О городах, власти и "антигородской революции". Часть вторая
Итак, в течение тысячелетий город, как таковой, изначально являлся центром концентрации «могущества» - т.е., власти и богатства -и лишь во вторую очередь выступал местом общественного производства. Причем, производства скорее «вторичного», основанного на использовании прибавочного продукта, изъятого у сельского населения. Так продолжалось до самого начала промышленной революции, которая привела к изменению указанной ситуации:: город теперь стал рассматриваться, не только, как «место силы», но и как место размещения промышленных предприятий. Впрочем, как можно понять, функция города, как «концентратора» власти и богатства, все равно осталась.
Более того, поскольку заводы и фабрики, как таковые, сами по себе оказалась хорошим способом вложения и приумножения капитала, то они так же оказались подвергнуты «стремлению» к концентрации в указанном «месте силы». (То есть - в городах-центрах власти.) Поэтому первоначально могло показаться, что даже после случившегося особо ничего не поменялось: ну, появились новые промышленные центры, порой «перетягивающие» к себе влияние от старых, доиндустриальных городов. А так - город как был городом, так им и остался. Собственно, именно поэтому урбанистика, как таковая, вплоть до начала или даже середины XX века не сильно менялась - восходя все к тем же идеям, что и во времена Александра Македонского. Тем не менее, в реальности начавшаяся индустриализация уже в самом начале придала городу ту самую двойственность, что в будущем и должна привести его к уже описанному «перерождению».
Поскольку указанное изменение неизбежно вело к включению в состав города новой составляющей - промышленных предприятий, и их персонал - промышленных рабочих. На первый взгляд, это явление несущественное - ведь и до этого существовали т.н. «городские низы», включавшие в себя разного рода ремесленников и подсобных работников, мелких торговцев и лиц «неопределенных профессий» (начиная с нищих и заканчивая уличными музыкантами), наконец, преступников самого различного вида. Эти самые низы на первый взгляд ничем не отличались от индустриальных пролетариев - более того, они и выступали изначально основным источником для рекрутирования последних. (Это уже потому, по мере роста индустрии, началось активное привлечение сюда бывших крестьян.)
* * *
Однако в реальности между указанными слоями было и огромное различие, выражающееся в том, что упомянутые выше предприятия и их работники были, как уже говорилось «вторичными» по отношению к пресловутому «могуществу», поскольку они существовали почти исключительно за счет неэквивалентного обмена между городом и деревней. (Который позволял первому иметь определенный прибавочный продукт - который затем «инвестировался» в городское хозяйство. Разумеется, был обмен и эквивалентный - скажем, крестьянин покупал домой какое-то ремесленное изделие - но он был на порядок ниже.) Индустриальная же промышленность очень быстро перерасла указанную нишу - и сама стала главным производителем большинства имеющихся ресурсов. Условно говоря, для заводов короли - а так же, герцоги, графы, помещики и губернаторы - в общем, силы, способные «выжимать» все блага из окружающих и стаскивать их в кучу, окзались не нужны. (Более того, для них, по сути, оказались не нужны даже собственные хозяева - поскольку последние очень быстро отошли от управленческих функций и начили заниматься исключительно присвоением и распределением созданной на предприятиях прибавочной стоимости. Впрочем, последний «эффект» к сфере градостроительства относится слабо.)
В любом случае, для тех же промышленных рабочих это значило то, что прежний, «сакральный» образ города, как территории, «огороженной» от окружающей местности - выводящийся из указанной выше особенности - оказывался им чуждым. Иначе говоря, пролетарий в подобном смысле так и не становился «настоящим горожанином» - то есть, лицом, тесно связанным с местом своего проживания, поскольку именно оно обеспечивало ему повышенный уровень жизни. И уж тем более, ему было чуждо стремление этих самых «настоящих горожан» ограничить приток «чужаков» - поскольку те, «понаехав», отнимут у него эту самую возможность. (Более того, это относится не только к «патриотизму места», но и к «патриотизму страны» - у пролетариев, как говорил классик, нет отечества.) Разумеется, подобная ситуация не значила, что рабочий не мог выступать «ксенофобом» или «патриотом места» своего проживания - конечно, он вполне способен принимать господствующее тут миропредставление. (Вплоть до черносотенства.)
