Весь этот блюз, ч.1
Где-то раз в год я пишу истории про Кая и Кору. Вот сейчас пришел очередной такой раз:)
Посвящается christa_eselin, потому что разговоры, и irondragonfly, потому что любовь к бракованным андроидам. Ну и, хм, не только:)
Весь этот блюз
Коре опять снились мертвые.
Она не говорит об этом вслух. Просто сначала молча злится на все на свете; потом идет тренироваться, не разогревшись, и тянет связку; потом оказывается вынуждена отменить занятия в додзе, и становится еще злее. Потом идет за выпивкой, застает Кая, методично выливающего в раковину весь найденный по углам алкоголь, и взрывается.
- Какого черта?!
Кай поднимает голову и молча смотрит на нее.
Это неприятно делать; корино отчаяние отзывается неприятным зудом где-то под кожей. Очень хочется, чтобы Кора перестала; чтобы у нее разгладилась морщинка между бровей; чтобы расправились плечи, чтобы вздернулся подбородок, чтобы из глаз ушло это злое и жалкое выражение. Чтобы она перестала себя наказывать.
Можно было бы дать ей выпить. Или поцеловать. Или подраться.
Ничего из этого не помогает. Ничто из этого не может вернуть к жизни корабли, в смерти которых она себя винит.
- Это не помогает, - говорит Кай вслух.
- Откуда ты знаешь? - зло бросает Кора.
- Я смотрю на тебя и вижу.
- Что ты видишь, железяка ржавая?! - взрывается Кора. - Ты вообще представляешь, каково мне?!
- Нет, - кротко говорит Кай. - Не представляю.
Это ошибка.
- Вот именно! - злорадно взвивается Кора. - Ты... ты вообще не человек!
Что-то внутри щелкает; зуд под кожей становится синим и электрическим; невидимые искры удлиняются, вздрагивают, выплескиваются в одно быстрое, слитное движение, гладкое, невыразимо приятное своей завершенностью. Кай обнаруживает, что держит Кору парализующим хватом; что тело под его руками дрожит; что дыхание у Коры сбито, что стойка в миллиметре от болевой, и что Кора ждет, ждет, ждет этого миллиметра, потому что ей хочется сорваться, и без разницы - как.
Изнутри в ответ поднимается ледяная, хрустящая легкость. Он чуть ослабляет хватку - нет, я не дам тебе этого. Не дам. - чувствует, как вздрагивает горло под локтем, и шепчет:
- Ты правда хочешь забыться, Кора? Хочешь не помнить прошлого? Позвони в "Супернову". Заключи с ними контракт. Стань андроидом. Как я.
Кора изворачивается и изо всей силы пинает его в коленную чашечку.
Кай отталкивает ее от себя, откатывается прочь и хохочет:
- Не хочешь? Я так и думал!
Кора смотрит на него исподлобья, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки.
На столе издает трель комм.
Кай поднимается и сгребает его.
- Привет, Лю. Как я тут? Прекрасно.
Кора вздергивает подбородок. Глаза у нее светлые от бешенства, но вниманием она уже в здесь и сейчас, снаружи, не внутри. Вот и хорошо, вот и ладненько, думает Кай, одновременно слушая щебет в трубке. - Новое дело? Да, отлично, скинь мне. С вылетом на место? О, так это еще лучше! Да, свободен. Ну, мало ли что я планировал... так вышло, - Кай говорит, поднимаясь по лестнице, и чувствует спиной тяжелый корин взгляд, как сквозь прицел.
В колене что-то хрустит. Стар я уже для таких фокусов, думает Кай.
"Консультант" выглядит обычно. Даже слишком обычно, на вкус Джексона.
Неброский костюм в полоску. Прям как у него самого. Везде выглядит уместно, позволяет много всего спрятать по карманам, не мнется, самоочищается. Стоит примерно как вся потрепанная "пчела" "консультанта" целиком. Джексон морщится. Он еще прекрасно помнит, как они грызлись с Лолой за то, чтобы нормальная экипировка была у всех ребят, а не только тех, кто у парадного. Вечно норовит экономить на чем попало, ведьма старая.
Джексон смотрит на "консультанта" и чувствует что-то вроде оскорбленного профессионального достоинства. Если ты нормальный гангстер - ну вот и занимался бы чем положено, а не шарлатанством каким. Так нет же.
Трость. Трость не нравится Джексону совсем. Вычурная деталь, которая легко перетягивает внимание на себя и легко отбрасывается.
Проходимец со стажем, определяет его Джексон.
Проходимец подходит, легко помахивая тростью, останавливается и слегка кланяется. Руки Джексону он предусмотрительно не подает. Джексону очень хочется протянуть металлическую ладонь, сгрести его за грудки и встряхнуть как следует - просто чтоб понял, кто тут главный. Вместо этого он спрашивает:
- Мистер Кей?
Проходимец кивает.
- Мадам Вонг вас ждет.
На пути из космопорта Джексон специально бросает флаер в вираж пару раз вокруг монорельса. Проходимец никак не реагирует, и это портит настроение Джексону еще больше.
Мадам Вонг, госпожа "Золотого колеса", выглядит молодо и очень красиво - типажом, который был на пике моды лет семьдесят назад. Черные волосы, высветленная кожа, маленький алый рот, раскосые глаза с тяжёлыми ресницами, отчего у мадам постоянный томный прищур. Дива.
Это, конечно, если не задумываться о том, какую хватку нужно иметь, чтоб полвека управлять космическим казино. Кай чувствует укол симпатии. Всегда интересно, как кто-то берет и выращивает структуру из ничего.
Мадам Вонг отнимает от алых губ длинный тонкий мундштук и указывает жестом на место напротив себя. Кай учтиво кланяется и садится.
Интересно, сколько мертвых у нее за спиной. Снятся ли они ей по ночам.
Мадам Вонг выпускает в воздух крохотное облачко ароматного дыма.
Вряд ли, думает Кай.
- Вы знаете, кто я? - спрашивает Лола Вонг.
- Конечно, - говорит Кай. - Хозяйка одного из трех крупнейших космических казино в этом квадранте.
Она резким движением коготка сбивает с мундштука пепел.
- Именно. "Одна из". - Мадам Вонг подается вперед. - Я не хочу быть "одной из". Я не хочу, чтобы "Колесо" было "одним из"! Я хочу, чтобы мы были единственными. Легендарными. Чтобы нас помнили.
"Мы". "Нас".
Лола Вонг боится бесплодия. Боится небытия.
- Вы хотите невозможного, - говорит Кай.
Она зло щурится:
- То есть, вы отказываетесь?
- То есть, я формулирую ваш запрос, - мягко поясняет Кай. - Да, я могу с этим работать. Стоить это будет... - он называет сумму.
Мадам Вонг опешивает от такой наглости.
- За один совет!
Кай кивает.
- За один совет, который, может быть не сработает. Или сработает. - Он улыбается. - И вы получите свое чудо. Или не получите.
Мадам Вонг изо всех сил затягивается. Кай упирает локти в стол, складывает подбородок на скрещенные пальцы и ждет. За ней приятно наблюдать - как трепещут тщательно вылепленные хирургом ноздри, как напрягается спина, как мерцает рисовая пудра на искусно набеленном лице - и как под всей этой оболочкой, внутри грызутся тщеславие и жадность. Подлинная страсть всегда завораживает.
Наконец, тщеславие побеждает.
- Каковы ваши гарантии? - недовольно спрашивает Лола Вонг.
- Никаких, - пожимает плечами Кай. - Но у вас был мой номер. - Он улыбается. - Вы знаете, кто я.
Она сдается и выписывает чек.
"Р, - думает Кай, дожидаясь, пока Лю подтверждает поступление на счет. - Репутация".
Кай неторопливо идет по проспекту, вырубленному внутри астероида. Искусственная гравитация ставит все с ног на голову - здания тянутся вверх, к центру планетки, изрезанной огромными кавернами, как сыр. На темных стенах пляшут неоновые вывески. Высоко над головами шныряют жуками флаеры. Гроздья фонарей рассыпают лучи, от которых больше теней, чем света. Со свистом и шелестом между верхушками зданий проносится монорельс. Огромные окна игральных залов сияют изнутри аквариумным светом.
