это то, что они никогда не начинаются внезапно. Никогда и нигде. Разумеется, это не значит, что поводом к началу войны не может быть случайное событие - вроде убийства пресловутого эрцгерцога - но это будет именно, что повод. Который запускает развертывание давно уже созревшего «сценария», который был подготовлен задолго до случившегося. В то время, что если «сценарий» еще не созрел, то точно такое же событие не вызовет ровным счетом ничего. Это, кстати, прекрасно видно по той же Первой Мировой войне, в которой начало тщательно откладывалось участниками до рокового августа 1914 года.
Хотя формальные поводы, конечно, были. Например, можно вспомнить «Марокканский кризис» 1911 года, когда Германия и Франция, казалось бы, вплотную подошли к войне, вызвав интенсивный обмен дипломатическими нотам со стороны всех будущих сторон Великой Бойни. (Включая Российскую Империю.) Но мир еще «не был готов», и поэтому все закончилось мирно. Равно, как мирно - для «большой Европы» - закончились пресловутые «Балканские войны» 1912 и 1913 года. Хотя, казалось бы, там действовали ровно те же участники, что и в кризисе 1914 года. Да и вообще, понимание того, что Балканский регион станет «спусковым крючком» для будущего суперконфликта, было давно: «какая-нибудь глупость на Балканах».
Тем не менее, это самый «Балканский бикфордов шнур» так и продолжал тихо тлеть вплоть до известной всем даты. Поскольку реальный смысл будущей войны состоял вовсе не в том, чтобы получить какие-то территориальные приобретения от балканских (или иных) государств или, даже, обеспечить себе монополию на балканские рынки. А в том, чтобы перехватить контроль над мировой торговлей. Да, именно так: главной задачей Германии в данном случае было вовсе не промаршировать по улицам Парижа - хотя и это, понятное дело, неплохо. (Особенно если учесть прилагающийся к Парижу французский рынок.) А получение возможности свободного экспорта своей продукции по всему миру - включая такие огромные «куски рынка», как Латинская Америка, Китай, Индия. Что было невозможно в условиях, когда британский флот господствовал по всему миру.
Именно поэтому реальным барьером, отделяющим мир от войны, стало расширение и углубление Килльского канала, завершившееся именно в 1914 году. Поскольку это позволило Второму Рейху начать играть на равных с этим самым британским флотом. И - теоретически - давало возможность немцам нанести удар, который бы превратил «Великий Флот» из однозначного доминанта в мире в «одного из игроков». (Кстати, забавно - но это, фактически, сделать удалось. Правда, плодами данной победы воспользовалась отнюдь не Германия.)
Впрочем, подробно углубляться в историю Первой Мировой войны - а уже тем более, в историю начала Первой Мировой войны, ее причины и движущие силы - тут нет смысла. Поскольку важно нам тут только одно: то, что никакого смысла - за исключением юридического - у фразы «дата начала войны» не существует, так как реальная война начинается задолго до этого события. (В смысле - социодинамические процессы, делающие войну неизбежной, имеющей единичную вероятность, запускаются задолго до этого.) А значит, пресловутая готовность или неготовность определяется задолго до первого выстрела.
И разумеется, не стоит думать, что подобная мысль является какой-то «запрещенной», полностью неизвестной людям. Нет, разумеется, не в рамках формальной историографии - которая привычно именуется историей и преподается в школах - там, понятное дело, все конкретно. Однако среди мыслителей, выходящих за границы восприятия истории, как заучивания дат и таблиц, подобные представления вполне могут иметь место. Как, например, произошло с Фридрихом Энгельсом, который не только предсказал начало Первой Мировой войны, но и смог указать то, чем она закончится. Ну да, хрестоматийное: «...короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны…». Это, между прочим, 1887 год, тридцать лет до 1917. Впрочем, по отношению к Первой Мировой представление о неизбежности ее начала было, все же, довольно редким: основная масса людей предпочитала тешить себя «Великой Иллюзией» - в смысле, уверенностью в том, что «в современном мире все настолько взаимосвязано, что воевать тут означает самоубийство».
Но в войне Второй Мировой ситуация несколько изменилась. В том смысле, что очень многим мыслящим людям стало понятно: это не мир, а перемирие. Пуская и на пару десятилетий. И никакие «Вашингтонские соглашения» - то есть, искусственное ограничение вооружений и «принуждение к дипломатическому разрешению конфликтов» - изменить данного положения не могут. Особенно понятно это стало после 1932 года - когда вопрос о начале новой Мировой Войны стал риторическим. Более того - с этого времени можно было начинать прогнозирование ее сроков и стратегических направлений, причем с очень высоким уровнем достоверности. Но даже «до Гитлера», в общем-то, путь движения цивилизации был, в общем-то, вполне понятен.