Но оно всегда было очень нестойким и легко разрушимым, поддерживаемым только наличием пропаганды - в то время, как «традиционные горожане» несут свою городскую идентичность в самых глубинах своей личности. Кстати, подобная особенность в определенной мере накладывается не только на пролетариат, но и на капиталистов - правда, только в той степени, в которой они оказываются связаны с производством. Но именно поэтому «индустриальная составляющая» городов оказывалась привязана к ним довольно слабо - в том смысле, что заводы могли легко открываться, закрываться, переносится с места на место и т.д. В то время, как города в «традиционном смысле» - это вещь крайне консервативная, они всегда яростно держались за все «привлеченное могущество» в свое ядро, не допуская даже мысли о какой-либо трансформации его.
* * *
То есть - для «индустриалов» (т.е., рабочих и промышленников) город являлся всего лишь местом существования, не более того, удобство которого определяется только логистикой и доступными ресурсами. Это, кстати, очень хорошо проявилось в плане изменения отношения к архитектуре -для «новых хозяев» она не имела никакой «сакральности», поэтому последние относительно легко шли на снос и перепланировку старых кварталов. (Что для города в «традиционном смысле» есть вещь, почти невозможная.) Подобный процесс, начавшийся в развитых странах в конце XIX века, получил название «османизация» - по имени барона Османа, главного автора перестройки Парижа. (В рамках которой последний потерял свой «шарм средневекового города», зато получил широкие проспекты, зеленые бульвары и канализацию в придачу.)
Более того, промышленность в подобной ситуации не только «расползается» вокруг ядра старых городских центров, но и легко переносится в глубь страны, в бывшие деревни - которые превращаются в новые города. (Как села Иваново и Вознесенское стали промышленным Иваново-Вознесенском.) В результате чего город перестает быть уникальным, относительно редким явлением - по сути, его «ценность» в разы. (Если в традиционном обществе возможность быть горожанином оказывалась доступной не более, чем для 10-20% населения, то в обществе индустриальном число горожан доходит до 80% и более) Поэтому, хотя подобный процесс роста средних и небольших городов обычно относят именно к урбанизации, но в реальности он выступает явлением, ей противоположным. (Поскольку в реальности тут идет не стягивание «могущества» в небольшое количество «городских ядер», а, напротив, распределение его по всей территории страны.)
Однако указанный процесс является не единственным - поскольку капиталисты-заводовладельцы, помимо своей «промышленной ипостаси» обладают еще и «ипостасью финансовой». А последняя, как можно легко догадаться, ничем не отличается от иных разновидностей «собирателей могущества». Именно поэтому промышленники, несмотря на все указанные попытки, так и не «рискуют» сделать следующий шаг, продолжают держаться за «городское ядро», за идею города, как «отделенного пространства». Более того, по мере развития капитализма они все больше «отдаляются» от физических производств, все сильнее обращая внимание именно на финансовые спекуляции (производством давно уже управляют «специально нанятые люди») - что приводит к новой «компактизации» городских пространств, к выделению уже среди промышленного «размытого города» нового ядра. Того, что получает название «делового центра».
* * *
То есть - в процессе трансформации способов человеческого проживания Новейшего Времени наблюдается два противоположных процесса. С одной стороны, промышленная революция приводит к падению важности «отделенности» города, его снижению «ограниченности» с остальным миром - что вызывает и «расползание» городов старых, и активную «городизацию» негородских пространств. А, с другой стороны, нарастание мощи финансовой сферы, ее выход на «первый план» по отношению приводит к возникновению т.н. «деловых центров», разрастающихся в то, что принято именовать «мегаполисами». То есть, к новому отделению города от негорода, к новой концентрации «ядер». (Хотя порой это происходит в «старых» городах, вроде Лондона или Парижа.)