Кай останавливается у входа в один из кабаре-холлов. Вход огромен, его поддерживают две огромных квадратных колонны, метров по пять каждая. В каждой клубится молочный туман, внутри которого то проступают, то исчезают нагие человеческие тела. Мужчины и женщины отрешенно бродят в своем потустороннем мире. Иногда подходят и начинают ощупывать стекло изнутри, будто пытаясь выбраться - тогда с той стороны на мгновение необычайно четко показывается ладонь, прижатая к стеклу. С каждой стороны колонны изображение разное, но лиц не видно нигде. Кай стоит, рассматривая их, и думает о том, что художник хорошо знал свое дело - не нужно показывать всего. Нужно заставить работать воображение. Любая реальность меркнет в сравнении с мечтой. В сравнении со сновидением.
Молочный туман заволакивает гуманоида, печально сидящего на полу у стены, опять редеет. В тумане смутно маячит нагая женщина, стоящая на четвереньках, и кто-то, подкрадывающийся к ней. Кай качает головой и идет дальше. От чужих снов всегда остается привкус печали и усталости, когда вынужденно понимаешь про их хозяев больше, чем хотел бы.
Кай сворачивает с проспекта прочь. В служебных тоннелях своя жизнь. Стайка гуманоидов неясного пола, в блестках и перьях, торопливо курит у заднего входа кабаре. Проезжает, голося, тележка с едой. Несколько стариков, сидя на корточках прямо на полу, играют в го.
Запахи становятся гуще. Прохладный, выверенный кондиционерами воздух проспектов наполняется перцем, базиликом и мятой. Кай принюхивается, сует трость под мышку и решительно сворачивает в самый кривой переулок.
Там не протолкнуться, и Кай понимает, что зашел удачно. Он пробирается мимо гигантского чана с вареной кукурузой, пристраивается в хвост разномастной очереди и вскоре оказывается счастливым обладателем тарелки размером с небольшой тазик. Кай на секунду замирает, прикидывая, куда бы сесть, замечает просвет за пластиковым столом и устремляется туда.
Квадратный, поперек себя шире, черный как сапог, докер, косится на него и неохотно потесняется. "Лопать пришел? - буркает он. - Ну-ну, давай, лопай..."
Перед самим докером огромная груда ореховой шелухи. Орехи он давит в кулаке, а ядрышки откладывает в сторону. Каю становится интересно.
Он вежливо благодарит, садится и, не забывая прихлебывать лапшу, начинает потихоньку оглядывать сидящих. И правда - кто-то пришел поесть. А кто-то явно чего-то ждет, забаррикадировавшись тарелками. Громила-докер. Женщина лет семидесяти без коррекции, в леопардовой водолазке и шлепанцах со стразами. Подросток-небинарник с розовыми волосами и имплантами по всей голове. Пара средних лет. Монах в оранжевом.
Монах перебирает четки. Женщина сортирует палочками салат - рисинку направо, рисинку налево. Подросток что-то жует и гоняет от локтя к ладони голографическую фигурку.
Друг на друга они не смотрят.
Кай тоже ни на кого не смотрит. Почти.
Бобовые проростки приятно хрустят. По небу растекается вкус - мята, лайм и умами, желто-зеленый, тягучий, почти такой же как нити внимания от ждущих, и навстречу этому вниманию вдруг приходит звук. Черный, бархатный, негромкий, откуда-то издалека - но что-то в этом звуке тыкает Кая, как иголкой. Он обнаруживает, что стоит и озирается - будто кто-то позвал его по имени.
Но кто бы его позвал, никто его тут не знает. Никто его так не зовет, кроме...
Ну, кроме.
Но ее тут нет.
Или это "Супернова". Со своими мортидо-резонаторами. Экспериментаторы чертовы. Поесть не дадут. Я вам не дам...
Кай чувствует, как пропадает вкус и одновременно начинают неметь и разъезжаться в улыбке губы. Кто-то заслоняет путь - докер, зря. Шум вокруг - другой диапазон, неважно.
По звуку, гладкому и блестящему, удобно скользить, как по черному льду. Очень легко, очень быстро.
...но на другом конце ничего нет.
Кай сканирует округу - нет, ничего сверх меры, обычная электроника, обычная органика, обычное все. Плоть, металл, дыхание...
На другом конце гладкой, черной, атласной ленты сидит человеческий мальчик - парнишка лет шестнадцати. В руках у него саксофон. Он играет.
Это все.
Кай моргает. Какое-то время - две, три, пять секунд уходят на то, чтобы войти в привычный режим обратно.
Не обязательно оружие.
Не обязательно "Супернова".
Резонатору нужен человек, да.
Но резонатор даже не обязательно кибернетический.
Изогнутый металл. Человеческий подросток. Дыхание.
Просто музыка. Музыка. Просто.
Кай беззвучно смеется. Что значит паранойя!
Паренек заканчивает и останавливается перевести дух.
- Это ты сам придумал так играть? - спрашивает Кай.
Паренек дергает плечом.
- Сам.
- Давно тренируешься?
- Давно, - угрюмо бросает парнишка и отворачивается.
- Да вот как взрыв в доках был, вот с тех самых пор! - Начинает быстро лопотать женщина, возникая за плечом у мальчика. - Вот импланты ему тогда все и пережгло, не видит он с тех пор, а на новые денег у нас нет, откуда нам их взять-то, а доктор сказал - ну вы хоть легкие-то тренируйте, все полегче будет, миссис Пауэрс, вот мой Сэмюэль и играет, играет с той поры, а ничего плохого мы, мистер, не делаем, Сэмюэль - он как птичка божия...
На "птичке" Сэмюэль, и так сутулый, горбится еще сильнее, отворачивается и сплевывает. Кай усмехается, многозначительно смотрит на мамашу и прижимает палец к губам. Она зажимает себе рот обеими ладонями и начинает истово кивать - мол, поняла-поняла. Кай поворачивается к парнишке.
- По-моему, ты отлично играешь, Сэмюэль, - говорит он.
- Вот только милостыни тут не надо, мистер, - огрызается паренек.
Кай сует руки в карманы и делает шаг ближе.
- С милостыней - это не ко мне. Я, - Кай ухмыляется, - прямо скажем, планирую на тебе нажиться. Точнее, - он ухмыляется ещё шире, парнишка не видит, но слышит интонацию и чуть подаётся вперед, - нажиться кое-на-ком с твоей помощью. Если ты потянешь, конечно.
- А чего это не потяну, - обижается Сэмюэль. - У меня дыхалка во!
- Дыхалка - это отлично, - одобряет Кай, - но не главное. Давай-ка так. Я говорю. Ты слушаешь и повторяешь. Только не словами, а музыкой, понятно?
- Да чего уж не понять, - ворчит Сэмюэль. - Не дурной.
Кай на мгновение прикрывает глаза.
- Давным-давно, на Старой Земле, - начинает он голосом доброго сказочника, - когда корабли плавали по морям, жил-был капитан...
Саксофон задумывается, потом издает низкую руладу. Сэмюэль никогда не видел моря, только космос. Сойдёт, думает Кай.
- Он был молод и силен, и у него была красавица-невеста. И было у него два друга. Один позавидовал его невесте, другой - его месту, и вместе они написали донос на нашего капитана. Судья прочитал его и увидел, что капитан невиновен - но, если его отпустить, это погубит карьеру. Капитана бросают в тюрьму - и вот он, еще недавно такой молодой, такой счастливый, лишается всего - и свободы, и любви, и надежды, и оказывается заточен в крошечной каморке, под землей, один, в темноте, на долгие годы, годы, годы...
Саксофон истекает музыкой, как раненый кит - кровью. Чистое, дистиллированное отчаяние, концентрированная тоска по невозможному.
