Генерал-полковник Жданов. Часть II
начало тут
Парадный портрет из альбома 1944 г. "Герои Ленфронта"
Дмитрий Павлов, уполномоченный Государственного комитета обороны по обеспечению продовольствием Ленинграда и Ленфронта, вспоминая как в декабре 1941 г. Жданов летал из осажденного города в Москву в Ставку главнокомандования, приводит его слова: «По окончании доклада, Сталин подошел ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев…» Психологически эта сцена достоверна - с исчезновением угрозы военной катастрофы для обеих столиц отношения старых товарищей покинула нервозность, а стойкость Ленинграда в блокаде стала залогом общей победы. В столицу Жданов летал 17 декабря 1941 г. До полного снятия блокады за два последующих года он всего пять раз будет покидать Ленинград для докладов Ставке: 17-19 июня и 30 ноября - 1 декабря 1942 г., 14-16 апреля и 18-20 декабря 1943 г., 1-3 января 1944 г.
Если смаковать не только сочинённую в тёплых креслах истеричную публицистику нынешних «разоблачителей», а попробовать почитать иную литературу, то становится заметно, что во множестве воспоминаний людей, занимавшихся военной экономикой и производством в блокадном городе, Жданов присутствует именно как центральный руководитель, решавший многочисленные проблемы блокадной жизни, техники и промышленности. Так один из инженеров Военно-воздушных сил Ленинградского фронта Алексей Лаврентьевич Шепелев вспоминает:
«С каждым днем всё труднее становилось выполнять возросшие заказы авиационных частей. Требовалось организовать ремонтные работы непосредственно на аэродромах, создать в полках подвижные авиационно-ремонтные мастерские (ПАРМы).
Составив проект постановления Военного совета фронта по этому вопросу, я обсудил его с главным инженером, а затем представил командующему. Генерал-майор авиации А.А. Новиков написал на документе, что он ходатайствует перед Военным советом о принятии такого решения. Затем Александр Александрович вернул мне бумагу и сказал:
- Доложите суть дела первому члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову. Поскольку вы инженер, вам, как говорится, и карты в руки!
Признаюсь, я немного растерялся. Ведь Андрей Александрович Жданов был не только членом Военного совета фронта, но прежде всего членом Политбюро ЦК ВКП(б), секретарем Центрального Комитета партии, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).
- Боюсь, что товарищ Жданов не станет со мной разговаривать, - высказал я опасение. - Ведь совсем недавно Военный совет решал вопрос о нештатных ремонтных базах. И вдруг - новое дело - ПАРМы…
- Не робейте и не теряйте времени, - ободрил меня командующий. - Андрей Александрович сейчас в кабинете, и на приеме у него пока мало народу.
Генерал А. А. Новиков помолчал немного и, как бы размышляя вслух, продолжал:
- Товарищ Жданов хорошо относится к авиаторам, заботится об укреплении наших ВВС. Он знает, как дорог нам каждый отремонтированный самолет, и непременно поможет.
И вот я в приемной А.А. Жданова. Его секретарь то отвечает на телефонные звонки, то сам кого-либо вызывает.
Первый член Военного совета Ленинградского фронта принял меня довольно быстро. Здороваясь, он приветливо улыбнулся, и это как-то сразу помогло мне освободиться от скованности.
Я не раз слушал выступления А.А. Жданова на торжественных собраниях, партактивах и партийных конференциях, но наедине с ним оказался впервые. Андрей Александрович выглядел усталым, чувствовалось, что он постоянно недосыпает и не совсем здоров. Мой доклад он слушал внимательно, вопросы задавал четкие, лаконичные, иногда делал записи в блокноте.