Иначе говоря, возникающие новые «сверхгорода», по сути, к производству имеют отдаленное отношение - хотя обычно создаются именно вокруг промышленных центров. (Поскольку именно промышленность позволяет финансам дорасти до уровня «могущества», превышающего «могущество» старых «ядер».) Но чем дальше - тем меньше для указанной сферы становится значимость «физических» заводов и фабрик - а значит, сильнее возрастало стремление к «компактизации», тем выше становились небоскребы в городских центрах и их значимость.
Особенно хорошо данная тенденция проявилась в период деградации -простите, в период «структурной перестройки» экономики, начавшейся после гибели СССР. (А точнее - после исчезновения его «тени», что случилось лет за десять до физической гибели.) Именно этот момент может быть обозначен, как начало «торжества мегаполисов» - хотя, как уже было сказано, последние начали появляться еще в с конца XIX века. Однако до начала постсоветских времен этот процесс, в некоторой степени, уравновешивался более-менее однородным ростом промышленных центров по всей территории страны. (Хотя и это оказывалось недостаточным, и рост крупнейших городов все равно шел.) Но после того, как исчезновение «главного геополитического соперника» современного капитализма позволило последнему «расслабиться» - что ознаменовалось и передачей промышленности в «страны Третьего мира», и ростом пресловутого «сектора услуг» (прежде всего, кстати -финансовых), и переходом к «кредитно-ориентированной экономике»» - то мегаполисы «рванули» резко в верх. Причем по всему миру.
В итоге к 2000 годам ни у кого - за исключением пресловутых «экологистов», у которых были свои «заморочки» - ни осталось сомнения в том, что будущее человечества лежит за «супергородами». Эта концепция стала настолько сильной, что, в свою очередь, породила даже модель «отказа от национальных государств» - в пользу тех же мегаполисов. Дескать, , поскольку все национальные богатства создаются исключительно в указанных местах, то пресловутые «большие территории» больше никому не нужны. Как не удивительно, но эта идея выглядела довольно рациональной - если учесть то, что к описанному моменту мощь финансового сектора превысила мощь сектора реального в разы. Правда, даже тогда было совершенно очевидно, что указанный сектор вообще не создает материальных ценностей - то есть, к главной цели общественного производства (выживанию человека) не имеет ни малейшего отношения. И значит - само существование подобного «супермогущества» финансистов базируется исключительно на обмане…
* * *
Впрочем, как уже говорилось, на подобной основе покоится само существование классового общества. (Ну, не совсем на сознательном обмане, а на незнании и порой искреннем заблуждении - но сути это не меняет.) Так же, как уже не раз говорилось, что , рано или поздно, но подобное положение изменится. Обязано измениться... (Поэтому об этом, а равно, о том, почему это произойдет и как -особо распространяться нет смысла.) А значит - описанная выше «центростремительная тенденция» исчезнет окончательно, и мегаполисы, как таковые, полностью потеряют смысл. Более того, как уже говорилось, с падением значения пресловутого «могущества» - т.е., отделенных от общества богатства или власти - полностью потеряют смысл и города в привычном понимании. (Как некие «особые пространства», отделяющие «чистых» -знатных, богатых, знающих - от «нечистых».) Собственно, это и станет концом «старой цивилизации» - той самой цивилизации, которая настолько привычна нам, что мы даже представить не можем иное.
