And the Dead Sea is alive with rap
Все чаще стал замечать проблему утрачиваемых слов. И цитат. Пока по мелочи, но дыр в этой плотине становится все больше. С утра наблюдаю, как анонимный читатель буйствует, не в силах ни опознать в заголовке парафраз Маяковского, ни понять глагол "слабать" в контексте. Еще раньше я сталкивался с этим в анимешной среде, когда анонимус сказал, что в русском языке нет глагола "обрящете": "Вы, наверное, имели в виду "обретете"?" Люди на полном серьезе говорят, что не обязаны лазить в словарь. Искусство должно быть понятно народу, дык.
Дальше, я думаю, будет хуже, потому что мы доживаем эпоху советского феномена узнаваемой цитаты. Не знаю, откуда пошла эта традиция, но львиная часть заголовков в постсоветской журналистике, например, - это переиначенные цитаты. Причем корпус цитат был и остается советским, неважно, официальным или подпольным: литература, в том числе классическая, которую в СССР вдолбили всем в головы, кино, в том числе избранное западное, запоминавшееся тем лучше, что его было мало, анекдоты. Песни Высоцкого, книги Стругацких, фильмы Гайдая, тексты Жванецкого - особенно. Стыдно (было) не знать, откуда фраза "выбирай, но осторожно, осторожно, но выбирай", или "из кустов назвал волка сволочью", или "ты слижешь эту грязь языком". Или, я не знаю, "имя, сестра, имя!" и "доверять нельзя никому... мне - можно".
Но через несколько лет весь этот корпус, мы понимаем, погрузится в пучины Леты. Не сами книги и фильмы, а корпус узнаваемых цитат; случится это, как только книги и фильмы утеряют статус обязательных к многократному просмотру. И насыщенные цитатами тексты будут восприниматься большинством так же, как сейчас большинством, включая меня, увы, воспринимаются тексты, насыщенные цитатами из римских классиков или там французских средневековых поэтов.
При этом никакого нового корпуса на смену не придет. Постсоветское (здесь это хронологичесий маркер) искусство более мимолетно. Сначала оно было transient по природе 1990-х, когда театр сломался, а кино поставляло комедии Эйрамджяна и прочее насквозь забывшееся, плюс - мы добирали через видеосалоны Запад в количестве, обарывавшем всякое качество. 2000-е тоже ничего в корпус не поставили, кроме десятка политических мемов и нескольких киношных. Правда, ныне есть мемы сетевые, пирожки и прочий лурк, но они быстро отмирают - уже через год-другой, - потому что быстро обновляются.
В каком-то смысле это, разумеется, смерть постмодерна. Но что останется после постмодерна? С одной стороны - на ура пойдет написанное безликим русским, лишенным каких бы то ни было культурных гиперссылок, так что последние книги Сергея Лукьяненко еще покажутся нам шедеврами. С другой, наверное, проклюнется эн автором с собственным сладостным стилем. Этот эн уже здесь, впрочем, и им может прирасти русская литература. Но меня-то интересует, можно ли спасти тот корпус, тот (гипер)язык, который слишком жалко терять - как и любой язык, которым разговаривать интереснее и эффективнее, нежели обычным.
Дальше, я думаю, будет хуже, потому что мы доживаем эпоху советского феномена узнаваемой цитаты. Не знаю, откуда пошла эта традиция, но львиная часть заголовков в постсоветской журналистике, например, - это переиначенные цитаты. Причем корпус цитат был и остается советским, неважно, официальным или подпольным: литература, в том числе классическая, которую в СССР вдолбили всем в головы, кино, в том числе избранное западное, запоминавшееся тем лучше, что его было мало, анекдоты. Песни Высоцкого, книги Стругацких, фильмы Гайдая, тексты Жванецкого - особенно. Стыдно (было) не знать, откуда фраза "выбирай, но осторожно, осторожно, но выбирай", или "из кустов назвал волка сволочью", или "ты слижешь эту грязь языком". Или, я не знаю, "имя, сестра, имя!" и "доверять нельзя никому... мне - можно".
Но через несколько лет весь этот корпус, мы понимаем, погрузится в пучины Леты. Не сами книги и фильмы, а корпус узнаваемых цитат; случится это, как только книги и фильмы утеряют статус обязательных к многократному просмотру. И насыщенные цитатами тексты будут восприниматься большинством так же, как сейчас большинством, включая меня, увы, воспринимаются тексты, насыщенные цитатами из римских классиков или там французских средневековых поэтов.
При этом никакого нового корпуса на смену не придет. Постсоветское (здесь это хронологичесий маркер) искусство более мимолетно. Сначала оно было transient по природе 1990-х, когда театр сломался, а кино поставляло комедии Эйрамджяна и прочее насквозь забывшееся, плюс - мы добирали через видеосалоны Запад в количестве, обарывавшем всякое качество. 2000-е тоже ничего в корпус не поставили, кроме десятка политических мемов и нескольких киношных. Правда, ныне есть мемы сетевые, пирожки и прочий лурк, но они быстро отмирают - уже через год-другой, - потому что быстро обновляются.
В каком-то смысле это, разумеется, смерть постмодерна. Но что останется после постмодерна? С одной стороны - на ура пойдет написанное безликим русским, лишенным каких бы то ни было культурных гиперссылок, так что последние книги Сергея Лукьяненко еще покажутся нам шедеврами. С другой, наверное, проклюнется эн автором с собственным сладостным стилем. Этот эн уже здесь, впрочем, и им может прирасти русская литература. Но меня-то интересует, можно ли спасти тот корпус, тот (гипер)язык, который слишком жалко терять - как и любой язык, которым разговаривать интереснее и эффективнее, нежели обычным.