По той простой причине, что, во-первых, деиндустриализации Германии - то есть, фактического уничтожения германского капитала - не произошло. (Почему - разговор особый. Впрочем, если кратко - то потому, что это серьезно меняло бы соотношение сил в мире, усиливая одних капиталистов против других.) А, во-вторых, потому, что после 1917 года вопрос об уничтожении первого и единственного в мире социалистического государства стал одним из важнейших на повестке дня мировых держав. (Во время Гражданской войны стало понятно, что Белые на роль «уничтожителей» не годятся по причине своей полной неспособности к рациональным действиям. А сами страны Антанты не могут это сделать по причине истощения сил.) Если прибавить сюда сформировавшуюся на Западе уверенность в том, что «совдеп» не жизнеспособен и может держаться только на терроре, то можно сказать, что общие контуры будущих событий по отношению к нашей стране «стали доступными» уже в 1920 годах.
В том смысле, что один из «империалистических хищников» - прежде, чем сцепиться с другими «хищниками» - обязательно должен был «сожрать» тот «сладкий кусок», коим является СССР. То есть, захватить слабую и лишенную потенциала (как это виделось с Запада) страну для того, чтобы приобрести ее ресурсы - потребные для Мировой войны. Причем, этим «хищником» с большой степенью вероятности оказывалась именно Германия. Это было очевидно, кстати, так же еще до прихода Гитлера. После же данного прихода вопрос о неизбежности нападения Третьего Рейха на нашу страну стал чисто риторическим: можно еще было обсуждать, когда это произойдет - хотя, как говорилось выше, и во временном плане рамки были поставлены. Но то, что это произойдет обязательно, оспаривать было невозможно.
И именно под эту стратегию и выстраивалась вся советская «глобальная стратегия». Начиная, как минимум, с конца 1920 годов. В том смысле, что, во-первых, речь в ней шла об очень-очень высокофорсированном варианте модернизации - для того, чтобы встретить удар врага во всеоружии. «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» - думаю, все знают эти слова, сказанные еще в 1931 году. (Кстати, с временными рамками тут 100% попадание.) А, во-вторых, начатое индустриальное строительство имело значительное «восточное» направление. То есть, она должна была, прежде всего, создать мощный промышленный и инфраструктурный потенциал в малоразвитой до этого части государства. (Которая была бы защищена самим пространством от удара с Запада.) Надо сразу сказать, это было практическим «оборачиванием» всей индустриальной политики прошлого, поскольку до того основное внимание
уделялось «западным губерниям». (Как наиболее населенным, и как имеющим оптимальные условия для формирования транспортных сетей.) А так же - промышленному строительству «столиц», что так же было крайне выгодно с т.з. экономии ресурсов. И вдруг - освоение Урала, Сибири или, скажем, приволжских земель, которые до этого находились в состояние чуть ли не первобытной дикости. (Еще раз: в Российской Империи все передовые и важные отрасли «концентрировались» или в мегаполисах, или в западной части страны, или по берегам морей - по совершенно очевидным причинам.)
Надо ли говорить, что после этого все слова о том, что «мы были не готовы к войне», выглядят глупостью космического масштаба. Нет-нет, именно к войне мы очень хорошо готовились, причем, к войне не завоевательной, а именно, что оборонительной. В которой СССР пришлось бы иметь дело с очень хорошо вооруженным и мощным противником. (Способным к углублению на сотни и тысячи километров по захваченной территории.) И в которой укрепленные районы - вроде знаменитой «линии Мажино» - этого противника сдержать никак бы не смогли. Это так же стало известно советскому руководству задолго до 1940 года. (Когда была взломана пресловутая «линия Маннергейма».) Укрепрайоны, конечно, строились, но они носили исключительно тактическое значение - должны были дать время на перегруппировку войск. Стратегически же речь шла именно что о войне высокомобильной, связанной с опасностью глубоких прорывных операций.
То есть, именно о том, что реально наблюдалось в 1941-1945 годах. И полученный в 1945 результат прекрасно показал, что указанная установка была полностью верной. Разумеется, тут можно долго говорить о том, насколько хорошо были разработаны эти планы, насколько они были реализуемы, и какая часть населения в них была вовлечена. (Известно, например, что военные - как ультраконсервативная часть общества - в значительной мере находилась под влиянием западных «школ» ведения войны.) Но это будет уже темой совершенно иного разговора. Равно, как темой иного разговора будет речь о том, возможно ли было иное развитие ситуации. Скажем, революционные восстания в Европе, блокирование возникновения в ней фашизма или нанесение Красной Армией упреждающий удар по немецким войскам. (Тут, впрочем, можно сказать, что вероятность всего этого крайне мала.)