Затем Андрей Александрович переговорил по телефону с секретарем Ленинградского горкома партии по промышленности, чтобы уточнить производственные возможности некоторых предприятий, и с командующим ВВС фронта генералом А. А. Новиковым. У товарища, отвечавшего за работу городского транспорта, он выяснил, сколько можно выделить автобусов для нужд фронта…А.А. Жданов подошел к решению нашего вопроса с таким же глубоким пониманием, с каким относился к мероприятиям государственного масштаба. По решению Военного совета фронта нам дали 50 автобусов. Получили мы и необходимое станочное оборудование. Эти автобусы довольно быстро переоборудовали в ПАРМы. Так был решен очень важный для нас вопрос…»
В 1980 г. далекий от истории и политики научный журнал «Химия и жизнь» опубликовал материалы о судьбе и деятельности профессора петербургского Горного института Александра Назаровича Кузнецова. Во время Первой мировой войны, в 1915 г. Кузнецов впервые в истории организовывал производство противогазов для русской армии - первые образцы испытывал на себе. В годы сталинской индустриализации он стал одним из организаторов алюминиевой промышленности СССР. В первые недели блокады 63-летний профессор встретился со Ждановым: «Как вспоминал сам профессор А. Н. Кузнецов, его вызвал первый секретарь Ленинградского горкома партии, член Военного совета фронта А. А. Жданов и спросил - что такое синал? А синал был смесью аммиачной селитры с активной металлической добавкой - силикоалюминием. Кремний, азот, алюминий - "Si, N, Al" - эти три элемента определяли взрывчатые свойства синала. Чтобы сохранить состав в тайне, Жданов предложил изменить название на "АК". Здесь - и азот, и алюминий, и кремний, и еще и намек на автора - Александра Кузнецова…»
Промышленности окруженного города остро не хватало сырья для производства взрывчатых веществ и боеприпасов. Как видим, член Политбюро и прочая-прочая Жданов не только оперативно решил вопрос с производством взрывчатки из буквально подножного материала и даже не просто лично встретился с нужным специалистом - он сходу создал новый шифр взрывчатого «изделия», сохранявший и военную тайну и, безусловно, лестный изобретателю, которого в те дни стоило наградить хотя бы так… Взрывчатка «Синал», переименованная Ждановым в «АК», была особо ценна доступностью сырья - основу мог составлять измельченный кирпич или даже обычная глина. Синал был слабее тротила и заменить его в артиллерийских снарядах не мог, но с успехом использовался в более простых инструментах войны - во время блокады ежесуточно взрывчаткой «АК» снаряжали до 100 тысяч ручных гранат, по 1000-1500 минометных мин, множество противопехотных и противотанковых мин. В 1942 г. изобретатель внедрённой Ждановым ленинградской взрывчатки профессор с самой распространённой русской фамилией Кузнецов получил Сталинскую премию.
Начальник цеха на Ижорском заводе А.С. Ирклей вспоминал, как осенью 1942 г. Жданов занимался организацией производства брони для катеров БМО, Бронированных морских охотников, причем встречался не только с руководством завода, но и с рабочими и специалистами: «Мы с Павлом Ивановичем (секретарь Колпинского райкома партии П. И. Иванов - прим. авт.) недавно были вызваны к секретарю ЦК ВКП(б), Ленинградских областного и городского комитетов партии Андрею Александровичу Жданову. Он сообщил, что нам поручено изготовление брони для малых тральщиков, бронированных морских охотников и шхерных мониторов, которые вскоре будут строить в Ленинграде. Нужна броня для палуб и боевых рубок… Андрею Александровичу Жданову хорошо были известны трудности, испытываемые ижорцами при организации и подготовке производства броневых изделий для БМО. Он пригласил ижорцев для беседы. В составе делегации были электросварщица Е. Попова, слесарь-сборщик Н. Гончаров, правщик брони А. Павлушин, вальцовщик Е. Ершов…»
И вот такие, именно деловые воспоминания о рабочих встречах с товарищем Ждановым присутствуют во множестве у работников всех отраслей блокадного города - от военных до начальников цехов на заводах города. Это деловое описание очевидцами решения Ждановым множества технических и организационных проблем обороны Ленинграда является лучшим опровержением «чёрной легенды» о «самом бездарном чиновнике», якобы «проспавшем» блокаду.
Добавим, что в условиях окружения с сентября 1941 г. решением Совнаркома СССР на Ленинградский горком ВКП(б) были возложены функции всех отраслевых наркоматов. Т.е. Жданов в годы войны официально являлся «министром всех министерств», руководителем всех без исключения государственных и экономических структур в городе. Он же, как первый член Военного совета Ленфронта, был и одним из военных руководителей обороны.
В период блокады дольше всего Жданов работал с будущим маршалом Говоровым, с мая 1942 г. возглавившим войска Ленфронта. Когда-то, в начале 1919 г. они воевали по разные стороны фронта - мобилизованный в «Западную армию» Колчака подпоручик артиллерии Леонид Говоров, командуя батареей, обстреливал Уфу, где в то время наш герой возглавлял культпросветотдел Уфимского губвоенкомата РККА. Служба у Колчака, отсутствие членства в большевистской партии и жена-полячка не помешали Говорову сделать карьеру в Красной армии. Со Ждановым они познакомились во время финской войны, когда комбриг Говоров командовал артиллерией 7-й армии на Карельском перешейке.
