Как постдок Чу стал теньюред профессором
Краткое содержание поста: В моих воспоминаниях об аспирантуре настала очередь рассказать о Рике Чу, тогда питтсбургском постдоке, ныне ассоушиейт профессоре в Университете Северной Дакоты.
***
Летом 2008 года я оказался втянут в карбен-борановый проект. И самым первым моим коллегой стала не Шау-Хуа, а наш китайский постдок Чу, работавший в лабе через коридор.
На самом деле Чу - это его фамилия. У него было имя Qianli (Чанли?), которое он справедливо считал слишком экзотическим и представлялся Риком (Rick) - Риком Чу, но все звали его по фамилии Чу. Наверно, потому что так было короче и прикольней. У китайцев вообще черт ногу сломит, где first name, а где last. Другой наш китаец Кай Жанг, которого все звали Кай, уверял, что в Китае его так могут звать только родители и жена, а воспитанные люди будут звать его Жанг-Кай (и я слышал, как Бин - еще один наш китаец - так к нему и обращался). И всех наших китайцев звали по first name: Кай, Бин, Ханмо, Вей, Шибен, Шенченг, но Чу звали по фамилии - Чу. Я еще помню, как он обижался, говорил, что он Рик, но потом плюнул и в последних письмах подписывался Чу. И я буду его звать так.
Пока Карран и Шау-Хуа все еще были во Франции и готовили первую статью по карбен-боранам к печати в JACS, в Питтсбург уже пришли баночки с новооткрытыми веществами и инструкции немедленно приступать к дальнейшим опытам. Чу был постдок опытный. Бакалавра он получил в Шанхае еще в 1997 году, когда Китай только вставал с колен. Потом 4 года отработал в ныне знаменитом Шанхайском Институте Органической Химии, поднакопил полтора десятка статей в мелких, но англоязычных журналах и в 2001 году уехал в американскую аспирантуру в Университет Айовы. Занимался там синтезом полимеров, съездил на кучу конференций, в 2005 году защитился и пошел постдоком в каррановскую компанию по производству фторированных реагентов, которую я упоминал в прошлом посте. Через год Карран его забрал прямо к себе в Университет Питтсбурга, где Чу продолжил работать над перфторалкильными катализаторами и растворителями. То есть в отличие от меня - аспиранта-первогодки - он уже три года постдочил в Питтсбурге и спокойно бы справился с карбен-боранами без меня, если бы не оказалось, что у меня был синтезирован очень подходящий для его экспериментов (Z)-1-иодогептадец-5-ен.
Шау-Хуа показала, что карбен-бораны могли восстанавливать алкилксантаты, но для успешного синтетического будущего новых реагентов нужно было расширять список восстанавливаемых субстратов. Чу взялся за алкилгалогениды и скоро обнаружил, что карбен-бораны восстанавливают иодододекан даже без добавления инициаторов радикальных реакций - нужно только хорошенько их погреть. А для Каррана - идет реакция по ионному или радикальному механизму - излюбленный вопрос. И у меня было такое подходящее соединение, чтобы дать на него ответ. Чу - добрая душа - вместо того, чтобы отнять у меня иодид, выдал мне карбен-бораны и инструкции, что я должен с ними сделать.
Не знаю, буду ли я рассказывать когда-либо в блоге о своем “проекте номер ноль”. Все равно из него не получилось ни одной публикации или даже стоящего абзаца диссертации. Но этот иодогептадецен оказался моей путеводной нитью (алкильной цепью?) в карбен-борановый проект. Идея “молекулярных часов” заключалась в том, что если восстановление идет по радикальному механизму, то промежуточный алкильный радикал перед тем, как отнять атом водорода у карбен-борана, успеет 5-экзо-зациклизоваться в циклопентан, потому что эта реакция на порядок быстрее (о кинетике отрыва водорода от карбен-боранов по логике должна быть следующая часть моей истории - это же моя первая статья первым автором в Питтсбурге; если я сам всю эту кинетику вспомню). Однако по протоколам Чу я восстанавливал иодид в линейное соединение, додецилциклопентана не было и следа (по ЯМР и ДжиСи), что было весьма сильным доводом в пользу ионного механизма.
