КАК Я РАБОТАЛ В ТУРФИРМЕ, С МНОГОЧИСЛЕННЫМИ ОТСТУПЛЕНИЯМИ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ.1.
События, о которых пойдет речь, - действительно произошли, участники их реально существуют, я только изменил имена и названия, да и то не все. Ни один факт не придуман. Если же вы обнаружите какие-либо несоответствия - что ж, значит , меня подвела память. Это, братцы, такая штука...
Как, каким способом записано в моей голове первое воспоминание: мне три года, зима, я стою с комком снега в руках и вглядываюсь в круглое синеватое стеклышко (прекрасно помню этот синеватый отлив линзы объектива квадратного деревянного фотоаппарата на треноге). Незнакомый дядя спрятался под черной тряпкой и обещал, что сейчас вылетит птичка...
Тот первый в моей жизни снимок и сейчас хранится в нашем семейном альбоме.
Отвлекитесь на минутку от дисплея и попытайтесь извлечь из памяти свое первое осознанное впечатление. Сколько вам тогда было? Какими химическими соединениями или электропотенциалами сохраняются всю вашу жизнь эти цвета, запахи, чувства страха или радости?
И, наоборот, почему я не помню ни одного момента из довольно длительного процесса защиты диплома? Ведь точно знаю, что должен был войти в аудиторию строевым шагом, доложить председателю комиссии о готовности к защите, изложить, хотя бы вкратце, содержание проекта, использовать свои чертежи, ответить на вопросы. Ни секунды, ни мгновения не помню. Стресс? Так я вам расскажу сейчас о настоящем стрессе.
Было это в первой половине 60-х годов во Владикавказе, на водопаде, что возле кладок, только не тех, что у старого трамвайного парка, а тех, которые у парка детского. В пределах центра города Терек окаймляют высокие бетонные парапеты, а поперек течения сделаны непонятно с какой - гидротехнической или эстетической целью, бетонные же ступени, эдак в 2,5 - 3 метра высотой, и вся масса бешеного потока рушится с этих искусственных Ниагар. А кладки - это пешеходные мостики, в отличие от мостов, по которым ездит транспорт, и которые так и называются: Кировский мост или Чугунный мост.
Наши кладки одним концом упирались в аллею, разделявшую детский парк от собственно городского парка, а другим - в небольшой сквер из толстенных деревьев, вполне возможно, помнящих поручика Тенгинского полка Лермонотова. Во всяком случае, ходили упорные слухи что наш длинный одноэтажный дом на девять квартир и потолками в 4 метра 40 сантиметров был когда-то конюшней этого самого полка.
В том сквере еще была кольцевая асфальтовая дорожка, где проводились соревнования кордовых авиамоделей, и маленькие, яростно стрекочущие самолетики носились по кругу, выделывая, к нашему восхищению, фигуры высшего пилотажа. А когда приезжал цирк "Шапито", на той же самой дорожке устанавливались многоярусные скамьи и натягивался брезентовый купол, из-за которого доносилась музыка и азартные выкрики артистов.
И можно было, улучив момент, нырнуть под брезент и из-под скамеек, между ног сидящих, смотреть волшебное представление, вдыхая совершенно особенную вонь от только что появившихся нейлоновых носков. Каждый себя уважающий джигит должен был иметь такие носки, но не каждый любил их стирать.
Да что там владикавказские модники, если, как я где-то вычитал, сам Коба, деливший некоторое время в ссылке избу со Свердловым, доводил того до умопомрачения запахом своих нестираных онучей, что приводило к постоянным ссорам.
Вовремя умер Яков Михалыч, вспомнил бы он эти портянки году в 37-м...
Так вот, летом немалую часть времени мы проводили на Тереке. С кладок свисала проволока, к которой была привязана доска с проволочной же петлей. Сплыв по течению, можно было, изловчась, забраться на эту доску и, держась за петлю, получить все удовольствия от катания на водных лыжах, о которых мы тогда слыхом не слыхивали.
Правда, попытки залезть на нее нередко кончались тем, что неистовое течение срывало со смельчака трусы, и он голышом, пряча свой стручок в ладонь, несся по парку к оставленной в общей куче верхней одежде. Тем острее были ощущения от катания, что ниже, метрах в ста, ревел тот самый водопад, в который я в конце концов и угодил.