Командующий Ленфронтом Говоров и Андрей Жданов, 1942 год
По итогам контрнаступления под Москвой скупой на похвалу Жуков дал блестящую характеристику Говорову. Чрез несколько месяцев после его назначения в Ленинград, Жданов скажет своим замам в Смольном: «Пожалуй, лучшего командующего, чем Говоров, для Ленинградского фронта не найти». Это не было простым комплиментом - новый командующий, как профессиональный и талантливый артиллерист, как никто соответствовал специфике сложившегося под Ленинградом позиционного фронта, где с обеих сторон решающую роль играла именно тяжёлая артиллерия
По причине колчаковского прошлого Говорова ранее отказывались принимать в ВКП(б). Но летом 1942 г. в Смольном генералу посоветовали подать такое заявление. Через несколько дней Жданов сообщил Говорову, что Центральный Комитет вынес специальное решение о приеме его в члены партии без прохождения кандидатского стажа. Уже после войны, на XIX съезде партии, переименовавшем ВКП(б) в КПСС, маршала Говорова изберут кандидатом в члены ЦК. Так, благодаря нашему герою, возникнет уникальный исторический казус - бывший офицер-белогвардеец в центральном руководстве коммунистической партии.
Говоров и Жданов, 1943 год
Показательно, что и в годы войны и блокады Жданов продолжает выдвигать своих людей, с кем он хорошо сработался, «наверх». Будущий маршал авиации Новиков так вспоминал о своём новом назначении с поста командующего ВВС Ленфронта: «В феврале 1942 г. решением Государственного Комитета Обороны меня назначили первым заместителем командующего ВВС Красной Армии. Это назначение свалилось буквально как снег на голову. Я долго и безуспешно гадал, кому обязан столь крутым поворотом в служебной карьере. Лишь много позже узнал, что моему столь большому повышению содействовал А. А. Жданов. Но в то время об его участии в моей судьбе я даже не подозревал, Андрей Александрович ни словом не обмолвился об этом. Более того, при расставании он сделал вид, будто мой перевод в Москву полная неожиданность и для него.
В одиннадцатом часу ночи 1 февраля 1942 г. меня срочно вызвали в Смольный. Жданов прихварывал и потому принял меня полулежа. Как всегда, приветливо поздоровавшись, он осведомился, как идут дела в моей "епархии", помолчал, внимательно глядя на меня, и вдруг тихо, но четко произнес:
- К сожалению, Александр Александрович, нам придется расстаться. Вас срочно вызывают в Москву.
В моей памяти еще очень свежи были частые смещения военачальников, особенно в первые месяцы войны, и я, хотя за собой никакой вины не чувствовал, встревожился.
- Скажите, товарищ Жданов, я в чем-нибудь провинился? Не справился с работой? - напрямик спросил я.
- Ну, что вы, что вы! - Жданов даже приподнялся на диване. - Напротив. Вас назначают на новую, очень ответственную работу.
Но повышение не прельщало меня. Я привык к Ленинграду, а за семь месяцев войны еще больше сроднился с городом, с его героическими защитниками и мужественным населением и потому попросил оставить меня на прежнем месте.
- Не в моей власти, - и Жданов развел руками. - Да и так надо. Так надо, - повторил Андрей Александрович. - Улетите завтра же. Вас уже ждут. Явитесь сразу в ЦК партии, там вам всё объяснят. Ну, желаю успехов на новом месте. Мы же расстаемся с вами с самыми добрыми чувствами. Семь месяцев бок о бок - это что-нибудь да значит…»
В этой сцене прощания с Новиковым пред нами отчётливо предстаёт - выражаясь современным языком - тонкий психолог, искушенный специалист по корпоративному управлению. И заметим, что на той войне подобное выдвижение своих кадров осуществлялось совсем не только в целях личного влияния.
Для полноты картины необходимо привести впечатления о Жданове в период блокады и от человека, откровенно недоброжелательного к нашему герою. Речь идёт о писателе Данииле Гранине, который в начале войны был рабочим Кировского завода, затем воевал на Ленинградском фронте и спустя полвека, уже на гребне «перестроечных» разоблачений, в рассказе «Запретная глава» оставил такие воспоминания: «Тогда, кстати, я впервые увидел Жданова. Это было зимой 1942 года. Прямо из окопов нас вызвали в штаб армии, там придирчиво осмотрели, как выглядим. Накануне мы получили новые гимнастерки, надраили свою кирзу, подшили свежие подворотнички. Штаб помещался на Благодатном, так что в Смольный нас везли через весь город. Мы ехали на газогенераторной полуторке стоя, чтобы не запачкаться, в Смольном на вручение орденов нас собрали из разных частей фронта. Нас - человек шестьдесят. Я плохо что видел и замечал, потому что волновался.
Провели нас в маленький зал. За столом сидели незнакомые мне начальники, командиры. Единственный, кого я узнал, был Жданов. Все вручение он просидел молча, неподвижно, запомнилась его рыхлость, сонность. В конце процедуры он тяжело поднялся, поздравил нас с награждением и сказал про неизбежный разгром немецких оккупантов. Говорил он с чувством, но круглое, бледное, гладко-блестящее его лицо сохраняло безразличие. В некоторых местах он поднимал голос, и мы добросовестно хлопали.