В яблочко, думает Кай, отлично.
Где-то на краешке сознания мелькает мысль - как здорово, что у него никогда не было детства и юности. То есть, были, конечно, какие-то, но память о них была успешно стёрта после вербовки техниками "Суперновы", и выяснять, что там было, у Кая нет ни малейшего желания. Судя по самому факту вербовки - что-то в этом же роде, а то и что похуже. Сэмюэль, по крайней мере, хочет жить. А андроиды из тех, кто хочет жить, не получаются.
Кай не сразу замечает, что музыка уже затихла, и на него все смотрят. Кроме мамаши Сэмюэля, которая украдкой утирает глаза передником, и самого музыканта, который переводит дух.
- Да, - говорит Кай. - То, что надо. Я за тобой заеду завтра, - Кай смотрит на комм, - в три. Оденься поприличнее.
Кай встаёт и собирается уходить.
- Эй, мистер, - окликает его Сэмюэль.
Кай оглядывается.
- А что с этим капитаном дальше-то стало?
Кай ухмыляется:
- А, с ним? Сбежал на волю, нашел сундук с сокровищами и всем показал, конечно. А ты как думал?
В номере Кай выключает свет, делает стену прозрачной - надо же, не поскупились для консультанта, и правда хороший вид - бросает себя в кресло, задирает ноги на столик и включает запись на комме. Вокруг начинают плескаться черные волны. По ту сторону стекла вверху, внизу, справа, слева, со всех сторон переливаются огоньки. Звездное небо внутри каменного шарика. Звездное небо внутри меня и закон над головой. Или наоборот? Ха-ха, не помню...
Свет, и тьма, и музыка, и решенная задача кружат голову. Движения делаются смазанными - синдром перегрузки. Кай грозит сам себе пальцем - ну-ну, приятель, давай-ка поосторожней.
Но, прежде чем провалиться в сон, он смотрит на запись - девять минут тридцать три секунды - одним пальцем набирает "Кора" и нажимает "отправить".
Лучший костюм Самюэля выглядит, прямо скажем, так себе - болтается, как на вешалке. Из рукавов торчат мослы. Впрочем, это к лучшему, хмыкает Кай. Посмотрим, как у Лолы Вонг с материнскими инстинктами.
- Все запомнил? - спрашивает он на всякий случай.
Сэмюэль кивает.
- Я тебе только самое начало подскажу. Потом сам, как репетировали. Это твой шанс. Продуешь - сам виноват, я тебе другую халтуру искать не буду.
- Да понял я, понял, мистер Кей, - бурчит Сэмюэль.
Лифт распахивается. Кай нажимает парнишке на плечо, подталкивая его к выходу. Сэмюэль крепче вцепляется в саксофон обеими руками и сопит.
- Великий царь живёт в своем дворце, - вкрадчивым голосом начинает Кай. Саксофон подхватывает. Длинные, накрашенные ресницы мадам Вонг вздрагивают. - Однажды он попадает в милость к богу вина и веселья...
Саксофон завивается виноградной лозой, оплетает слова, заглушает голос.
...Бог говорит, что исполнит все, что он пожелает. Царь загадывает, чтобы все, чего он касался, превращалось в золото. Бог выполняет его желание. Царь касается розы в своем саду - и она становится золотой, изысканной и драгоценной, как работа лучшего ювелира. Царь идёт по ступеням дворца - и под его ногами они превращаются в благородный металл. Царь устраивает пир, чтобы отпраздновать свое богатство - но фрукты, и хлеб, и вино превращаются в золото в его руках. Он зовёт слуг - но слуга, коснувшись его, превращается в золотую статую. Выбегает из глубины покоев его младшее, его любимое дитя - и царь в ужасе отшатывается и криком прогоняет его прочь. Посреди огромного зала стоит самый богатый, самый бедный на свете царь, и закатные лучи заливают все вокруг него расплавленным пламенем...
Наконец, саксофон замолкает. Кай смотрит на мадам Вонг. Она не сразу это замечает.
- Нет, - резко говорит она. - Чушь. Это не сработает.
- Не сработает - значит, не сработает, - покладисто говорит Кай.
Он поднимается, кладет руку слепому парнишке на плечо, и они выходят.
Мадам Вонг курит у псевдоокна. Псевдоокно можно настроить на любой пейзаж, хоть на Старую Землю. Окно в спальне мадам Вонг в реальном времени показывает прилетающие и улетающие корабли, горстки кружащихся огней. Корабли прилетают и улетают. Дело идёт. Когда мадам Вонг просыпается, первым делом она всегда смотрит в окно.
Сейчас она смотрит, но не видит. В ушах ещё плещется блюз - тяжёлые, темные, маслянистые воды, в которые хочется рухнуть, но нельзя. Нельзя.
Соберись, кошка драная, командует себе мадам Вонг, но это не помогает, потому что память о музыке не отпускает, пробирается под самую кожу, напоминает о невозможном, хватает за загривок, безжалостно макает в черную воду и держит там, держит, держит, шепчет на ухо вкрадчивым голосом - что она уже не молода и никогда не будет; что дело оставить некому; что сын только и может, что клянчить деньги; что дочь, мерзавка, выросла в метрополии и воротит нос от "грязного бизнеса", что она одна, одна, одна в черном вакууме посреди космоса, и что сделать с этим ничего нельзя, нельзя, нельзя.
Мадам Вонг гасит сигарету, высоко задирает подбородок, туго затягивает пояс, кидает охраннику - "Сэмюэль Пауэрс, найди".
Через полчаса юркий, сияющий хромом флаер мадам Вонг останавливается у двери Пауэрсов. Она распахивает дверь, не здороваясь, бросает на стол перед озадаченным Сэмюэлем пачку денег и рявкает - играй!
Мать торопливо подаёт ему инструмент. Сэмюэль играет. На звуки из двери постепенно сползается округа. Охранник, замерший на крыльце, угрожающе шевелит челюстью. Мадам Вонг смотрит в потолок и курит, зажигая одну сигарету от другой. Никто не решается сказать ей ни слова.
Из приоткрытой двери изливается саксофонное море, хлещет по узкому переулку и вытесняет все. Кай сидит в дешёвой чифаньке напротив, над огромной чашкой лапши и методично накручивает белесые пряди на палочки. За соседним столиком кто-то всхлипывает. Тут же шикают - да тихо ты, дай послушать.
Волны потихоньку выравниваются. Кай встаёт, сует купюру под чашку, подхватывает трость и выходит. Пересекает улицу в три шага, раздвигая грудью бархатные, хрипловатые воды, и встаёт у флаера.
Тишина, приходящая после музыки, неловка и оглушительна. Мадам Вонг выскакивает из дома, будто спасаясь от нее, - и утыкается прямо в Кая.
- Вы вернулись, - говорит он, тщательно не замечая покрасневшего носа и припухших глаз.
Мадам Вонг смотрит на него, как на привидение.
- Вот и ваши клиенты так же будут возвращаться, - учтиво говорит Кай, слегка кланяясь. - Я не сомневался, что вы это поймёте, у вас великолепная деловая интуиция. Поздновато уже, конечно, но дела никогда не заканчиваются, особенно, если это "Золотое колесо"... - Кай говорит ровным, спокойным голосом, и мадам Вонг хватается за него, как за соломинку - конечно, конечно, конечно, все, что сюда ее привело - это дело и только дело. Ничего личного, только бизнес.
Лола Вонг красится перед встречей. Можно было бы этого не делать - можно было бы нанять кого-нибудь, или сделать голокоррекцию, или просто махнуть на все рукой - но ей нравятся эти медленные, размеренные минуты, медленные, размеренные движения ритуала. Как десять, как двадцать, как сорок лет назад.
Она проводит по лицу пуховкой - ей нравится прикосновение - откладывает ее в сторону, берет длинную, тонкую кисть, безошибочно тянется к одной из бесчисленных коробочек с помадой.
Дверь с шелестом откатывается в сторону. В зеркале возникает квадратный силуэт Джексона.