Я не мог остановиться и продолжил работать с карбен-боранами, изучая восстановление сульфонатов (тозилатов, трифлатов) и других алкилгалогенидов. У меня наконец-то стало что-то получаться, а Чу было не до работы в лаборатории. Он полностью погрузился в поиски академической позиции. Наши результаты были опубликованы через год в Chem. Eur. J. 2009, 15, 12937-12940. В статью добавили французских коллег, которые показали, что в присутствии палладиевых катализаторов NHC-BH3 восстанавливают аналогичные ароматические субстраты Ar-X до Ar-H.
По правде говоря, ничего сногсшибательного в этих результатах не было. Борогидриды, включая простейший NaBH4 способны к подобным реакциям, разве что карбен-бораны менее реакционны и более селективны (например, не восстанавливают кетоны), но это никак не был прорыв даже в такой узкой области как “восстановление первичных алкилгалогенидов”. Ничего не было сказано о структуре борных продуктов реакций NHC-BH2X, хотя мне уже тогда они показались наиболее интересными, и именно вместе с Чу я снял свой первый 11B ЯМР спектр, за которым последуют сотни, если не тысячи других.
Тем удивительнее, что статью, которую я вообще считал сырой, отправили изначально в Angewandte Chemie. Но французикам очень нужны были высокоимпактные публикации для их европейских отчетностей. Вердикт рецензентов и редактора был: “Все технически верно, но… статья не уровня ACIE. Пошлите ее в CEJ, где ей самое место. Мы ее даже без доп. рецензирования туда возьмем. Это же наш братский Wiley журнал”. Разумное решение. И я рад, что Карран и Ко к нему прислушались, а не стали, как некоторые, писать в JACS, если Angewante отказала.
Полистал сейчас Supporting Information, и такое впечатление, что 2/3 экспериментальных данных мои. Однако первый автор - Чу. Второй - француженка Малика. А я только третий. Но у нас часто первым автором становился именно тот, кто начал проект первым. Плюс Чу искал работу, и ему первоавторство было нужнее.
Наш андеград Макс говорил, что Чу - это голова. Что повезет университету, где Чу станет профессором, потому что у него много замечательных идей. Мне такая оценка всегда казалась несколько завышенной. У Чу было доброе сердце (что можно видеть из высоких оценок на сайте ratemyprofessor), а идеи были весьма тривиальны (что можно видеть из списка его независимых публикаций). Но Чу хотел стать американским профессором (и он им стал, но не так быстро и сразу).
Он уже подавал на все академические позиции осенью 2007 года. Его пригласили на два онсайт-интервью. В CCNY (Городской Колледж Нью-Йорка) и еще куда-то помельче в Новой Англии, не помню уже куда. И в CCNY ему сказали, что все замечательно, он им нравится, но вот есть другой кандидат - канадец. Канадец, может, и потупее, но у канадца есть свой грант от некоего канадского института рака, а у Чу ничего нет. И как бы CCNY ни хотел Чу, канадский грант он хочет больше. Поэтому осенью 2008 года Чу снова засел за переписывание пропозалов, тичинг философий и написание десятков заявок во все универы страны.
Мы работали с Чу по одному проекту. Скоро к нам присоединилась Шау-Хуа, и в таком формате я, два постдока и Карран мы собирались каждую неделю на регулярные обсуждения. У меня и Шау-Хуа обычно было полно новых результатов, а Чу домучивал свои иодиды и статью, но ум его уже витал далеко. Общение с ним в ту пору, наблюдение за тем, как люди подают на профессора, было мне крайне полезным.
У Чу был вариант пойти постдоком в Йель. Он чувствовал, что засиделся у Каррана (пошел его четвертый год в Питтсбурге). Тем более, что в Коннектикуте в Pfizer’е работала его герлфрендша, к которой он раз в два-три месяца ездил на своей старой машине, купленной еще в Айове. Но новый постдок означал бы год-пару лет, потраченных на вхождение в новый проект, на завоевание расположения начальства, столь необходимого для положительных рекомендаций, а значит, мечты о собственном профессорстве отодвигались все дальше и дальше. “Сколько тебе лет?” - поинтересовался однажды Чу у меня. “Двадцать три”, - ответил я. “Ты молодой. А мне уже 34”, - грустно ответил он и продолжил рассылать 50 заявлений на профессора.