То есть, вслед за Революцией социальной, «антиклассовой» случится революция «антигородская» - в рамках которой рабочие, лишенные, как уже было сказано выше, всякой связи с «городским ядром», совершенно естественно начнут трансформировать имеющееся пространство по совершенно иным принципам. (О пример которых я писал в «урбанистической серии» - хотя, разумеется, могут быть и иные варианты, но, в любом случае, они будут «распределенными».) Кстати, говоря о пространстве, надо понимать, что речь тут идет не только о пространстве в физическом смысле - процесс «размывания ядер» затронет практически все области человеческой деятельности, но, разумеется, об этом надо писать отдельный текст…
Более того, поскольку заводы и фабрики, как таковые, сами по себе оказалась хорошим способом вложения и приумножения капитала, то они так же оказались подвергнуты «стремлению» к концентрации в указанном «месте силы». (То есть - в городах-центрах власти.) Поэтому первоначально могло показаться, что даже после случившегося особо ничего не поменялось: ну, появились новые промышленные центры, порой «перетягивающие» к себе влияние от старых, доиндустриальных городов. А так - город как был городом, так им и остался. Собственно, именно поэтому урбанистика, как таковая, вплоть до начала или даже середины XX века не сильно менялась - восходя все к тем же идеям, что и во времена Александра Македонского. Тем не менее, в реальности начавшаяся индустриализация уже в самом начале придала городу ту самую двойственность, что в будущем и должна привести его к уже описанному «перерождению».
Поскольку указанное изменение неизбежно вело к включению в состав города новой составляющей - промышленных предприятий, и их персонал - промышленных рабочих. На первый взгляд, это явление несущественное - ведь и до этого существовали т.н. «городские низы», включавшие в себя разного рода ремесленников и подсобных работников, мелких торговцев и лиц «неопределенных профессий» (начиная с нищих и заканчивая уличными музыкантами), наконец, преступников самого различного вида. Эти самые низы на первый взгляд ничем не отличались от индустриальных пролетариев - более того, они и выступали изначально основным источником для рекрутирования последних. (Это уже потому, по мере роста индустрии, началось активное привлечение сюда бывших крестьян.)
* * *
Однако в реальности между указанными слоями было и огромное различие, выражающееся в том, что упомянутые выше предприятия и их работники были, как уже говорилось «вторичными» по отношению к пресловутому «могуществу», поскольку они существовали почти исключительно за счет неэквивалентного обмена между городом и деревней. (Который позволял первому иметь определенный прибавочный продукт - который затем «инвестировался» в городское хозяйство. Разумеется, был обмен и эквивалентный - скажем, крестьянин покупал домой какое-то ремесленное изделие - но он был на порядок ниже.) Индустриальная же промышленность очень быстро перерасла указанную нишу - и сама стала главным производителем большинства имеющихся ресурсов. Условно говоря, для заводов короли - а так же, герцоги, графы, помещики и губернаторы - в общем, силы, способные «выжимать» все блага из окружающих и стаскивать их в кучу, окзались не нужны. (Более того, для них, по сути, оказались не нужны даже собственные хозяева - поскольку последние очень быстро отошли от управленческих функций и начили заниматься исключительно присвоением и распределением созданной на предприятиях прибавочной стоимости. Впрочем, последний «эффект» к сфере градостроительства относится слабо.)
В любом случае, для тех же промышленных рабочих это значило то, что прежний, «сакральный» образ города, как территории, «огороженной» от окружающей местности - выводящийся из указанной выше особенности - оказывался им чуждым. Иначе говоря, пролетарий в подобном смысле так и не становился «настоящим горожанином» - то есть, лицом, тесно связанным с местом своего проживания, поскольку именно оно обеспечивало ему повышенный уровень жизни. И уж тем более, ему было чуждо стремление этих самых «настоящих горожан» ограничить приток «чужаков» - поскольку те, «понаехав», отнимут у него эту самую возможность. (Более того, это относится не только к «патриотизму места», но и к «патриотизму страны» - у пролетариев, как говорил классик, нет отечества.) Разумеется, подобная ситуация не значила, что рабочий не мог выступать «ксенофобом» или «патриотом места» своего проживания - конечно, он вполне способен принимать господствующее тут миропредставление. (Вплоть до черносотенства.)