Когда я вернулся в батальон, пересказать толком, о чем он говорил, я не мог. У меня получалась какая-то ерунда, ничего нового, интересного. Ни про второй фронт, ни про наши самолеты. Нас Жданов ни о чем не спросил. Хотя мы были наготове, нас инструктировали в политотделе. Мы все видели его впервые. Ни у кого из нас он в части не бывал, вообще не было слышно, чтобы он побывал на переднем крае. Весть об этом дошла бы».
Даже из такого недоброжелательного описания через полвека виден смертельно усталый человек. Вот это же - «он в части не бывал» - опровергаемое иными очевидцами, оставим на совести Гранина, слишком вовремя, в перестройку, почувствовавшего вкус к подобным разоблачениям. Тяга к ним у «перестроечного» писателя сделалась настолько сильна, что порой убивала логику. В том же тексте, появившейся в 1989 г. «Запретной главы», Гранин описывает состоявшуюся в 1978 г. беседу с председателем правительства СССР Алексеем Косыгиным, во время блокады уполномоченным ГКО по снабжению Ленинграда. Описывая эту беседу, Гранин бросает - «Не случайно в своем рассказе Косыгин ни разу не помянул Жданова, ни по какому поводу…» - и, не смущаясь, чрез два абзаца сам же приводит слова Косыгина о Жданове… Но вернёмся из «перестройки» в блокаду.
Уже упоминавшийся начальник инженерного управления фронта Борис Бычевский оставит свидетельское описание Жданова в Смольном накануне лета 1942 г.: «Ночи стали почти белыми. Однако и в пять часов утра в Смольном еще зашторены окна. Человеку, неискушенному в военной маскировке, весь квартал Смольного может показаться группой нежилых зданий с прилегающим к ним пустынным парком. Стены и кровли домов окрашены в несколько контрастных тонов, и поэтому их характерные контуры стали неприметны. Входная аллея и подъезд к Смольному прикрыты маскировочными сетями на высоких прочных столбах. На сетях нашита пятнами серая и белая мешковина. Этот камуфляж скоро сменится на зеленый.
Около Смольного в такой час тихо, безлюдно. Да и в самом здании, в его длинных, по старинному гулких коридорах царит необычная для крупного командного пункта тишина. Бесшумно сменяются часовые на лестничных площадках и у некоторых дверей, неторопливо проходят командиры с картами и телеграфными лентами.
За этим внешним строгим спокойствием не каждый уловит беспокойный пульс командного пункта осажденного фашистами Ленинграда. Здесь под одной крышей расположены и штаб фронта, и обком и горком партии, и горисполком… Четыре-пять часов утра лишь условно можно считать здесь концом рабочего дня. А может быть, и началом... Обычно в это время начальник штаба фронта генерал-лейтенант Дмитрий Николаевич Гусев и начальник артиллерии полковник Георгий Федотович Одинцов докладывают члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову оперативную сводку за истекшие сутки.
У Жданова болезненное, слегка отекшее лицо, его сильно мучает астматический кашель. Временами он закуривает специальную лечебную папиросу - становится как будто легче…
Жданов делает пометки в маленькой записной книжке…Жданов очень внимателен ко всем деталям оперативной и разведывательной сводки. Через час телеграф передаст ее в Ставку.
- Фашисты явно меняют метод осадного огня по городу, Андрей Александрович, - докладывает полковник Одинцов.
- А именно?
- Сегодня они опять выпустили по Свердловскому району за десять минут огневого налета сто один тяжелый снаряд и все - по заводу «Севкабель».
- Третий раз подряд?
- Да. Прежняя тактика бессистемного огня по разным улицам и зданиям сменилась тактикой сосредоточенных и более методических ударов.
- Разрушать город по клеткам? По графику?..
Жданов перестает задавать вопросы, молча смотрит на план Ленинграда, на точки, обозначающие новые места поражения… Переход нашей артиллерии к таким дуэлям, в итоге которых полностью уничтожались бы осадные орудия врага, требует по крайней мере 10-12 тысяч снарядов тяжелых калибров ежемесячно. А Ленинград получил в феврале и в марте по 2,5 тысячи. Одинцов предлагает не только просить у Ставки больше тяжелых снарядов, но и посылать солдат на те заводы Ленинграда, где есть оборудование и нет рабочих, чтобы увеличить производство снарядов в самом городе. А где взять необходимую электроэнергию? Единственная действующая 5-я ГЭС, еще подающая чуть-чуть тока для выпечки хлеба и других самых насущных нужд, сама под прицельным огнем фашистов. Они знают, что там последний энергоисточник города.
Записная книжка Жданова, где он ищет иногда ответа на многие и многие вопросы, не говорит, откуда можно снять одну-две тысячи киловатт для производства тяжелых снарядов...»