Пришла зима, и Чу пригласили на интервью в три универа: Louisiana State University (LSU), UC Merced (только что открывший новый кампус Университета Калифорнии) и богом забытый University of North Dakota (UND). Началась подготовка к интервью. Чу покупал нам всем пиццу, и мы, его ближайшие друзья из группы Каррана и пары других групп, собирались вечером и слушали его тренировочные доклады. Его идеи не имели никакого отношения к карбен-боранам. Они произрастали из его полимерной молодости среди полей Айовы с легким налетом перфторалкилов. Я вряд ли мог ему что-то тогда подсказать, но Макс, который хоть и родом из СССР, но вырос в США мог хотя бы поправить его ошибки в английском: “Когда ты говоришь о ДНК, говори ‘кодон’, а не ‘кондон’”. Чу принимал критику с благодарностью и делал заметки на будущее.
Он слетал на интервью в LSU, но оттуда не было ответа. Параллельно у Чу нарисовался вариант “суперпостдока” где-то в Бостоне. Это было бы даже выгоднее по зарплате, чем assistant professor и ближе к его герлфрендше, но Чу хотел стать профессором. Он готовился уже лететь в Мерсед, как за пару дней до вылета пришло известие, что Университет Калифорнии принял решение в этом году не нанимать новых профессоров. Зима 2008-2009 года, экономика США сваливалась в Великую Рецессию. Не самое лучшее время, чтобы искать новую работу. В Университете Питтсбурга впервые за много лет не подняли зарплаты, а в индустрии пошли увольнения. Уволили из Pfizer’а и подругу Чу, что снизило привлекательность бостонского варианта. Но других пока не было.
Однако был в США единственный штат, который по итогам 2008 года показал экономический рост - Северная Дакота, где начиналась крупномасштабная разработка сланцевого газа и нефти. И только Университету Северной Дакоты могла в то время придти идея создать новый институт энергии и нанотехнологии. Благо деньги у “квадратного штата” были, не было только желающих ехать заниматься наукой на эту “американскую Колыму”.
А Чу деваться было некуда. Он поехал, получил офер и принял решение, что лучше быть первым парнем в Гранд Форкс, Северная Дакота, чем еще одним постдоком в Бостоне, Питтсбурге или Нью-Хейвене. В мае 2009 года, не досидев до конца питтсбургского контракта, не дождавшись выхода карбен-борановой статьи, он попрощался с нами очередной покупкой пиццы и отправился в Китай, искать сотрудников для будущей лаборатории, благоразумно полагая, что добровольно в аспирантуру UND никто подаваться не будет.
Я, конечно, был рад за Чу. Поздравил его и сказал, что это неплохой универ, я даже читал статьи оттуда (это я перепутал с North Dakota State University, который в Fargo, ND, а UND по карте - это совсем деревня, до которой я так никогда не нашел повода добраться). Но в моей душе зародились первые сомнения, что путь в профессора будет для меня простым и естественным. Все-таки Чу был ничуть не глупее меня и с не такой уж плохой биографией.
Изредка мы переписывались. После своей защиты я написал Чу, что иду постдоком в Беркли и спросил, как ему профессорствуется в Северной Дакоте. Он ответил, вероятно, избитой шуткой, что “North Dakota is just like eating ice cream: it is cold, but I love it”. Три года у него ушло на то, чтобы опубликовать первую самостоятельную статью в Tetrahedron Letters. Я помню, как он прислал мне заодно манускрипт его следующей статьи, которую он хотел попробовать послать в Science. При всем моем уважении к Чу “Сайенсом” там не пахло. И в итоге я увидел ее в неведомом мне CrystEngComm’е.
Все сиви Чу отражало для меня молчаливую борьбу начинающего профессора. После стартапа в скромные $275k куча подач на гранты с отказами. Редкое финансирование по мелочам (до 100k). Немногочисленные азиатские аспиранты и постдоки, возможно, еще шанхайские друзья Чу. Публикации, продолжающие во многом его ПхД-исследования, в журналах невысокого уровня. Тичинг. Американцы-андеграды. Или на мою оценку работы Чу проецировалось мое берклиевское разочарование в академической науке?
Последний раз я написал ему осенью 2014 года о том, что я ушел из химии и разрабатываю мобильные приложения. Чу ответил, что рад за меня, что месяц назад он был рекомендован на теньюр, получает дополнительную маленькую лабораторию и начнет подавать на позиции рядом с Бостоном, чтобы быть вместе с женой и сыном. Недавно я увидел на странице группы Чу в UND, что он занялся green chemistry и стал Associate Professor’ом.