Но оно всегда было очень нестойким и легко разрушимым, поддерживаемым только наличием пропаганды - в то время, как «традиционные горожане» несут свою городскую идентичность в самых глубинах своей личности. Кстати, подобная особенность в определенной мере накладывается не только на пролетариат, но и на капиталистов - правда, только в той степени, в которой они оказываются связаны с производством. Но именно поэтому «индустриальная составляющая» городов оказывалась привязана к ним довольно слабо - в том смысле, что заводы могли легко открываться, закрываться, переносится с места на место и т.д. В то время, как города в «традиционном смысле» - это вещь крайне консервативная, они всегда яростно держались за все «привлеченное могущество» в свое ядро, не допуская даже мысли о какой-либо трансформации его.
* * *
То есть - для «индустриалов» (т.е., рабочих и промышленников) город являлся всего лишь местом существования, не более того, удобство которого определяется только логистикой и доступными ресурсами. Это, кстати, очень хорошо проявилось в плане изменения отношения к архитектуре -для «новых хозяев» она не имела никакой «сакральности», поэтому последние относительно легко шли на снос и перепланировку старых кварталов. (Что для города в «традиционном смысле» есть вещь, почти невозможная.) Подобный процесс, начавшийся в развитых странах в конце XIX века, получил название «османизация» - по имени барона Османа, главного автора перестройки Парижа. (В рамках которой последний потерял свой «шарм средневекового города», зато получил широкие проспекты, зеленые бульвары и канализацию в придачу.)
Более того, промышленность в подобной ситуации не только «расползается» вокруг ядра старых городских центров, но и легко переносится в глубь страны, в бывшие деревни - которые превращаются в новые города. (Как села Иваново и Вознесенское стали промышленным Иваново-Вознесенском.) В результате чего город перестает быть уникальным, относительно редким явлением - по сути, его «ценность» в разы. (Если в традиционном обществе возможность быть горожанином оказывалась доступной не более, чем для 10-20% населения, то в обществе индустриальном число горожан доходит до 80% и более) Поэтому, хотя подобный процесс роста средних и небольших городов обычно относят именно к урбанизации, но в реальности он выступает явлением, ей противоположным. (Поскольку в реальности тут идет не стягивание «могущества» в небольшое количество «городских ядер», а, напротив, распределение его по всей территории страны.)
Однако указанный процесс является не единственным - поскольку капиталисты-заводовладельцы, помимо своей «промышленной ипостаси» обладают еще и «ипостасью финансовой». А последняя, как можно легко догадаться, ничем не отличается от иных разновидностей «собирателей могущества». Именно поэтому промышленники, несмотря на все указанные попытки, так и не «рискуют» сделать следующий шаг, продолжают держаться за «городское ядро», за идею города, как «отделенного пространства». Более того, по мере развития капитализма они все больше «отдаляются» от физических производств, все сильнее обращая внимание именно на финансовые спекуляции (производством давно уже управляют «специально нанятые люди») - что приводит к новой «компактизации» городских пространств, к выделению уже среди промышленного «размытого города» нового ядра. Того, что получает название «делового центра».
* * *
То есть - в процессе трансформации способов человеческого проживания Новейшего Времени наблюдается два противоположных процесса. С одной стороны, промышленная революция приводит к падению важности «отделенности» города, его снижению «ограниченности» с остальным миром - что вызывает и «расползание» городов старых, и активную «городизацию» негородских пространств. А, с другой стороны, нарастание мощи финансовой сферы, ее выход на «первый план» по отношению приводит к возникновению т.н. «деловых центров», разрастающихся в то, что принято именовать «мегаполисами». То есть, к новому отделению города от негорода, к новой концентрации «ядер». (Хотя порой это происходит в «старых» городах, вроде Лондона или Парижа.)