Но попал я в него не с доски. Мы как-то наладились кататься по реке на автомобильных камерах. Быстро несешься вдоль парапета, ограждающего парк, взлетая на водяные бугры над валунами, а перед самым водопадом есть одно мелкое место, где можно выбраться наверх. К несчастью, меня поднесло к этому месту спиной вперед, когда я соскочил с камеры, вода была где-то до середины бедра, но это же Терек! Камера была чужая, я пытался удержать ее во что бы то ни стало и в итоге полетел в рычащий водоворот. Много сбежалось народа, но никто, конечно, не прыгнул. Это было совершенно верное самоубийство. Каждый год в водопадах гибло несколько человек.
Это ли не стрессовая ситуация? Но я четко помню, как отчаянно работал руками и ногами, подобно котенку, топимому в ведре, как больно кололи тело песчинки, помню рев воды и рокот катящихся по дну и бьющихся друг о друга камней. Помню и мгновенные смены света и тьмы - меня крутило во всех плоскостях и направлениях, но я ни разу так и не коснулся дна и не смог вдохнуть воздух. До этого случая я уже тонул на Японском море и на Волге, но никогда так безнадежно. И ни о чем не думал, просто бился, как мог, за жизнь, и река выкинула меня к валунам ниже по течению.
Сверху молча смотрели люди, а мой друг Саня спрыгнул ко мне и сидел рядом в холодной воде, обнимая за плечи.
Все помню! Не могу не добавить, что за происшествием наблюдали с противоположного берега мой отец с Саниным папашей дядей Васей, только из-за расстояния они не узнали действующих лиц. Естественно, когда вечером он рассказывал об этом случае матери, я еще раз клятвенно заверил родителей, что уж со мной-то, ввиду моей крайней осторожности, ничего подобного случиться не может.
Бывает, конечно, что из этой таинственной молекулы памяти выпадет какой-нибудь шестнадцатый атом углерода, и вот уже три свидетеля того, как сбила бомжа умчавшаяся иномарка, уверенно называют три разные цвета машины.
Однако события позднего вечера 28 февраля 1998 года стоят перед моими глазами совершенно отчетливо...
(Продолжение следует)
Часть 1-я
Часть 2-я
Часть 3-я
Часть 4-я
Часть 5-я
Часть 6-я
Часть 7-я
Часть 8-я
Часть 9-я
Окончание
Как, каким способом записано в моей голове первое воспоминание: мне три года, зима, я стою с комком снега в руках и вглядываюсь в круглое синеватое стеклышко (прекрасно помню этот синеватый отлив линзы объектива квадратного деревянного фотоаппарата на треноге). Незнакомый дядя спрятался под черной тряпкой и обещал, что сейчас вылетит птичка...
Тот первый в моей жизни снимок и сейчас хранится в нашем семейном альбоме.
Отвлекитесь на минутку от дисплея и попытайтесь извлечь из памяти свое первое осознанное впечатление. Сколько вам тогда было? Какими химическими соединениями или электропотенциалами сохраняются всю вашу жизнь эти цвета, запахи, чувства страха или радости?
И, наоборот, почему я не помню ни одного момента из довольно длительного процесса защиты диплома? Ведь точно знаю, что должен был войти в аудиторию строевым шагом, доложить председателю комиссии о готовности к защите, изложить, хотя бы вкратце, содержание проекта, использовать свои чертежи, ответить на вопросы. Ни секунды, ни мгновения не помню. Стресс? Так я вам расскажу сейчас о настоящем стрессе.
Было это в первой половине 60-х годов во Владикавказе, на водопаде, что возле кладок, только не тех, что у старого трамвайного парка, а тех, которые у парка детского. В пределах центра города Терек окаймляют высокие бетонные парапеты, а поперек течения сделаны непонятно с какой - гидротехнической или эстетической целью, бетонные же ступени, эдак в 2,5 - 3 метра высотой, и вся масса бешеного потока рушится с этих искусственных Ниагар. А кладки - это пешеходные мостики, в отличие от мостов, по которым ездит транспорт, и которые так и называются: Кировский мост или Чугунный мост.