- Андроид этот твой консультант, - угрюмо выпаливает он.
Лола Вонг откидывает коробочку. Драгоценное дерево щелкает. Внутри покоится алое. Лола вдыхает запах.
- Андроидов не существует, - говорит она.
- Официально не существует, - буркает Джексон, налегая на первое слово, как на заклинивший люк.
Лола касается помады кончиком кисти.
- Тем лучше.
Тонкие, легкие прикосновения. Как когда-то давно.
Отражение кивает. Что за времена, когда положиться можно только на свое отражение...
Джексон пользуется тем, что она не может говорить. Он вываливается из зеркала и теперь нависает над Лолой.
- Андроиды - это "Супернова". А иметь дело с "Суперновой"...
Это становится утомительно. Лола откладывает кисть.
- Кто произвел твою руку, Майк? А импланты? А биомодификаторы?
- Это другое! - взвивается Джексон. - У меня шестьдесят процентов мясных! Я даже голосовать могу!
- Что делать? - поражается Лола. - Ты когда в последний раз на планете был?
Джексон заливается краской.
- Мне сам принцип важен!
- Не будь ханжой, Майк. - Она встает, подбирает со столика веер, и он щелкает, раскрываясь в ее руке. Лола встряхивает запястьем, резко складывая его о ладонь, и усмехается. - Я знаю, как вести дела.
- Ну, как вам мой совет? - спрашивает Кай.
Лола Вонг опускает ресницы, явно чтобы скрыть досаду.
- Вполне, - говорит она, делая глоток из бокала. На прозрачном стекле остается маленький алый след.
Кай мысленно аплодирует ее выдержке. Но, конечно, полвека в деле учат держать удары по самолюбию.
- Хотите еще один? - спрашивает он.
Мадам Вонг вскидывается, как боец на сигнал тревоги.
- Недорого. Двадцать процентов от дохода, который вы получите с помощью Сэмюэля, - невозмутимо говорит Кай. - На постоянной основе. Вы ведь уже подсчитали, как у вас подскочит оборот?
Мадам Вонг пристально смотрит на него.
- Вы же понимаете, - говорит она, выдыхая дым вверх. - Хозяйка тут я. Я могу договориться с мальчишкой напрямую.
- Можете, - соглашается Кай. - Но через год... Максимум - полтора... - Кай проводит пальцем по краешку бокала. Бокал отзывается тихим звоном. - Он у вас запьет, начнет играть отвратительно и закончится. А вы так и не поймёте, что случилось, потому что все же было хорошо.
Мадам смотрит на него с нескрываемым раздражением. На Кая очень быстро начинают так смотреть.
- Или вы можете рискнуть и получить гораздо больше, - подсказывает он.
В мадам борются практичность и стремление поставить умника на место. В конце концов, практичность побеждает.
- Ладно, - наконец, говорит она. - По рукам. - И в чем секрет?
- Первое, что сделает Сэмюэль, - поясняет Кай, - это накопит на импланты и вставит себе новые глаза. Потом - ринется наслаждаться всем, что вы тут предлагаете. А примерно через год эйфория схлынет, он обнаружит, что импланты - это только импланты, казино - это только казино, женщины - это только женщины и так далее. И вот здесь, - Кай поднимает палец, - он может легко сломаться, потому что он знает, что делать с вечным боем. Что делать с победой, он не знает. Но если он переживет этот момент, не сломавшись - а я постараюсь, чтобы он это сделал - его музыка станет лучше. И мы все выиграем, - он слегка салютует собеседнице бокалом.
Мадам Вонг смотрит на него с интересом.
- Мне нравится, как вы ведёте дела, - говорит она. - Вы не думали о постоянном нанимателе?
Кай хмыкает.
- Мои отношения с постоянными нанимателями, - нанимательницами, ехидно поправляет внутренний голос, - имеют тенденцию не очень хорошо заканчиваться. Я бы очень хотел избежать такого рода... осложнений... в наших с вами отношениях.
Вроде Двухминутной Резни, например, подсказывает тот же голос.
Лола Вонг не может встроить тебя в качестве детали в супероружие. Лола Вонг не может послать тебя на смерть. И даже если пошлет - ты не пойдешь, не так ли?
Не пойду, соглашается с внутренним голосом Кай.
Это делает Лолу Вонг даже миленькой. И скучной заодно.
Ну, что она может сделать? Выбросить в воздушный шлюз? Пф.
Видимо, что-то из этого отражается у Кая на лице.
- Вы меня удивляете, - говорит мадам Вонг, поднося длинный мундштук к маленькому алому рту, запрокидывая мраморную шею (отличная пластика, думает Кай, хорошие специалисты делали) и выдыхая вверх ароматный дым. - А меня уже давно сложно удивить, - многозначительно добавляет она.
Бедная тетка, думает Кай.
- Этому можно научиться, - говорит он вслух. - Удивляться. Удивлять себя.
Тонко прорисованные брови на набеленном лице ползут вверх.
- Вам не нужен ещё один одноразовый любовник, - говорит Кай. - Вам нужно невозможное, - он слегка разводит руками. - А чего у меня нет, того нет.
Мадам Вонг отводит в сторону мундштук и пристально смотрит на Кая.
- Давненько мне не отказывали, - говорит она.
Кай ухмыляется.
- Это я из чувства самосохранения. Вот проснетесь вы с утра разочарованной, махнете ручкой - и выбросят меня ваши головорезы в воздушный шлюз. А мне бы этого не хотелось.
Мадам Вонг ударяет ногтем по мундштуку. Лёгкие белые хлопья летят вниз.
- А я-то не поверила Джексону, когда он сказал, что вы андроид, - говорит она.
Р, думает Кай. Р - Репутация.
- Зря, - кротко отвечает Кай. - Он, судя по всему, отличный специалист.
Как всегда после законченного дела, приходит пустота. Кай приходит в номер, стягивает галстук, гасит свет, и опять оказывается перед морем огней.
Тишина. Темнота.
Это невыразимо хорошо.
Пустота, в которой все началось, и которой все заканчивается.
На той стороне никого нет. Ничего нет.
И это тоже хорошо. Это самое лучшее.
Каково бы ни было отчаяние, ему всегда есть предел, заданный хрупкостью любой материи. Живое умирает, неживое ломается - и все опять распадается, рассыпается на атомы, на звездную пыль. И если это принять, если в это поверить до конца, то ты делаешься свободен. По-настоящему свободен, что бы с тобой ни происходило.
В темноте жужжит комм.
Кай чертыхается. Ему не хочется шевелиться.
Комм затихает, но тут же начинает жужжать снова.
Кай сгребает злосчастный девайс, смотрит на всплывшее на экран имя, некоторое время смотрит на него и потом все-таки тыкает "принять".
Падает в кресло и складывает ноги на столик. Смотрит за стекло, внутрь астероида, и почти физически ощущает, как сигнал идет от антенны к антенне, от спутника к спутнику, от станции к станции.
Он прикидывает - у Коры сейчас утро. Часов семь. Воображение дорисовывает - вот она возвращается с пробежки, стряхивает в прихожей кроссовки, оставляя вечные песчаные следы, идет в кухню, наклоняется - форма обтягивает фигуру, по спине расплывается темное пятно от пота - вытаскивает сок из холодильника, наливает себе, шипит от удовольствия, делая глоток - и потом сгребает комм и нажимает вызов.
Или нет. Или, может быть, она нервно бродит из угла в угол, сонная и усталая после бессонной ночи. Пинает пустую бутылку, попавшуюся на пути, ушибает палец, злится и хватает комм, потому что ей хочется заорать - а вокруг никого нет.
Сигнал, наконец, доходит.
- Привет, - тихо говорит Кора.
(...)
- Привет.
(...)
- Ты как?
(...)
- Работаю.
(...)
- Хорошая музыка.
(...)
- Ничего так.
(...)
- По работе?
(...)
- Вроде того.
По темному потолку ползают пятна света от реклам, фонарей и пролетающих флаеров. Желтые. Красные. Синие.
