Позиция, допускающая общие суждения о внутреннем опыте, утратила оттенок новизны, то есть и большую часть симпатий, с развитием статистической социологии, игровых моделей поведения, умножением текстов школы трансперсональной психологии и прочая. Тем не менее, я рассчитываю извлечь некоторые выгоды из теоретической абстракции от частного(?) опыта смерти и даже предлагаю считать этот шаг необходимым методологическим фундаментом понимания феномена смерти.
Гипотетическую простейшую молекулу считают живой ввиду оформленного свойства сохранять информацию, воплощенного в способности к редупликации. Важно, что такая молекула «бессмертна», то есть ее возможная гибель никак не была запланирована и являлась продуктом случая. Пребывая в изоляции от воздействия перемен, она не могла испытывать направленного давления среды, - в стороне от условий развития, органическая молекула не обнаруживает важнейших свойств жизни. Известно, что тенденция сохранять некоторое состояние развивается с привлечением большого числа обратных связей, что вполне иллюстрируется успехом идей кибернетики. То есть, был востребован инструмент, позволяющий увеличить сечение обратной связи, способный аттестовать первую жизнь. Новым инструментом, счастливой находкой и основой приспособительной склонности, я считаю смерть. Отмечу, что появление отдельного «органа» с таким названием никак не изменило бы общую ситуацию, смерть является фактором и качественной переменой в отношении жизни со средой.
Идеальность, принципиальный характер смерти раскрывается в разнообразии форм гибели и ее программ, которые реализованы ныне живущими организмами. Мышь умирает на третий год при любом уходе, растения размножаются, в том числе вегетативно, но плоды определенно гибнут, как и конкретные экземпляры сомы, ничего подобного нет в животном мире. Смерть и ее модели предстают теоретическим обобщением приспособительной потенции жизни, а потому неудивительно накопленное тысячелетиями несходство организмов в этом отношении. Изменчивость, как дифференцирующая функция, логически направлена против установления генетического родства организмов, но может быть самостоятельно осмыслена как смерть.
Ясность поможет внести использование простейшей эволюционной схемы. Настоящий вариант предложен Поппером, как пример устранения недостатков в одностороннем понимании эволюции.
Существенно в нем предположение возможности обновления содержания проблемы посредством вклада от истории попыток ее разрешения. Так, например, это значит принципиальное разнообразие в будущих критериях отбора (для жизни -не только оставить потомство), проблемах (не только выжить), востребованность альтернативных решений. Поппер считает возможным объяснить происхождение сложных органов (наподобие глаза), а также избавиться от тавтологии (выживают наиболее приспособленные- выжил тот, кто выжил) с помощью схем, допускающих обратную связь. Однако эта схема приводит к неожиданным выводам, если предположить направленный и продолжительный отбор. Кажется, что решение не должно взаимодействовать с проблемой, чтобы не влиять на неё. А можно рассуждать иначе и придти к заключению, что сама суть адекватной проблемы состоит в сохранении ее значимости. Безусловно, это не отменяет модификаций проблемы, но может обеспечить магистральное развитие в духе ее некоторого качества. В эволюционном этапе истории жизни таким качеством является смерть.
Сейчас становится ясным культурное значение смерти, именно следствия понимания общественного устройства, согласного считать жизнь непрерывно развивающейся общностью. Известно, что такая смерть обнаруживает негативные черты аттестации жизни, но это лишь культурная форма видения общей приспособительной склонности всего живого.