Упомянутый начальник артиллерии Ленфронта полковник Одинцов в будущем станет одним из отцов-основателей советских РВСН - Ракетных войск стратегического назначения. В годы же блокады главной задачей Одинцова (и его начальников - Говорова и Жданова) станет борьба с осадной артиллерией противника - под Ленинградом в 1942-44 гг. развернётся беспрецедентная во Второй мировой войне артиллерийская дуэль. На протяжении двух лет тяжелая и дальнобойная артиллерия вермахта будет методически обстреливать осаждённый город. Ленинград привыкнет изо дня в день жить и работать под этим методическим смертоносным огнём, вычисляя безопасные стороны улиц и регулярно меняя места остановки общественного транспорта, к которым пристреливались немцы. Враг сосредоточит под Ленинградом почти всю свою тяжелую артиллерию, включая орудия крупных калибров, переданные Германии вишистской Францией.
После вопросов обеспечения Ленинграда продовольствием, для руководства города и фронта контрбатарейная борьба станет важнейшей задачей. Жданов и здесь не был только высокопоставленным наблюдателем. Начальник штаба артиллерии Ленфронта, командир Ленинградского гвардейского артиллерийского корпуса прорыва генерал Николай Николаевич Жданов так вспоминал о своём однофамильце: «Пожалуй, самым активным поборником уничтожения немецких батарей был А.А.Жданов, который не только следил за контрбатарейной борьбой, но и в зависимости от положения на фронте и общей ситуации войны предлагал соответствующие методы борьбы. Так, например, А.А. Жданов предложил самостоятельные артиллерийские операции, смысл которых заключался в том, чтобы не только уничтожать наиболее активные батареи, но, самое важное, взорвать снаряды на огневой позиции до их применения батареями немцев в обстреле Ленинграда и тем самым лишить эти батареи возможности участвовать в разрушении города».
А.А.Жданов и Н.Н.Жданов
Дошедшие до нас стенограммы выступлений Жданова на совещаниях ленинградского руководства в годы войны показывают вдумчивого аналитика и стратега блокадной обороны. В июле 1942 г., выступая на заседании бюро Ленинградского горкома, Жданов следующим образом определяет внутренние задачи города: «...превращение Ленинграда в военный город заключается в том, чтобы в Ленинграде осталось лишь то количество населения, которое нужно непосредственно, во-первых, на удовлетворение насущных нужд фронта и флота, и, во-вторых, на удовлетворение насущных нужд населения, и чтобы это население было достаточно мобильно, чтобы в любой момент могло на винтовку сменить свою профессию, оборониться от штурма, потом опять взяться за работу, чтобы оно было мобильное, самодеятельное, а не беспомощное, могущее держать в руках себя и помогать другим в деле организации обороны...
ЦК считает, что для этой цели нам в Ленинграде более 800 тысяч народа иметь нецелесообразно. Сейчас мы имеем 1 млн. 100 тыс., 300 тысяч вывезем, останется 800 тысяч. Эта есть, примерно, лимит населения, который в наших сложных условиях мы можем и кормить и питать и который достаточен для разрешения основных вопросов».
Северный периметр блокады держали финские войска. И Жданов не забывал оказать военное и политическое давление на Финляндию. Внутреннее положение союзника Германии после года войны резко ухудшилось. И до войны Финляндия ввозила часть хлеба из других стран. В военное время сократилась посевная площадь и снизилась урожайность. Финскому правительству приходилось отправляли большое количество мясной и молочной продукции в Германию. Кроме того, мобилизация в армию вызвала острый недостаток рабочей силы в деревне. В это время советские войска нанесли ряд контрударов на Карельском перешейке. Оценивая значение этих местных боев летом 1942 г., Жданов говорил: «Мы знали, что часть финской армии ушла на полевые работы, мы имели сведения из Финляндии, что страна устала, находится на грани экономического банкротства, очень сильны антивоенные настроения. Мы решили напомнить, что война продолжается, и держать в напряжении... С этой целью была проведена операция...»
Через год, на собрании актива ленинградской партийной организации 17 мая 1943 г., оценивая обстановку на фронтах, Жданов говорил так: «Немцы могут еще где-либо кинуться на новую авантюру. Они еще достаточно сильны для этого. Враг может начать наступление и на наш город. Из чего можно судить, что немцы готовятся к штурму Ленинграда? Об этом, во-первых, свидетельствуют многочисленные высказывания в печати и радио нейтральных стран. Несомненно, часть этих высказываний нейтральной печати инспирирована немецкой разведкой… Тем не менее все эти разговоры о наступлении на Ленинград внушают нам определенные опасения и должны вызывать настороженность…
На других участках советско-германского фронта немцы часто, действительно, выравнивали фронт для того, чтобы занять выгодные позиции. Здесь, на Ленинградском фронте, даже там, где у них позиции невыгодны с военной точки зрения, они не выравнивают фронта, они цепляются за каждый вершок земли. Чем это объясняется? Это объясняется, в первую очередь, значением, которое имеет для них Ленинград. Немцы понимают, что если под Ленинградом они будут разгромлены, то, во-первых, Финляндия немедленно выходит из игры, второе, они вынуждены будут немедленно убираться из Прибалтики и из Норвегии, война, таким образом, приблизится непосредственно к границам Восточной Пруссии».