Но, в любом случае, утверждать о «неготовности СССР к войне», невозможно…
Хотя формальные поводы, конечно, были. Например, можно вспомнить «Марокканский кризис» 1911 года, когда Германия и Франция, казалось бы, вплотную подошли к войне, вызвав интенсивный обмен дипломатическими нотам со стороны всех будущих сторон Великой Бойни. (Включая Российскую Империю.) Но мир еще «не был готов», и поэтому все закончилось мирно. Равно, как мирно - для «большой Европы» - закончились пресловутые «Балканские войны» 1912 и 1913 года. Хотя, казалось бы, там действовали ровно те же участники, что и в кризисе 1914 года. Да и вообще, понимание того, что Балканский регион станет «спусковым крючком» для будущего суперконфликта, было давно: «какая-нибудь глупость на Балканах».
Тем не менее, это самый «Балканский бикфордов шнур» так и продолжал тихо тлеть вплоть до известной всем даты. Поскольку реальный смысл будущей войны состоял вовсе не в том, чтобы получить какие-то территориальные приобретения от балканских (или иных) государств или, даже, обеспечить себе монополию на балканские рынки. А в том, чтобы перехватить контроль над мировой торговлей. Да, именно так: главной задачей Германии в данном случае было вовсе не промаршировать по улицам Парижа - хотя и это, понятное дело, неплохо. (Особенно если учесть прилагающийся к Парижу французский рынок.) А получение возможности свободного экспорта своей продукции по всему миру - включая такие огромные «куски рынка», как Латинская Америка, Китай, Индия. Что было невозможно в условиях, когда британский флот господствовал по всему миру.
Именно поэтому реальным барьером, отделяющим мир от войны, стало расширение и углубление Килльского канала, завершившееся именно в 1914 году. Поскольку это позволило Второму Рейху начать играть на равных с этим самым британским флотом. И - теоретически - давало возможность немцам нанести удар, который бы превратил «Великий Флот» из однозначного доминанта в мире в «одного из игроков». (Кстати, забавно - но это, фактически, сделать удалось. Правда, плодами данной победы воспользовалась отнюдь не Германия.)
Впрочем, подробно углубляться в историю Первой Мировой войны - а уже тем более, в историю начала Первой Мировой войны, ее причины и движущие силы - тут нет смысла. Поскольку важно нам тут только одно: то, что никакого смысла - за исключением юридического - у фразы «дата начала войны» не существует, так как реальная война начинается задолго до этого события. (В смысле - социодинамические процессы, делающие войну неизбежной, имеющей единичную вероятность, запускаются задолго до этого.) А значит, пресловутая готовность или неготовность определяется задолго до первого выстрела.
И разумеется, не стоит думать, что подобная мысль является какой-то «запрещенной», полностью неизвестной людям. Нет, разумеется, не в рамках формальной историографии - которая привычно именуется историей и преподается в школах - там, понятное дело, все конкретно. Однако среди мыслителей, выходящих за границы восприятия истории, как заучивания дат и таблиц, подобные представления вполне могут иметь место. Как, например, произошло с Фридрихом Энгельсом, который не только предсказал начало Первой Мировой войны, но и смог указать то, чем она закончится. Ну да, хрестоматийное: «...короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны…». Это, между прочим, 1887 год, тридцать лет до 1917. Впрочем, по отношению к Первой Мировой представление о неизбежности ее начала было, все же, довольно редким: основная масса людей предпочитала тешить себя «Великой Иллюзией» - в смысле, уверенностью в том, что «в современном мире все настолько взаимосвязано, что воевать тут означает самоубийство».
Но в войне Второй Мировой ситуация несколько изменилась. В том смысле, что очень многим мыслящим людям стало понятно: это не мир, а перемирие. Пуская и на пару десятилетий. И никакие «Вашингтонские соглашения» - то есть, искусственное ограничение вооружений и «принуждение к дипломатическому разрешению конфликтов» - изменить данного положения не могут. Особенно понятно это стало после 1932 года - когда вопрос о начале новой Мировой Войны стал риторическим. Более того - с этого времени можно было начинать прогнозирование ее сроков и стратегических направлений, причем с очень высоким уровнем достоверности. Но даже «до Гитлера», в общем-то, путь движения цивилизации был, в общем-то, вполне понятен.