Продолжение в следующем посте.
Посвящается christa_eselin, потому что разговоры, и irondragonfly, потому что любовь к бракованным андроидам. Ну и, хм, не только:)
Весь этот блюз
Коре опять снились мертвые.
Она не говорит об этом вслух. Просто сначала молча злится на все на свете; потом идет тренироваться, не разогревшись, и тянет связку; потом оказывается вынуждена отменить занятия в додзе, и становится еще злее. Потом идет за выпивкой, застает Кая, методично выливающего в раковину весь найденный по углам алкоголь, и взрывается.
- Какого черта?!
Кай поднимает голову и молча смотрит на нее.
Это неприятно делать; корино отчаяние отзывается неприятным зудом где-то под кожей. Очень хочется, чтобы Кора перестала; чтобы у нее разгладилась морщинка между бровей; чтобы расправились плечи, чтобы вздернулся подбородок, чтобы из глаз ушло это злое и жалкое выражение. Чтобы она перестала себя наказывать.
Можно было бы дать ей выпить. Или поцеловать. Или подраться.
Ничего из этого не помогает. Ничто из этого не может вернуть к жизни корабли, в смерти которых она себя винит.
- Это не помогает, - говорит Кай вслух.
- Откуда ты знаешь? - зло бросает Кора.
- Я смотрю на тебя и вижу.
- Что ты видишь, железяка ржавая?! - взрывается Кора. - Ты вообще представляешь, каково мне?!
- Нет, - кротко говорит Кай. - Не представляю.
Это ошибка.
- Вот именно! - злорадно взвивается Кора. - Ты... ты вообще не человек!
Что-то внутри щелкает; зуд под кожей становится синим и электрическим; невидимые искры удлиняются, вздрагивают, выплескиваются в одно быстрое, слитное движение, гладкое, невыразимо приятное своей завершенностью. Кай обнаруживает, что держит Кору парализующим хватом; что тело под его руками дрожит; что дыхание у Коры сбито, что стойка в миллиметре от болевой, и что Кора ждет, ждет, ждет этого миллиметра, потому что ей хочется сорваться, и без разницы - как.
Изнутри в ответ поднимается ледяная, хрустящая легкость. Он чуть ослабляет хватку - нет, я не дам тебе этого. Не дам. - чувствует, как вздрагивает горло под локтем, и шепчет:
- Ты правда хочешь забыться, Кора? Хочешь не помнить прошлого? Позвони в "Супернову". Заключи с ними контракт. Стань андроидом. Как я.
Кора изворачивается и изо всей силы пинает его в коленную чашечку.
Кай отталкивает ее от себя, откатывается прочь и хохочет:
- Не хочешь? Я так и думал!
Кора смотрит на него исподлобья, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки.
На столе издает трель комм.
Кай поднимается и сгребает его.
- Привет, Лю. Как я тут? Прекрасно.
Кора вздергивает подбородок. Глаза у нее светлые от бешенства, но вниманием она уже в здесь и сейчас, снаружи, не внутри. Вот и хорошо, вот и ладненько, думает Кай, одновременно слушая щебет в трубке. - Новое дело? Да, отлично, скинь мне. С вылетом на место? О, так это еще лучше! Да, свободен. Ну, мало ли что я планировал... так вышло, - Кай говорит, поднимаясь по лестнице, и чувствует спиной тяжелый корин взгляд, как сквозь прицел.
В колене что-то хрустит. Стар я уже для таких фокусов, думает Кай.
"Консультант" выглядит обычно. Даже слишком обычно, на вкус Джексона.
Неброский костюм в полоску. Прям как у него самого. Везде выглядит уместно, позволяет много всего спрятать по карманам, не мнется, самоочищается. Стоит примерно как вся потрепанная "пчела" "консультанта" целиком. Джексон морщится. Он еще прекрасно помнит, как они грызлись с Лолой за то, чтобы нормальная экипировка была у всех ребят, а не только тех, кто у парадного. Вечно норовит экономить на чем попало, ведьма старая.
Джексон смотрит на "консультанта" и чувствует что-то вроде оскорбленного профессионального достоинства. Если ты нормальный гангстер - ну вот и занимался бы чем положено, а не шарлатанством каким. Так нет же.
Трость. Трость не нравится Джексону совсем. Вычурная деталь, которая легко перетягивает внимание на себя и легко отбрасывается.
Проходимец со стажем, определяет его Джексон.
Проходимец подходит, легко помахивая тростью, останавливается и слегка кланяется. Руки Джексону он предусмотрительно не подает. Джексону очень хочется протянуть металлическую ладонь, сгрести его за грудки и встряхнуть как следует - просто чтоб понял, кто тут главный. Вместо этого он спрашивает:
- Мистер Кей?
Проходимец кивает.
- Мадам Вонг вас ждет.
На пути из космопорта Джексон специально бросает флаер в вираж пару раз вокруг монорельса. Проходимец никак не реагирует, и это портит настроение Джексону еще больше.
Мадам Вонг, госпожа "Золотого колеса", выглядит молодо и очень красиво - типажом, который был на пике моды лет семьдесят назад. Черные волосы, высветленная кожа, маленький алый рот, раскосые глаза с тяжёлыми ресницами, отчего у мадам постоянный томный прищур. Дива.
Это, конечно, если не задумываться о том, какую хватку нужно иметь, чтоб полвека управлять космическим казино. Кай чувствует укол симпатии. Всегда интересно, как кто-то берет и выращивает структуру из ничего.
Мадам Вонг отнимает от алых губ длинный тонкий мундштук и указывает жестом на место напротив себя. Кай учтиво кланяется и садится.
Интересно, сколько мертвых у нее за спиной. Снятся ли они ей по ночам.
Мадам Вонг выпускает в воздух крохотное облачко ароматного дыма.
Вряд ли, думает Кай.
- Вы знаете, кто я? - спрашивает Лола Вонг.
- Конечно, - говорит Кай. - Хозяйка одного из трех крупнейших космических казино в этом квадранте.
Она резким движением коготка сбивает с мундштука пепел.
- Именно. "Одна из". - Мадам Вонг подается вперед. - Я не хочу быть "одной из". Я не хочу, чтобы "Колесо" было "одним из"! Я хочу, чтобы мы были единственными. Легендарными. Чтобы нас помнили.
"Мы". "Нас".
Лола Вонг боится бесплодия. Боится небытия.
- Вы хотите невозможного, - говорит Кай.
Она зло щурится:
- То есть, вы отказываетесь?
- То есть, я формулирую ваш запрос, - мягко поясняет Кай. - Да, я могу с этим работать. Стоить это будет... - он называет сумму.
Мадам Вонг опешивает от такой наглости.
- За один совет!
Кай кивает.
- За один совет, который, может быть не сработает. Или сработает. - Он улыбается. - И вы получите свое чудо. Или не получите.
Мадам Вонг изо всех сил затягивается. Кай упирает локти в стол, складывает подбородок на скрещенные пальцы и ждет. За ней приятно наблюдать - как трепещут тщательно вылепленные хирургом ноздри, как напрягается спина, как мерцает рисовая пудра на искусно набеленном лице - и как под всей этой оболочкой, внутри грызутся тщеславие и жадность. Подлинная страсть всегда завораживает.
Наконец, тщеславие побеждает.
- Каковы ваши гарантии? - недовольно спрашивает Лола Вонг.
- Никаких, - пожимает плечами Кай. - Но у вас был мой номер. - Он улыбается. - Вы знаете, кто я.
Она сдается и выписывает чек.
"Р, - думает Кай, дожидаясь, пока Лю подтверждает поступление на счет. - Репутация".
Кай неторопливо идет по проспекту, вырубленному внутри астероида. Искусственная гравитация ставит все с ног на голову - здания тянутся вверх, к центру планетки, изрезанной огромными кавернами, как сыр. На темных стенах пляшут неоновые вывески. Высоко над головами шныряют жуками флаеры. Гроздья фонарей рассыпают лучи, от которых больше теней, чем света. Со свистом и шелестом между верхушками зданий проносится монорельс. Огромные окна игральных залов сияют изнутри аквариумным светом.