***
Летом 2008 года я оказался втянут в карбен-борановый проект. И самым первым моим коллегой стала не Шау-Хуа, а наш китайский постдок Чу, работавший в лабе через коридор.
На самом деле Чу - это его фамилия. У него было имя Qianli (Чанли?), которое он справедливо считал слишком экзотическим и представлялся Риком (Rick) - Риком Чу, но все звали его по фамилии Чу. Наверно, потому что так было короче и прикольней. У китайцев вообще черт ногу сломит, где first name, а где last. Другой наш китаец Кай Жанг, которого все звали Кай, уверял, что в Китае его так могут звать только родители и жена, а воспитанные люди будут звать его Жанг-Кай (и я слышал, как Бин - еще один наш китаец - так к нему и обращался). И всех наших китайцев звали по first name: Кай, Бин, Ханмо, Вей, Шибен, Шенченг, но Чу звали по фамилии - Чу. Я еще помню, как он обижался, говорил, что он Рик, но потом плюнул и в последних письмах подписывался Чу. И я буду его звать так.
Пока Карран и Шау-Хуа все еще были во Франции и готовили первую статью по карбен-боранам к печати в JACS, в Питтсбург уже пришли баночки с новооткрытыми веществами и инструкции немедленно приступать к дальнейшим опытам. Чу был постдок опытный. Бакалавра он получил в Шанхае еще в 1997 году, когда Китай только вставал с колен. Потом 4 года отработал в ныне знаменитом Шанхайском Институте Органической Химии, поднакопил полтора десятка статей в мелких, но англоязычных журналах и в 2001 году уехал в американскую аспирантуру в Университет Айовы. Занимался там синтезом полимеров, съездил на кучу конференций, в 2005 году защитился и пошел постдоком в каррановскую компанию по производству фторированных реагентов, которую я упоминал в прошлом посте. Через год Карран его забрал прямо к себе в Университет Питтсбурга, где Чу продолжил работать над перфторалкильными катализаторами и растворителями. То есть в отличие от меня - аспиранта-первогодки - он уже три года постдочил в Питтсбурге и спокойно бы справился с карбен-боранами без меня, если бы не оказалось, что у меня был синтезирован очень подходящий для его экспериментов (Z)-1-иодогептадец-5-ен.
Шау-Хуа показала, что карбен-бораны могли восстанавливать алкилксантаты, но для успешного синтетического будущего новых реагентов нужно было расширять список восстанавливаемых субстратов. Чу взялся за алкилгалогениды и скоро обнаружил, что карбен-бораны восстанавливают иодододекан даже без добавления инициаторов радикальных реакций - нужно только хорошенько их погреть. А для Каррана - идет реакция по ионному или радикальному механизму - излюбленный вопрос. И у меня было такое подходящее соединение, чтобы дать на него ответ. Чу - добрая душа - вместо того, чтобы отнять у меня иодид, выдал мне карбен-бораны и инструкции, что я должен с ними сделать.
Не знаю, буду ли я рассказывать когда-либо в блоге о своем “проекте номер ноль”. Все равно из него не получилось ни одной публикации или даже стоящего абзаца диссертации. Но этот иодогептадецен оказался моей путеводной нитью (алкильной цепью?) в карбен-борановый проект. Идея “молекулярных часов” заключалась в том, что если восстановление идет по радикальному механизму, то промежуточный алкильный радикал перед тем, как отнять атом водорода у карбен-борана, успеет 5-экзо-зациклизоваться в циклопентан, потому что эта реакция на порядок быстрее (о кинетике отрыва водорода от карбен-боранов по логике должна быть следующая часть моей истории - это же моя первая статья первым автором в Питтсбурге; если я сам всю эту кинетику вспомню). Однако по протоколам Чу я восстанавливал иодид в линейное соединение, додецилциклопентана не было и следа (по ЯМР и ДжиСи), что было весьма сильным доводом в пользу ионного механизма.