Здесь Жданов точно ухватывает суть - германское командование, действительно, придавало большое значение удержанию позиций под Ленинградом, так как с их потерей могло рухнуть все северное крыло немецкого восточного фронта.
Позиционный фронт, на долгих два года сложившийся вокруг осажденного города, порождал свои особенности, не характерные другим фронтам Великой Отечественной -окопное сидение войск и снайперское движение, ранее всего и наиболее массово возникшее именно на Ленфронте. В ходе блокады Андрей Жданов уделял немало внимание этой специфике «своего» фронта.
Не раз поднимал он вопрос о невольном стремлении войск на позиционном фронте зарыться в землю, застолбить «свои» участки укреплений и не двигаться вперёд. Так, 14 июля 1942 г, Жданов выступал на совещании политработников Ленинградского фронта: «Мы, Военный совет, конечно, понимаем, что блокада развивает чувство пассивности, окопный кретинизм, ноги становятся тысячепудовыми, жиреет совесть. Но на то мы и большевики, чтобы бороться с окопными болезнями. Болезнь состоит в принципе - раз я в окоп забрался, меня никакими силами вперед. Дело доходило до того, что вопрос закрепления занятых траншей стал принципиальным вопросом».
Александр Алексеевич Козлов, рабочий завода «Электротросила», вспоминал как в марте 1943 г. его 1025-й полк был выведен с передового края во второй эшелон, в местечко Ижора, где они настойчиво учились наступать. Полк посетил Жданов и несколько часов наблюдал за ходом учения. Предоставим слово А. А. Козлову: «Он стал делать нам замечания как надо и как не надо воевать. Он буквально обращал внимание на все мелочи, Особенно много указаний сделал он командиру батальона, который вел батальон на штурм дзота в лоб. Он говорил тогда, что одной силой, да особенно в лоб дзота не возьмешь. Надо воевать не только силой, но и хитростью. Долговременные огневые точки надо блокировать, обтекать и только потом их уничтожать.
Один из командиров батальона во время тактических занятий много кричал и без толку мотался. Генерал (Жданов, - Авт.) подошел к нему и сказал, что так вести себя на поле боя офицеру нельзя. Командир должен так вести себя, чтобы боец понимал его с одного взгляда. Много указаний сделал генерал офицерскому составу о том, как бойцы должны делать перебежки, переползания...
Поблагодарив личный состав полка, А. А. Жданов тепло распрощался и уехал. Через несколько дней на нашем участке фронта началось наступление».
Заметим, что с учетом опыта Жданова - от Тифлисской школы прапорщиков пехоты до советско-финляндской войны - общение нашего героя с офицерами по поводу тонкостей пехотной тактики не выглядит как покровительственная болтовня высокого начальства.
В 2010 г. центральная военная газета России «Красная звезда» помещает статью, посвященную проблемам подготовки снайперов в современных Вооруженных силах РФ. Автор, рассказывая историю развития снайперского дела, утверждает, что: «Снайперское движение на фронтах началось в 1942 году … с подачи члена военного совета Ленинградского фронта, секретаря и члена политбюро ЦК партии Андрея Жданова». Даже если это и некоторое преувеличение, то факт внимания Жданова к этой стороне военного дела сомнению не подлежит - на позиционном фронте под Ленинградом снайперское движение началось еще в конце 1941 г., уже в январе 1942 г. Жданов направил доклад в ЦК партии об особенностях и перспективах снайперской войны. Ежесуточно для Жданова составлялась сводка действий и успехов снайперов. Весной 1942 г. в окопах Ленинградского фронта, вместо одиночек, действовали уже организованные снайперские группы.
В марте 1943 г. к Жданову с письмом от наркома химической промышленности Первухина прибыли два инженера из атомной лаборатории Курчатова. Для продолжения работ над атомным проектом требовался циклотрон, ранее разрабатывавшийся Ленинградским физико-техническим институтом, ЛФТИ. Наш герой поручил председателю Ленгорсовета Петру Попкову найти и эвакуировать в Москву все необходимые детали и материалы. Из кабинета Попкова в Смольном сотрудники Курчатова ежедневно связывались с московской лабораторией. Части ленинградского циклотрона обнаружили во дворе ЛФТИ, где их по распоряжению Якова Капустина, одного из ленинградских заместителей Жданова, закопали перед эвакуацией института еще летом первого года войны. 75-тонный электромагнит пришлось вытаскивать с площадки завода «Электросила», которая находилась всего лишь в трех километрах от линии фронта, под артобстрелом противника. Оборудование для атомного проекта отправили из Ленинграда эшелоном по только что пробитому в блокадном кольце узкому коридору.