Кай останавливается у входа в один из кабаре-холлов. Вход огромен, его поддерживают две огромных квадратных колонны, метров по пять каждая. В каждой клубится молочный туман, внутри которого то проступают, то исчезают нагие человеческие тела. Мужчины и женщины отрешенно бродят в своем потустороннем мире. Иногда подходят и начинают ощупывать стекло изнутри, будто пытаясь выбраться - тогда с той стороны на мгновение необычайно четко показывается ладонь, прижатая к стеклу. С каждой стороны колонны изображение разное, но лиц не видно нигде. Кай стоит, рассматривая их, и думает о том, что художник хорошо знал свое дело - не нужно показывать всего. Нужно заставить работать воображение. Любая реальность меркнет в сравнении с мечтой. В сравнении со сновидением.
Молочный туман заволакивает гуманоида, печально сидящего на полу у стены, опять редеет. В тумане смутно маячит нагая женщина, стоящая на четвереньках, и кто-то, подкрадывающийся к ней. Кай качает головой и идет дальше. От чужих снов всегда остается привкус печали и усталости, когда вынужденно понимаешь про их хозяев больше, чем хотел бы.
Кай сворачивает с проспекта прочь. В служебных тоннелях своя жизнь. Стайка гуманоидов неясного пола, в блестках и перьях, торопливо курит у заднего входа кабаре. Проезжает, голося, тележка с едой. Несколько стариков, сидя на корточках прямо на полу, играют в го.
Запахи становятся гуще. Прохладный, выверенный кондиционерами воздух проспектов наполняется перцем, базиликом и мятой. Кай принюхивается, сует трость под мышку и решительно сворачивает в самый кривой переулок.
Там не протолкнуться, и Кай понимает, что зашел удачно. Он пробирается мимо гигантского чана с вареной кукурузой, пристраивается в хвост разномастной очереди и вскоре оказывается счастливым обладателем тарелки размером с небольшой тазик. Кай на секунду замирает, прикидывая, куда бы сесть, замечает просвет за пластиковым столом и устремляется туда.
Квадратный, поперек себя шире, черный как сапог, докер, косится на него и неохотно потесняется. "Лопать пришел? - буркает он. - Ну-ну, давай, лопай..."
Перед самим докером огромная груда ореховой шелухи. Орехи он давит в кулаке, а ядрышки откладывает в сторону. Каю становится интересно.
Он вежливо благодарит, садится и, не забывая прихлебывать лапшу, начинает потихоньку оглядывать сидящих. И правда - кто-то пришел поесть. А кто-то явно чего-то ждет, забаррикадировавшись тарелками. Громила-докер. Женщина лет семидесяти без коррекции, в леопардовой водолазке и шлепанцах со стразами. Подросток-небинарник с розовыми волосами и имплантами по всей голове. Пара средних лет. Монах в оранжевом.
Монах перебирает четки. Женщина сортирует палочками салат - рисинку направо, рисинку налево. Подросток что-то жует и гоняет от локтя к ладони голографическую фигурку.
Друг на друга они не смотрят.
Кай тоже ни на кого не смотрит. Почти.
Бобовые проростки приятно хрустят. По небу растекается вкус - мята, лайм и умами, желто-зеленый, тягучий, почти такой же как нити внимания от ждущих, и навстречу этому вниманию вдруг приходит звук. Черный, бархатный, негромкий, откуда-то издалека - но что-то в этом звуке тыкает Кая, как иголкой. Он обнаруживает, что стоит и озирается - будто кто-то позвал его по имени.
Но кто бы его позвал, никто его тут не знает. Никто его так не зовет, кроме...
Ну, кроме.
Но ее тут нет.
Или это "Супернова". Со своими мортидо-резонаторами. Экспериментаторы чертовы. Поесть не дадут. Я вам не дам...
Кай чувствует, как пропадает вкус и одновременно начинают неметь и разъезжаться в улыбке губы. Кто-то заслоняет путь - докер, зря. Шум вокруг - другой диапазон, неважно.
По звуку, гладкому и блестящему, удобно скользить, как по черному льду. Очень легко, очень быстро.
...но на другом конце ничего нет.
Кай сканирует округу - нет, ничего сверх меры, обычная электроника, обычная органика, обычное все. Плоть, металл, дыхание...
На другом конце гладкой, черной, атласной ленты сидит человеческий мальчик - парнишка лет шестнадцати. В руках у него саксофон. Он играет.
Это все.
Кай моргает. Какое-то время - две, три, пять секунд уходят на то, чтобы войти в привычный режим обратно.
Не обязательно оружие.
Не обязательно "Супернова".
Резонатору нужен человек, да.
Но резонатор даже не обязательно кибернетический.
Изогнутый металл. Человеческий подросток. Дыхание.
Просто музыка. Музыка. Просто.
Кай беззвучно смеется. Что значит паранойя!
Паренек заканчивает и останавливается перевести дух.
- Это ты сам придумал так играть? - спрашивает Кай.
Паренек дергает плечом.
- Сам.
- Давно тренируешься?
- Давно, - угрюмо бросает парнишка и отворачивается.
- Да вот как взрыв в доках был, вот с тех самых пор! - Начинает быстро лопотать женщина, возникая за плечом у мальчика. - Вот импланты ему тогда все и пережгло, не видит он с тех пор, а на новые денег у нас нет, откуда нам их взять-то, а доктор сказал - ну вы хоть легкие-то тренируйте, все полегче будет, миссис Пауэрс, вот мой Сэмюэль и играет, играет с той поры, а ничего плохого мы, мистер, не делаем, Сэмюэль - он как птичка божия...
На "птичке" Сэмюэль, и так сутулый, горбится еще сильнее, отворачивается и сплевывает. Кай усмехается, многозначительно смотрит на мамашу и прижимает палец к губам. Она зажимает себе рот обеими ладонями и начинает истово кивать - мол, поняла-поняла. Кай поворачивается к парнишке.
- По-моему, ты отлично играешь, Сэмюэль, - говорит он.
- Вот только милостыни тут не надо, мистер, - огрызается паренек.
Кай сует руки в карманы и делает шаг ближе.
- С милостыней - это не ко мне. Я, - Кай ухмыляется, - прямо скажем, планирую на тебе нажиться. Точнее, - он ухмыляется ещё шире, парнишка не видит, но слышит интонацию и чуть подаётся вперед, - нажиться кое-на-ком с твоей помощью. Если ты потянешь, конечно.
- А чего это не потяну, - обижается Сэмюэль. - У меня дыхалка во!
- Дыхалка - это отлично, - одобряет Кай, - но не главное. Давай-ка так. Я говорю. Ты слушаешь и повторяешь. Только не словами, а музыкой, понятно?
- Да чего уж не понять, - ворчит Сэмюэль. - Не дурной.
Кай на мгновение прикрывает глаза.
- Давным-давно, на Старой Земле, - начинает он голосом доброго сказочника, - когда корабли плавали по морям, жил-был капитан...
Саксофон задумывается, потом издает низкую руладу. Сэмюэль никогда не видел моря, только космос. Сойдёт, думает Кай.
- Он был молод и силен, и у него была красавица-невеста. И было у него два друга. Один позавидовал его невесте, другой - его месту, и вместе они написали донос на нашего капитана. Судья прочитал его и увидел, что капитан невиновен - но, если его отпустить, это погубит карьеру. Капитана бросают в тюрьму - и вот он, еще недавно такой молодой, такой счастливый, лишается всего - и свободы, и любви, и надежды, и оказывается заточен в крошечной каморке, под землей, один, в темноте, на долгие годы, годы, годы...
Саксофон истекает музыкой, как раненый кит - кровью. Чистое, дистиллированное отчаяние, концентрированная тоска по невозможному.
В яблочко, думает Кай, отлично.