Я не мог остановиться и продолжил работать с карбен-боранами, изучая восстановление сульфонатов (тозилатов, трифлатов) и других алкилгалогенидов. У меня наконец-то стало что-то получаться, а Чу было не до работы в лаборатории. Он полностью погрузился в поиски академической позиции. Наши результаты были опубликованы через год в Chem. Eur. J. 2009, 15, 12937-12940. В статью добавили французских коллег, которые показали, что в присутствии палладиевых катализаторов NHC-BH3 восстанавливают аналогичные ароматические субстраты Ar-X до Ar-H.
По правде говоря, ничего сногсшибательного в этих результатах не было. Борогидриды, включая простейший NaBH4 способны к подобным реакциям, разве что карбен-бораны менее реакционны и более селективны (например, не восстанавливают кетоны), но это никак не был прорыв даже в такой узкой области как “восстановление первичных алкилгалогенидов”. Ничего не было сказано о структуре борных продуктов реакций NHC-BH2X, хотя мне уже тогда они показались наиболее интересными, и именно вместе с Чу я снял свой первый 11B ЯМР спектр, за которым последуют сотни, если не тысячи других.
Тем удивительнее, что статью, которую я вообще считал сырой, отправили изначально в Angewandte Chemie. Но французикам очень нужны были высокоимпактные публикации для их европейских отчетностей. Вердикт рецензентов и редактора был: “Все технически верно, но… статья не уровня ACIE. Пошлите ее в CEJ, где ей самое место. Мы ее даже без доп. рецензирования туда возьмем. Это же наш братский Wiley журнал”. Разумное решение. И я рад, что Карран и Ко к нему прислушались, а не стали, как некоторые, писать в JACS, если Angewante отказала.
Полистал сейчас Supporting Information, и такое впечатление, что 2/3 экспериментальных данных мои. Однако первый автор - Чу. Второй - француженка Малика. А я только третий. Но у нас часто первым автором становился именно тот, кто начал проект первым. Плюс Чу искал работу, и ему первоавторство было нужнее.
Наш андеград Макс говорил, что Чу - это голова. Что повезет университету, где Чу станет профессором, потому что у него много замечательных идей. Мне такая оценка всегда казалась несколько завышенной. У Чу было доброе сердце (что можно видеть из высоких оценок на сайте ratemyprofessor), а идеи были весьма тривиальны (что можно видеть из списка его независимых публикаций). Но Чу хотел стать американским профессором (и он им стал, но не так быстро и сразу).
Он уже подавал на все академические позиции осенью 2007 года. Его пригласили на два онсайт-интервью. В CCNY (Городской Колледж Нью-Йорка) и еще куда-то помельче в Новой Англии, не помню уже куда. И в CCNY ему сказали, что все замечательно, он им нравится, но вот есть другой кандидат - канадец. Канадец, может, и потупее, но у канадца есть свой грант от некоего канадского института рака, а у Чу ничего нет. И как бы CCNY ни хотел Чу, канадский грант он хочет больше. Поэтому осенью 2008 года Чу снова засел за переписывание пропозалов, тичинг философий и написание десятков заявок во все универы страны.
Мы работали с Чу по одному проекту. Скоро к нам присоединилась Шау-Хуа, и в таком формате я, два постдока и Карран мы собирались каждую неделю на регулярные обсуждения. У меня и Шау-Хуа обычно было полно новых результатов, а Чу домучивал свои иодиды и статью, но ум его уже витал далеко. Общение с ним в ту пору, наблюдение за тем, как люди подают на профессора, было мне крайне полезным.
У Чу был вариант пойти постдоком в Йель. Он чувствовал, что засиделся у Каррана (пошел его четвертый год в Питтсбурге). Тем более, что в Коннектикуте в Pfizer’е работала его герлфрендша, к которой он раз в два-три месяца ездил на своей старой машине, купленной еще в Айове. Но новый постдок означал бы год-пару лет, потраченных на вхождение в новый проект, на завоевание расположения начальства, столь необходимого для положительных рекомендаций, а значит, мечты о собственном профессорстве отодвигались все дальше и дальше. “Сколько тебе лет?” - поинтересовался однажды Чу у меня. “Двадцать три”, - ответил я. “Ты молодой. А мне уже 34”, - грустно ответил он и продолжил рассылать 50 заявлений на профессора.