Иначе говоря, возникающие новые «сверхгорода», по сути, к производству имеют отдаленное отношение - хотя обычно создаются именно вокруг промышленных центров. (Поскольку именно промышленность позволяет финансам дорасти до уровня «могущества», превышающего «могущество» старых «ядер».) Но чем дальше - тем меньше для указанной сферы становится значимость «физических» заводов и фабрик - а значит, сильнее возрастало стремление к «компактизации», тем выше становились небоскребы в городских центрах и их значимость.
Особенно хорошо данная тенденция проявилась в период деградации -простите, в период «структурной перестройки» экономики, начавшейся после гибели СССР. (А точнее - после исчезновения его «тени», что случилось лет за десять до физической гибели.) Именно этот момент может быть обозначен, как начало «торжества мегаполисов» - хотя, как уже было сказано, последние начали появляться еще в с конца XIX века. Однако до начала постсоветских времен этот процесс, в некоторой степени, уравновешивался более-менее однородным ростом промышленных центров по всей территории страны. (Хотя и это оказывалось недостаточным, и рост крупнейших городов все равно шел.) Но после того, как исчезновение «главного геополитического соперника» современного капитализма позволило последнему «расслабиться» - что ознаменовалось и передачей промышленности в «страны Третьего мира», и ростом пресловутого «сектора услуг» (прежде всего, кстати -финансовых), и переходом к «кредитно-ориентированной экономике»» - то мегаполисы «рванули» резко в верх. Причем по всему миру.
В итоге к 2000 годам ни у кого - за исключением пресловутых «экологистов», у которых были свои «заморочки» - ни осталось сомнения в том, что будущее человечества лежит за «супергородами». Эта концепция стала настолько сильной, что, в свою очередь, породила даже модель «отказа от национальных государств» - в пользу тех же мегаполисов. Дескать, , поскольку все национальные богатства создаются исключительно в указанных местах, то пресловутые «большие территории» больше никому не нужны. Как не удивительно, но эта идея выглядела довольно рациональной - если учесть то, что к описанному моменту мощь финансового сектора превысила мощь сектора реального в разы. Правда, даже тогда было совершенно очевидно, что указанный сектор вообще не создает материальных ценностей - то есть, к главной цели общественного производства (выживанию человека) не имеет ни малейшего отношения. И значит - само существование подобного «супермогущества» финансистов базируется исключительно на обмане…
* * *
Впрочем, как уже говорилось, на подобной основе покоится само существование классового общества. (Ну, не совсем на сознательном обмане, а на незнании и порой искреннем заблуждении - но сути это не меняет.) Так же, как уже не раз говорилось, что , рано или поздно, но подобное положение изменится. Обязано измениться... (Поэтому об этом, а равно, о том, почему это произойдет и как -особо распространяться нет смысла.) А значит - описанная выше «центростремительная тенденция» исчезнет окончательно, и мегаполисы, как таковые, полностью потеряют смысл. Более того, как уже говорилось, с падением значения пресловутого «могущества» - т.е., отделенных от общества богатства или власти - полностью потеряют смысл и города в привычном понимании. (Как некие «особые пространства», отделяющие «чистых» -знатных, богатых, знающих - от «нечистых».) Собственно, это и станет концом «старой цивилизации» - той самой цивилизации, которая настолько привычна нам, что мы даже представить не можем иное.
То есть, вслед за Революцией социальной, «антиклассовой» случится революция «антигородская» - в рамках которой рабочие, лишенные, как уже было сказано выше, всякой связи с «городским ядром», совершенно естественно начнут трансформировать имеющееся пространство по совершенно иным принципам. (О пример которых я писал в «урбанистической серии» - хотя, разумеется, могут быть и иные варианты, но, в любом случае, они будут «распределенными».) Кстати, говоря о пространстве, надо понимать, что речь тут идет не только о пространстве в физическом смысле - процесс «размывания ядер» затронет практически все области человеческой деятельности, но, разумеется, об этом надо писать отдельный текст…