НОВАЯ МОНЕТКА в КОПИЛКУ ГАНСОВ. (Алексей Любимов, МАМТ)
В спектакле 15 мая я увидел нового для себя Ганса - Алексея Любимова. Впрочем, и для самого танцовщика Ганс пока не старый, он выступает в этой роли всего второй раз.
Ганс у Любимова продолжает линию образов, идущих от его же Мизгиря и Левина. Доминирующая краска в игре - суровая мужественность, местами граничащая с мужиковатостью (употребляю это слово без отрицательных коннотаций). У любимовского Мизгиря это качество соединялось с несколько стилизованной молодецкой удалью. У Левина - с широко распахнутой русской душой. Ганс у Алексея вышел слегка нелюдимым и диковатым. Он не имеет никаких шансов понравиться Жизели, его ухаживания должны ее пугать в той же мере, в какой пугают попытки выяснить отношения. И он может впасть после смерти девушки в дикую, суеверную тоску, которая приводит его на кладбище и бросает в гибельный хоровод виллис без надежды на спасение.
Лично я предпочитаю более лиричных лесничих - первый акт "Жизели" не о том, как крестьянка предпочла аристократа односельчанину - но Алексей своей игрой полностью меня убедил. Образ пришелся ему впору.
Образ, но не канонизированный в театре рисунок роли.
Маленькое отступление. Смотря спектакль 15-го числа, я понял, почему таких высот в роли Ганса достиг Сергей Мануйлов. Дело не только в актерском мастерстве, в умении переходить от бытовой драмы к высокой трагедии и обратно, в выразительной пластике и филигранной проработке каждого движения. Дело еще и в том, что редакция Татьяны Легат очень подходит Сергею. Все выставленные в ней жесты, реакции, переходы для него естественны и выглядят так, как будто бы он сам их сыпровизировал.
У Алексея все было сложнее. Уже появление его героя с букетом цветов вызвало вопросы. В руках этого Ганса логичнее было бы увидеть подстреленную птицу или мелкую живность, какой одаривают Жизелей его собраться на многих русских и зарубежных сценах. Букет продолжал жить собственной, независящей от персонажа жизнью и дальше. Ганс подходит к домику и видит нетронутые цветы. Берет их и рассеянно роняет. Жесты, казавшиеся единственно возможными для Мануйлова, у Любимова выглядели неорганично. Его Ганс скорее бы с силой швырнул незамеченный девушкой подарок. Еще один не легший на индивидуальность Алексея эпизод - начало второго акта, где он, следуя тексту, слишком активно пугался блуждающих огней. А ведь его лесничий явно не впервые в лесу, да и с опасностью сталкивается не в первый раз.
Я думаю, в будущих спектаклях имеет смысл пересмотреть эти три момента. Пантомиму не обязательно разыгрывать строго "по нотам", ее можно и нужно варьировать в зависимости от общего решения образа. Нашел же Алексей по-настоящему характерные движения в финале первого акта. Когда, словно парализованный горем, он тянулся, тянулся к ногам умершей Жизели, но так и не мог их коснуться, в повторяющихся бессильных порывах выражались страдания его, а не чьего-то еще Ганса.
© А. С. Галкин.
Данный текст охраняется авторским правом. Его прямое или скрытое цитирование без указания имени автора запрещено.
Ганс у Любимова продолжает линию образов, идущих от его же Мизгиря и Левина. Доминирующая краска в игре - суровая мужественность, местами граничащая с мужиковатостью (употребляю это слово без отрицательных коннотаций). У любимовского Мизгиря это качество соединялось с несколько стилизованной молодецкой удалью. У Левина - с широко распахнутой русской душой. Ганс у Алексея вышел слегка нелюдимым и диковатым. Он не имеет никаких шансов понравиться Жизели, его ухаживания должны ее пугать в той же мере, в какой пугают попытки выяснить отношения. И он может впасть после смерти девушки в дикую, суеверную тоску, которая приводит его на кладбище и бросает в гибельный хоровод виллис без надежды на спасение.
Лично я предпочитаю более лиричных лесничих - первый акт "Жизели" не о том, как крестьянка предпочла аристократа односельчанину - но Алексей своей игрой полностью меня убедил. Образ пришелся ему впору.
Образ, но не канонизированный в театре рисунок роли.
Маленькое отступление. Смотря спектакль 15-го числа, я понял, почему таких высот в роли Ганса достиг Сергей Мануйлов. Дело не только в актерском мастерстве, в умении переходить от бытовой драмы к высокой трагедии и обратно, в выразительной пластике и филигранной проработке каждого движения. Дело еще и в том, что редакция Татьяны Легат очень подходит Сергею. Все выставленные в ней жесты, реакции, переходы для него естественны и выглядят так, как будто бы он сам их сыпровизировал.
У Алексея все было сложнее. Уже появление его героя с букетом цветов вызвало вопросы. В руках этого Ганса логичнее было бы увидеть подстреленную птицу или мелкую живность, какой одаривают Жизелей его собраться на многих русских и зарубежных сценах. Букет продолжал жить собственной, независящей от персонажа жизнью и дальше. Ганс подходит к домику и видит нетронутые цветы. Берет их и рассеянно роняет. Жесты, казавшиеся единственно возможными для Мануйлова, у Любимова выглядели неорганично. Его Ганс скорее бы с силой швырнул незамеченный девушкой подарок. Еще один не легший на индивидуальность Алексея эпизод - начало второго акта, где он, следуя тексту, слишком активно пугался блуждающих огней. А ведь его лесничий явно не впервые в лесу, да и с опасностью сталкивается не в первый раз.
Я думаю, в будущих спектаклях имеет смысл пересмотреть эти три момента. Пантомиму не обязательно разыгрывать строго "по нотам", ее можно и нужно варьировать в зависимости от общего решения образа. Нашел же Алексей по-настоящему характерные движения в финале первого акта. Когда, словно парализованный горем, он тянулся, тянулся к ногам умершей Жизели, но так и не мог их коснуться, в повторяющихся бессильных порывах выражались страдания его, а не чьего-то еще Ганса.
© А. С. Галкин.
Данный текст охраняется авторским правом. Его прямое или скрытое цитирование без указания имени автора запрещено.