Наши кладки одним концом упирались в аллею, разделявшую детский парк от собственно городского парка, а другим - в небольшой сквер из толстенных деревьев, вполне возможно, помнящих поручика Тенгинского полка Лермонотова. Во всяком случае, ходили упорные слухи что наш длинный одноэтажный дом на девять квартир и потолками в 4 метра 40 сантиметров был когда-то конюшней этого самого полка.
В том сквере еще была кольцевая асфальтовая дорожка, где проводились соревнования кордовых авиамоделей, и маленькие, яростно стрекочущие самолетики носились по кругу, выделывая, к нашему восхищению, фигуры высшего пилотажа. А когда приезжал цирк "Шапито", на той же самой дорожке устанавливались многоярусные скамьи и натягивался брезентовый купол, из-за которого доносилась музыка и азартные выкрики артистов.
И можно было, улучив момент, нырнуть под брезент и из-под скамеек, между ног сидящих, смотреть волшебное представление, вдыхая совершенно особенную вонь от только что появившихся нейлоновых носков. Каждый себя уважающий джигит должен был иметь такие носки, но не каждый любил их стирать.
Да что там владикавказские модники, если, как я где-то вычитал, сам Коба, деливший некоторое время в ссылке избу со Свердловым, доводил того до умопомрачения запахом своих нестираных онучей, что приводило к постоянным ссорам.
Вовремя умер Яков Михалыч, вспомнил бы он эти портянки году в 37-м...
Так вот, летом немалую часть времени мы проводили на Тереке. С кладок свисала проволока, к которой была привязана доска с проволочной же петлей. Сплыв по течению, можно было, изловчась, забраться на эту доску и, держась за петлю, получить все удовольствия от катания на водных лыжах, о которых мы тогда слыхом не слыхивали.
Правда, попытки залезть на нее нередко кончались тем, что неистовое течение срывало со смельчака трусы, и он голышом, пряча свой стручок в ладонь, несся по парку к оставленной в общей куче верхней одежде. Тем острее были ощущения от катания, что ниже, метрах в ста, ревел тот самый водопад, в который я в конце концов и угодил.
Но попал я в него не с доски. Мы как-то наладились кататься по реке на автомобильных камерах. Быстро несешься вдоль парапета, ограждающего парк, взлетая на водяные бугры над валунами, а перед самым водопадом есть одно мелкое место, где можно выбраться наверх. К несчастью, меня поднесло к этому месту спиной вперед, когда я соскочил с камеры, вода была где-то до середины бедра, но это же Терек! Камера была чужая, я пытался удержать ее во что бы то ни стало и в итоге полетел в рычащий водоворот. Много сбежалось народа, но никто, конечно, не прыгнул. Это было совершенно верное самоубийство. Каждый год в водопадах гибло несколько человек.
Это ли не стрессовая ситуация? Но я четко помню, как отчаянно работал руками и ногами, подобно котенку, топимому в ведре, как больно кололи тело песчинки, помню рев воды и рокот катящихся по дну и бьющихся друг о друга камней. Помню и мгновенные смены света и тьмы - меня крутило во всех плоскостях и направлениях, но я ни разу так и не коснулся дна и не смог вдохнуть воздух. До этого случая я уже тонул на Японском море и на Волге, но никогда так безнадежно. И ни о чем не думал, просто бился, как мог, за жизнь, и река выкинула меня к валунам ниже по течению.
Сверху молча смотрели люди, а мой друг Саня спрыгнул ко мне и сидел рядом в холодной воде, обнимая за плечи.
Все помню! Не могу не добавить, что за происшествием наблюдали с противоположного берега мой отец с Саниным папашей дядей Васей, только из-за расстояния они не узнали действующих лиц. Естественно, когда вечером он рассказывал об этом случае матери, я еще раз клятвенно заверил родителей, что уж со мной-то, ввиду моей крайней осторожности, ничего подобного случиться не может.
Бывает, конечно, что из этой таинственной молекулы памяти выпадет какой-нибудь шестнадцатый атом углерода, и вот уже три свидетеля того, как сбила бомжа умчавшаяся иномарка, уверенно называют три разные цвета машины.
Однако события позднего вечера 28 февраля 1998 года стоят перед моими глазами совершенно отчетливо...
(Продолжение следует)
Часть 1-я
Часть 2-я
Часть 3-я
Часть 4-я
Часть 5-я
Часть 6-я
Часть 7-я
Часть 8-я
Часть 9-я
Окончание