По той простой причине, что, во-первых, деиндустриализации Германии - то есть, фактического уничтожения германского капитала - не произошло. (Почему - разговор особый. Впрочем, если кратко - то потому, что это серьезно меняло бы соотношение сил в мире, усиливая одних капиталистов против других.) А, во-вторых, потому, что после 1917 года вопрос об уничтожении первого и единственного в мире социалистического государства стал одним из важнейших на повестке дня мировых держав. (Во время Гражданской войны стало понятно, что Белые на роль «уничтожителей» не годятся по причине своей полной неспособности к рациональным действиям. А сами страны Антанты не могут это сделать по причине истощения сил.) Если прибавить сюда сформировавшуюся на Западе уверенность в том, что «совдеп» не жизнеспособен и может держаться только на терроре, то можно сказать, что общие контуры будущих событий по отношению к нашей стране «стали доступными» уже в 1920 годах.
В том смысле, что один из «империалистических хищников» - прежде, чем сцепиться с другими «хищниками» - обязательно должен был «сожрать» тот «сладкий кусок», коим является СССР. То есть, захватить слабую и лишенную потенциала (как это виделось с Запада) страну для того, чтобы приобрести ее ресурсы - потребные для Мировой войны. Причем, этим «хищником» с большой степенью вероятности оказывалась именно Германия. Это было очевидно, кстати, так же еще до прихода Гитлера. После же данного прихода вопрос о неизбежности нападения Третьего Рейха на нашу страну стал чисто риторическим: можно еще было обсуждать, когда это произойдет - хотя, как говорилось выше, и во временном плане рамки были поставлены. Но то, что это произойдет обязательно, оспаривать было невозможно.
И именно под эту стратегию и выстраивалась вся советская «глобальная стратегия». Начиная, как минимум, с конца 1920 годов. В том смысле, что, во-первых, речь в ней шла об очень-очень высокофорсированном варианте модернизации - для того, чтобы встретить удар врага во всеоружии. «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» - думаю, все знают эти слова, сказанные еще в 1931 году. (Кстати, с временными рамками тут 100% попадание.) А, во-вторых, начатое индустриальное строительство имело значительное «восточное» направление. То есть, она должна была, прежде всего, создать мощный промышленный и инфраструктурный потенциал в малоразвитой до этого части государства. (Которая была бы защищена самим пространством от удара с Запада.) Надо сразу сказать, это было практическим «оборачиванием» всей индустриальной политики прошлого, поскольку до того основное внимание
уделялось «западным губерниям». (Как наиболее населенным, и как имеющим оптимальные условия для формирования транспортных сетей.) А так же - промышленному строительству «столиц», что так же было крайне выгодно с т.з. экономии ресурсов. И вдруг - освоение Урала, Сибири или, скажем, приволжских земель, которые до этого находились в состояние чуть ли не первобытной дикости. (Еще раз: в Российской Империи все передовые и важные отрасли «концентрировались» или в мегаполисах, или в западной части страны, или по берегам морей - по совершенно очевидным причинам.)
Надо ли говорить, что после этого все слова о том, что «мы были не готовы к войне», выглядят глупостью космического масштаба. Нет-нет, именно к войне мы очень хорошо готовились, причем, к войне не завоевательной, а именно, что оборонительной. В которой СССР пришлось бы иметь дело с очень хорошо вооруженным и мощным противником. (Способным к углублению на сотни и тысячи километров по захваченной территории.) И в которой укрепленные районы - вроде знаменитой «линии Мажино» - этого противника сдержать никак бы не смогли. Это так же стало известно советскому руководству задолго до 1940 года. (Когда была взломана пресловутая «линия Маннергейма».) Укрепрайоны, конечно, строились, но они носили исключительно тактическое значение - должны были дать время на перегруппировку войск. Стратегически же речь шла именно что о войне высокомобильной, связанной с опасностью глубоких прорывных операций.
То есть, именно о том, что реально наблюдалось в 1941-1945 годах. И полученный в 1945 результат прекрасно показал, что указанная установка была полностью верной. Разумеется, тут можно долго говорить о том, насколько хорошо были разработаны эти планы, насколько они были реализуемы, и какая часть населения в них была вовлечена. (Известно, например, что военные - как ультраконсервативная часть общества - в значительной мере находилась под влиянием западных «школ» ведения войны.) Но это будет уже темой совершенно иного разговора. Равно, как темой иного разговора будет речь о том, возможно ли было иное развитие ситуации. Скажем, революционные восстания в Европе, блокирование возникновения в ней фашизма или нанесение Красной Армией упреждающий удар по немецким войскам. (Тут, впрочем, можно сказать, что вероятность всего этого крайне мала.)
Но, в любом случае, утверждать о «неготовности СССР к войне», невозможно…