Генерал-майор А.А.Кузнецов прикрепляет медаль "За оборону Ленинграда" генерал-полковнику А.А.Жданову.
По-моему, Жданов тут выглядит смертельно уставшим...
В январе 1944 г. наши войска подготовили наступательную операцию «Январский гром», чтобы окончательно отбросить немцев от «второй столицы». В ходе подготовки к операции, 1-3 января Жданов посетил Ставку верховного главнокомандующего. Вернувшись из Ставки на одном из последних перед наступлением совещаний он подчеркнул: «Хвалят нас и благодарят за то что мы отстояли город русской славы, сумели защитить его. Теперь надо, чтобы нас также похвалил советский народ за геройство и умение в наступательных боях. Мы должны показать всей стране, всему миру свою ленинградскую доблесть в решающих битвах по изгнанию врага из Ленинградской области».
Командир Ленинградского гвардейского артиллерийского корпуса прорыва генерал Николай Николаевич Жданов вспоминал как накануне наступления, 13 января 1944 г., к нему обратился член Военного совета фронта Андрей Александрович Жданов: «Я, как ваш однофамилец, хочу завтра быть на вашем пункте, прошу это просьбу уважить».
Наблюдательный пункт артиллерийского корпуса Николая Жданова располагался рядом с передовым краем фронта - на крыше Дворца Советов, главного вклада Андрея Жданова в ленинградскую архитектуру, который накануне войны планировалось достроить к осени 1941 года… «Что делать? - вспоминал Н.Н.Жданов, - Наблюдательный пункт на чердаке Дворца Советов был для немцев словно заноза. Они часто обрушивали на него ураганный огонь нескольких батарей сразу. Снарядами крупных калибров стены Дворца неоднократно прошивались насквозь. Осколки снарядов, битые камни долетали до крыши. Дворец окутывали клубы дыма и пыли. Находиться в это время на чердаке было небезопасно.
В ночь перед операцией мы устроили в нижнем этаже комнатку, усилив её снаружи бетонными плитами. Эти плиты нам удалось разыскать на строительной площадке. В комнате предполагалось немного задержать Андрея Александровича, чтобы он мог потеплее одеться, прежде чем подняться на наблюдательный пункт. В лестничном проёме, где было оставлено место для лифта, разведчики устроили своеобразный подъёмник. Они подобрали кусок доски и закрепили канатом. С помощью блока на крыше разведчики быстро поднимались на наблюдательный пункт, следовало только сесть на доску и обвязаться верёвкой.
Примерно за три-пять минут перед тем как приехать к нам Андрею Александровичу, до пяти батарей противника угостили нас сильнейшим огневым налётом.
А.А.Жданов прибыл за пять-семь минут до начала артиллерийской подготовки. Мы его пригласили в подготовленную комнату, чтобы он потеплее оделся. Там его дипломатично задержали, и, пока он переодевался, бой начался. Я уже был на своём НП. Один за другим, в соответствии с планом, производились огневые налёты корпуса. Заговорила вся войсковая и армейская артиллерия. Противнику уже было не до НП. Когда Андрей Александрович был поднят на наблюдательный пункт, наша пехота и танки уже развивали наступление.
Невольный обман был обнаружен Андреем Александровичем, но я понимал, что не имел права подвергать опасности жизнь секретаря Центрального Комитета нашей партии».
Заметим, что книга Н.Н.Жданова, в которой описан данный случай - «Огневой щит Ленинграда» - это не обычные воспоминания о войне, а научная работа для профессиональных артиллеристов, где подобные мемуарные зарисовки, вкраплены в массу таблиц, диаграмм и физических формул, описывающих работу тяжелой артиллерии во время ленинградской блокады.
В ходе начатого 14 января 1944 г. наступления операции «Январский гром» была полностью снята блокада Ленинграда, наши войска прорвали хорошо подготовленную оборону противника и отбросили его на расстояние 60-100 км от города. В конце января наступающие войска Ленинградского фронта вышли к границе Эстонии.
27 января 1944 г. в обращении Говорова и Жданова к войскам и жителям Ленинграда говорилось: «Граждане Ленинграда! Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы. От имени войск Ленинградского фронта поздравляем вас со знаменательным днем великой победы под Ленинградом».