Где-то на краешке сознания мелькает мысль - как здорово, что у него никогда не было детства и юности. То есть, были, конечно, какие-то, но память о них была успешно стёрта после вербовки техниками "Суперновы", и выяснять, что там было, у Кая нет ни малейшего желания. Судя по самому факту вербовки - что-то в этом же роде, а то и что похуже. Сэмюэль, по крайней мере, хочет жить. А андроиды из тех, кто хочет жить, не получаются.
Кай не сразу замечает, что музыка уже затихла, и на него все смотрят. Кроме мамаши Сэмюэля, которая украдкой утирает глаза передником, и самого музыканта, который переводит дух.
- Да, - говорит Кай. - То, что надо. Я за тобой заеду завтра, - Кай смотрит на комм, - в три. Оденься поприличнее.
Кай встаёт и собирается уходить.
- Эй, мистер, - окликает его Сэмюэль.
Кай оглядывается.
- А что с этим капитаном дальше-то стало?
Кай ухмыляется:
- А, с ним? Сбежал на волю, нашел сундук с сокровищами и всем показал, конечно. А ты как думал?
В номере Кай выключает свет, делает стену прозрачной - надо же, не поскупились для консультанта, и правда хороший вид - бросает себя в кресло, задирает ноги на столик и включает запись на комме. Вокруг начинают плескаться черные волны. По ту сторону стекла вверху, внизу, справа, слева, со всех сторон переливаются огоньки. Звездное небо внутри каменного шарика. Звездное небо внутри меня и закон над головой. Или наоборот? Ха-ха, не помню...
Свет, и тьма, и музыка, и решенная задача кружат голову. Движения делаются смазанными - синдром перегрузки. Кай грозит сам себе пальцем - ну-ну, приятель, давай-ка поосторожней.
Но, прежде чем провалиться в сон, он смотрит на запись - девять минут тридцать три секунды - одним пальцем набирает "Кора" и нажимает "отправить".
Лучший костюм Самюэля выглядит, прямо скажем, так себе - болтается, как на вешалке. Из рукавов торчат мослы. Впрочем, это к лучшему, хмыкает Кай. Посмотрим, как у Лолы Вонг с материнскими инстинктами.
- Все запомнил? - спрашивает он на всякий случай.
Сэмюэль кивает.
- Я тебе только самое начало подскажу. Потом сам, как репетировали. Это твой шанс. Продуешь - сам виноват, я тебе другую халтуру искать не буду.
- Да понял я, понял, мистер Кей, - бурчит Сэмюэль.
Лифт распахивается. Кай нажимает парнишке на плечо, подталкивая его к выходу. Сэмюэль крепче вцепляется в саксофон обеими руками и сопит.
- Великий царь живёт в своем дворце, - вкрадчивым голосом начинает Кай. Саксофон подхватывает. Длинные, накрашенные ресницы мадам Вонг вздрагивают. - Однажды он попадает в милость к богу вина и веселья...
Саксофон завивается виноградной лозой, оплетает слова, заглушает голос.
...Бог говорит, что исполнит все, что он пожелает. Царь загадывает, чтобы все, чего он касался, превращалось в золото. Бог выполняет его желание. Царь касается розы в своем саду - и она становится золотой, изысканной и драгоценной, как работа лучшего ювелира. Царь идёт по ступеням дворца - и под его ногами они превращаются в благородный металл. Царь устраивает пир, чтобы отпраздновать свое богатство - но фрукты, и хлеб, и вино превращаются в золото в его руках. Он зовёт слуг - но слуга, коснувшись его, превращается в золотую статую. Выбегает из глубины покоев его младшее, его любимое дитя - и царь в ужасе отшатывается и криком прогоняет его прочь. Посреди огромного зала стоит самый богатый, самый бедный на свете царь, и закатные лучи заливают все вокруг него расплавленным пламенем...
Наконец, саксофон замолкает. Кай смотрит на мадам Вонг. Она не сразу это замечает.
- Нет, - резко говорит она. - Чушь. Это не сработает.
- Не сработает - значит, не сработает, - покладисто говорит Кай.
Он поднимается, кладет руку слепому парнишке на плечо, и они выходят.
Мадам Вонг курит у псевдоокна. Псевдоокно можно настроить на любой пейзаж, хоть на Старую Землю. Окно в спальне мадам Вонг в реальном времени показывает прилетающие и улетающие корабли, горстки кружащихся огней. Корабли прилетают и улетают. Дело идёт. Когда мадам Вонг просыпается, первым делом она всегда смотрит в окно.
Сейчас она смотрит, но не видит. В ушах ещё плещется блюз - тяжёлые, темные, маслянистые воды, в которые хочется рухнуть, но нельзя. Нельзя.
Соберись, кошка драная, командует себе мадам Вонг, но это не помогает, потому что память о музыке не отпускает, пробирается под самую кожу, напоминает о невозможном, хватает за загривок, безжалостно макает в черную воду и держит там, держит, держит, шепчет на ухо вкрадчивым голосом - что она уже не молода и никогда не будет; что дело оставить некому; что сын только и может, что клянчить деньги; что дочь, мерзавка, выросла в метрополии и воротит нос от "грязного бизнеса", что она одна, одна, одна в черном вакууме посреди космоса, и что сделать с этим ничего нельзя, нельзя, нельзя.
Мадам Вонг гасит сигарету, высоко задирает подбородок, туго затягивает пояс, кидает охраннику - "Сэмюэль Пауэрс, найди".
Через полчаса юркий, сияющий хромом флаер мадам Вонг останавливается у двери Пауэрсов. Она распахивает дверь, не здороваясь, бросает на стол перед озадаченным Сэмюэлем пачку денег и рявкает - играй!
Мать торопливо подаёт ему инструмент. Сэмюэль играет. На звуки из двери постепенно сползается округа. Охранник, замерший на крыльце, угрожающе шевелит челюстью. Мадам Вонг смотрит в потолок и курит, зажигая одну сигарету от другой. Никто не решается сказать ей ни слова.
Из приоткрытой двери изливается саксофонное море, хлещет по узкому переулку и вытесняет все. Кай сидит в дешёвой чифаньке напротив, над огромной чашкой лапши и методично накручивает белесые пряди на палочки. За соседним столиком кто-то всхлипывает. Тут же шикают - да тихо ты, дай послушать.
Волны потихоньку выравниваются. Кай встаёт, сует купюру под чашку, подхватывает трость и выходит. Пересекает улицу в три шага, раздвигая грудью бархатные, хрипловатые воды, и встаёт у флаера.
Тишина, приходящая после музыки, неловка и оглушительна. Мадам Вонг выскакивает из дома, будто спасаясь от нее, - и утыкается прямо в Кая.
- Вы вернулись, - говорит он, тщательно не замечая покрасневшего носа и припухших глаз.
Мадам Вонг смотрит на него, как на привидение.
- Вот и ваши клиенты так же будут возвращаться, - учтиво говорит Кай, слегка кланяясь. - Я не сомневался, что вы это поймёте, у вас великолепная деловая интуиция. Поздновато уже, конечно, но дела никогда не заканчиваются, особенно, если это "Золотое колесо"... - Кай говорит ровным, спокойным голосом, и мадам Вонг хватается за него, как за соломинку - конечно, конечно, конечно, все, что сюда ее привело - это дело и только дело. Ничего личного, только бизнес.
Лола Вонг красится перед встречей. Можно было бы этого не делать - можно было бы нанять кого-нибудь, или сделать голокоррекцию, или просто махнуть на все рукой - но ей нравятся эти медленные, размеренные минуты, медленные, размеренные движения ритуала. Как десять, как двадцать, как сорок лет назад.
Она проводит по лицу пуховкой - ей нравится прикосновение - откладывает ее в сторону, берет длинную, тонкую кисть, безошибочно тянется к одной из бесчисленных коробочек с помадой.
Дверь с шелестом откатывается в сторону. В зеркале возникает квадратный силуэт Джексона.
- Андроид этот твой консультант, - угрюмо выпаливает он.