Пришла зима, и Чу пригласили на интервью в три универа: Louisiana State University (LSU), UC Merced (только что открывший новый кампус Университета Калифорнии) и богом забытый University of North Dakota (UND). Началась подготовка к интервью. Чу покупал нам всем пиццу, и мы, его ближайшие друзья из группы Каррана и пары других групп, собирались вечером и слушали его тренировочные доклады. Его идеи не имели никакого отношения к карбен-боранам. Они произрастали из его полимерной молодости среди полей Айовы с легким налетом перфторалкилов. Я вряд ли мог ему что-то тогда подсказать, но Макс, который хоть и родом из СССР, но вырос в США мог хотя бы поправить его ошибки в английском: “Когда ты говоришь о ДНК, говори ‘кодон’, а не ‘кондон’”. Чу принимал критику с благодарностью и делал заметки на будущее.
Он слетал на интервью в LSU, но оттуда не было ответа. Параллельно у Чу нарисовался вариант “суперпостдока” где-то в Бостоне. Это было бы даже выгоднее по зарплате, чем assistant professor и ближе к его герлфрендше, но Чу хотел стать профессором. Он готовился уже лететь в Мерсед, как за пару дней до вылета пришло известие, что Университет Калифорнии принял решение в этом году не нанимать новых профессоров. Зима 2008-2009 года, экономика США сваливалась в Великую Рецессию. Не самое лучшее время, чтобы искать новую работу. В Университете Питтсбурга впервые за много лет не подняли зарплаты, а в индустрии пошли увольнения. Уволили из Pfizer’а и подругу Чу, что снизило привлекательность бостонского варианта. Но других пока не было.
Однако был в США единственный штат, который по итогам 2008 года показал экономический рост - Северная Дакота, где начиналась крупномасштабная разработка сланцевого газа и нефти. И только Университету Северной Дакоты могла в то время придти идея создать новый институт энергии и нанотехнологии. Благо деньги у “квадратного штата” были, не было только желающих ехать заниматься наукой на эту “американскую Колыму”.
А Чу деваться было некуда. Он поехал, получил офер и принял решение, что лучше быть первым парнем в Гранд Форкс, Северная Дакота, чем еще одним постдоком в Бостоне, Питтсбурге или Нью-Хейвене. В мае 2009 года, не досидев до конца питтсбургского контракта, не дождавшись выхода карбен-борановой статьи, он попрощался с нами очередной покупкой пиццы и отправился в Китай, искать сотрудников для будущей лаборатории, благоразумно полагая, что добровольно в аспирантуру UND никто подаваться не будет.
Я, конечно, был рад за Чу. Поздравил его и сказал, что это неплохой универ, я даже читал статьи оттуда (это я перепутал с North Dakota State University, который в Fargo, ND, а UND по карте - это совсем деревня, до которой я так никогда не нашел повода добраться). Но в моей душе зародились первые сомнения, что путь в профессора будет для меня простым и естественным. Все-таки Чу был ничуть не глупее меня и с не такой уж плохой биографией.
Изредка мы переписывались. После своей защиты я написал Чу, что иду постдоком в Беркли и спросил, как ему профессорствуется в Северной Дакоте. Он ответил, вероятно, избитой шуткой, что “North Dakota is just like eating ice cream: it is cold, but I love it”. Три года у него ушло на то, чтобы опубликовать первую самостоятельную статью в Tetrahedron Letters. Я помню, как он прислал мне заодно манускрипт его следующей статьи, которую он хотел попробовать послать в Science. При всем моем уважении к Чу “Сайенсом” там не пахло. И в итоге я увидел ее в неведомом мне CrystEngComm’е.
Все сиви Чу отражало для меня молчаливую борьбу начинающего профессора. После стартапа в скромные $275k куча подач на гранты с отказами. Редкое финансирование по мелочам (до 100k). Немногочисленные азиатские аспиранты и постдоки, возможно, еще шанхайские друзья Чу. Публикации, продолжающие во многом его ПхД-исследования, в журналах невысокого уровня. Тичинг. Американцы-андеграды. Или на мою оценку работы Чу проецировалось мое берклиевское разочарование в академической науке?
Последний раз я написал ему осенью 2014 года о том, что я ушел из химии и разрабатываю мобильные приложения. Чу ответил, что рад за меня, что месяц назад он был рекомендован на теньюр, получает дополнительную маленькую лабораторию и начнет подавать на позиции рядом с Бостоном, чтобы быть вместе с женой и сыном. Недавно я увидел на странице группы Чу в UND, что он занялся green chemistry и стал Associate Professor’ом.