Лола Вонг откидывает коробочку. Драгоценное дерево щелкает. Внутри покоится алое. Лола вдыхает запах.
- Андроидов не существует, - говорит она.
- Официально не существует, - буркает Джексон, налегая на первое слово, как на заклинивший люк.
Лола касается помады кончиком кисти.
- Тем лучше.
Тонкие, легкие прикосновения. Как когда-то давно.
Отражение кивает. Что за времена, когда положиться можно только на свое отражение...
Джексон пользуется тем, что она не может говорить. Он вываливается из зеркала и теперь нависает над Лолой.
- Андроиды - это "Супернова". А иметь дело с "Суперновой"...
Это становится утомительно. Лола откладывает кисть.
- Кто произвел твою руку, Майк? А импланты? А биомодификаторы?
- Это другое! - взвивается Джексон. - У меня шестьдесят процентов мясных! Я даже голосовать могу!
- Что делать? - поражается Лола. - Ты когда в последний раз на планете был?
Джексон заливается краской.
- Мне сам принцип важен!
- Не будь ханжой, Майк. - Она встает, подбирает со столика веер, и он щелкает, раскрываясь в ее руке. Лола встряхивает запястьем, резко складывая его о ладонь, и усмехается. - Я знаю, как вести дела.
- Ну, как вам мой совет? - спрашивает Кай.
Лола Вонг опускает ресницы, явно чтобы скрыть досаду.
- Вполне, - говорит она, делая глоток из бокала. На прозрачном стекле остается маленький алый след.
Кай мысленно аплодирует ее выдержке. Но, конечно, полвека в деле учат держать удары по самолюбию.
- Хотите еще один? - спрашивает он.
Мадам Вонг вскидывается, как боец на сигнал тревоги.
- Недорого. Двадцать процентов от дохода, который вы получите с помощью Сэмюэля, - невозмутимо говорит Кай. - На постоянной основе. Вы ведь уже подсчитали, как у вас подскочит оборот?
Мадам Вонг пристально смотрит на него.
- Вы же понимаете, - говорит она, выдыхая дым вверх. - Хозяйка тут я. Я могу договориться с мальчишкой напрямую.
- Можете, - соглашается Кай. - Но через год... Максимум - полтора... - Кай проводит пальцем по краешку бокала. Бокал отзывается тихим звоном. - Он у вас запьет, начнет играть отвратительно и закончится. А вы так и не поймёте, что случилось, потому что все же было хорошо.
Мадам смотрит на него с нескрываемым раздражением. На Кая очень быстро начинают так смотреть.
- Или вы можете рискнуть и получить гораздо больше, - подсказывает он.
В мадам борются практичность и стремление поставить умника на место. В конце концов, практичность побеждает.
- Ладно, - наконец, говорит она. - По рукам. - И в чем секрет?
- Первое, что сделает Сэмюэль, - поясняет Кай, - это накопит на импланты и вставит себе новые глаза. Потом - ринется наслаждаться всем, что вы тут предлагаете. А примерно через год эйфория схлынет, он обнаружит, что импланты - это только импланты, казино - это только казино, женщины - это только женщины и так далее. И вот здесь, - Кай поднимает палец, - он может легко сломаться, потому что он знает, что делать с вечным боем. Что делать с победой, он не знает. Но если он переживет этот момент, не сломавшись - а я постараюсь, чтобы он это сделал - его музыка станет лучше. И мы все выиграем, - он слегка салютует собеседнице бокалом.
Мадам Вонг смотрит на него с интересом.
- Мне нравится, как вы ведёте дела, - говорит она. - Вы не думали о постоянном нанимателе?
Кай хмыкает.
- Мои отношения с постоянными нанимателями, - нанимательницами, ехидно поправляет внутренний голос, - имеют тенденцию не очень хорошо заканчиваться. Я бы очень хотел избежать такого рода... осложнений... в наших с вами отношениях.
Вроде Двухминутной Резни, например, подсказывает тот же голос.
Лола Вонг не может встроить тебя в качестве детали в супероружие. Лола Вонг не может послать тебя на смерть. И даже если пошлет - ты не пойдешь, не так ли?
Не пойду, соглашается с внутренним голосом Кай.
Это делает Лолу Вонг даже миленькой. И скучной заодно.
Ну, что она может сделать? Выбросить в воздушный шлюз? Пф.
Видимо, что-то из этого отражается у Кая на лице.
- Вы меня удивляете, - говорит мадам Вонг, поднося длинный мундштук к маленькому алому рту, запрокидывая мраморную шею (отличная пластика, думает Кай, хорошие специалисты делали) и выдыхая вверх ароматный дым. - А меня уже давно сложно удивить, - многозначительно добавляет она.
Бедная тетка, думает Кай.
- Этому можно научиться, - говорит он вслух. - Удивляться. Удивлять себя.
Тонко прорисованные брови на набеленном лице ползут вверх.
- Вам не нужен ещё один одноразовый любовник, - говорит Кай. - Вам нужно невозможное, - он слегка разводит руками. - А чего у меня нет, того нет.
Мадам Вонг отводит в сторону мундштук и пристально смотрит на Кая.
- Давненько мне не отказывали, - говорит она.
Кай ухмыляется.
- Это я из чувства самосохранения. Вот проснетесь вы с утра разочарованной, махнете ручкой - и выбросят меня ваши головорезы в воздушный шлюз. А мне бы этого не хотелось.
Мадам Вонг ударяет ногтем по мундштуку. Лёгкие белые хлопья летят вниз.
- А я-то не поверила Джексону, когда он сказал, что вы андроид, - говорит она.
Р, думает Кай. Р - Репутация.
- Зря, - кротко отвечает Кай. - Он, судя по всему, отличный специалист.
Как всегда после законченного дела, приходит пустота. Кай приходит в номер, стягивает галстук, гасит свет, и опять оказывается перед морем огней.
Тишина. Темнота.
Это невыразимо хорошо.
Пустота, в которой все началось, и которой все заканчивается.
На той стороне никого нет. Ничего нет.
И это тоже хорошо. Это самое лучшее.
Каково бы ни было отчаяние, ему всегда есть предел, заданный хрупкостью любой материи. Живое умирает, неживое ломается - и все опять распадается, рассыпается на атомы, на звездную пыль. И если это принять, если в это поверить до конца, то ты делаешься свободен. По-настоящему свободен, что бы с тобой ни происходило.
В темноте жужжит комм.
Кай чертыхается. Ему не хочется шевелиться.
Комм затихает, но тут же начинает жужжать снова.
Кай сгребает злосчастный девайс, смотрит на всплывшее на экран имя, некоторое время смотрит на него и потом все-таки тыкает "принять".
Падает в кресло и складывает ноги на столик. Смотрит за стекло, внутрь астероида, и почти физически ощущает, как сигнал идет от антенны к антенне, от спутника к спутнику, от станции к станции.
Он прикидывает - у Коры сейчас утро. Часов семь. Воображение дорисовывает - вот она возвращается с пробежки, стряхивает в прихожей кроссовки, оставляя вечные песчаные следы, идет в кухню, наклоняется - форма обтягивает фигуру, по спине расплывается темное пятно от пота - вытаскивает сок из холодильника, наливает себе, шипит от удовольствия, делая глоток - и потом сгребает комм и нажимает вызов.
Или нет. Или, может быть, она нервно бродит из угла в угол, сонная и усталая после бессонной ночи. Пинает пустую бутылку, попавшуюся на пути, ушибает палец, злится и хватает комм, потому что ей хочется заорать - а вокруг никого нет.
Сигнал, наконец, доходит.
- Привет, - тихо говорит Кора.
(...)
- Привет.
(...)
- Ты как?
(...)
- Работаю.
(...)
- Хорошая музыка.
(...)
- Ничего так.
(...)
- По работе?
(...)
- Вроде того.
По темному потолку ползают пятна света от реклам, фонарей и пролетающих флаеров. Желтые. Красные. Синие.
Продолжение в следующем посте.