Парадный портрет из альбома 1944 г. "Герои Ленфронта"
Дмитрий Павлов, уполномоченный Государственного комитета обороны по обеспечению продовольствием Ленинграда и Ленфронта, вспоминая как в декабре 1941 г. Жданов летал из осажденного города в Москву в Ставку главнокомандования, приводит его слова: «По окончании доклада, Сталин подошел ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев…» Психологически эта сцена достоверна - с исчезновением угрозы военной катастрофы для обеих столиц отношения старых товарищей покинула нервозность, а стойкость Ленинграда в блокаде стала залогом общей победы. В столицу Жданов летал 17 декабря 1941 г. До полного снятия блокады за два последующих года он всего пять раз будет покидать Ленинград для докладов Ставке: 17-19 июня и 30 ноября - 1 декабря 1942 г., 14-16 апреля и 18-20 декабря 1943 г., 1-3 января 1944 г.
Если смаковать не только сочинённую в тёплых креслах истеричную публицистику нынешних «разоблачителей», а попробовать почитать иную литературу, то становится заметно, что во множестве воспоминаний людей, занимавшихся военной экономикой и производством в блокадном городе, Жданов присутствует именно как центральный руководитель, решавший многочисленные проблемы блокадной жизни, техники и промышленности. Так один из инженеров Военно-воздушных сил Ленинградского фронта Алексей Лаврентьевич Шепелев вспоминает:
«С каждым днем всё труднее становилось выполнять возросшие заказы авиационных частей. Требовалось организовать ремонтные работы непосредственно на аэродромах, создать в полках подвижные авиационно-ремонтные мастерские (ПАРМы).
Составив проект постановления Военного совета фронта по этому вопросу, я обсудил его с главным инженером, а затем представил командующему. Генерал-майор авиации А.А. Новиков написал на документе, что он ходатайствует перед Военным советом о принятии такого решения. Затем Александр Александрович вернул мне бумагу и сказал:
- Доложите суть дела первому члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову. Поскольку вы инженер, вам, как говорится, и карты в руки!
Признаюсь, я немного растерялся. Ведь Андрей Александрович Жданов был не только членом Военного совета фронта, но прежде всего членом Политбюро ЦК ВКП(б), секретарем Центрального Комитета партии, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).
- Боюсь, что товарищ Жданов не станет со мной разговаривать, - высказал я опасение. - Ведь совсем недавно Военный совет решал вопрос о нештатных ремонтных базах. И вдруг - новое дело - ПАРМы…
- Не робейте и не теряйте времени, - ободрил меня командующий. - Андрей Александрович сейчас в кабинете, и на приеме у него пока мало народу.
Генерал А. А. Новиков помолчал немного и, как бы размышляя вслух, продолжал:
- Товарищ Жданов хорошо относится к авиаторам, заботится об укреплении наших ВВС. Он знает, как дорог нам каждый отремонтированный самолет, и непременно поможет.
И вот я в приемной А.А. Жданова. Его секретарь то отвечает на телефонные звонки, то сам кого-либо вызывает.
Первый член Военного совета Ленинградского фронта принял меня довольно быстро. Здороваясь, он приветливо улыбнулся, и это как-то сразу помогло мне освободиться от скованности.
Я не раз слушал выступления А.А. Жданова на торжественных собраниях, партактивах и партийных конференциях, но наедине с ним оказался впервые. Андрей Александрович выглядел усталым, чувствовалось, что он постоянно недосыпает и не совсем здоров. Мой доклад он слушал внимательно, вопросы задавал четкие, лаконичные, иногда делал записи в блокноте.
Затем Андрей Александрович переговорил по телефону с секретарем Ленинградского горкома партии по промышленности, чтобы уточнить производственные возможности некоторых предприятий, и с командующим ВВС фронта генералом А. А. Новиковым. У товарища, отвечавшего за работу городского транспорта, он выяснил, сколько можно выделить автобусов для нужд фронта…А.А. Жданов подошел к решению нашего вопроса с таким же глубоким пониманием, с каким относился к мероприятиям государственного масштаба. По решению Военного совета фронта нам дали 50 автобусов. Получили мы и необходимое станочное оборудование. Эти автобусы довольно быстро переоборудовали в ПАРМы. Так был решен очень важный для нас вопрос…»
В 1980 г. далекий от истории и политики научный журнал «Химия и жизнь» опубликовал материалы о судьбе и деятельности профессора петербургского Горного института Александра Назаровича Кузнецова. Во время Первой мировой войны, в 1915 г. Кузнецов впервые в истории организовывал производство противогазов для русской армии - первые образцы испытывал на себе. В годы сталинской индустриализации он стал одним из организаторов алюминиевой промышленности СССР. В первые недели блокады 63-летний профессор встретился со Ждановым: «Как вспоминал сам профессор А. Н. Кузнецов, его вызвал первый секретарь Ленинградского горкома партии, член Военного совета фронта А. А. Жданов и спросил - что такое синал? А синал был смесью аммиачной селитры с активной металлической добавкой - силикоалюминием. Кремний, азот, алюминий - "Si, N, Al" - эти три элемента определяли взрывчатые свойства синала. Чтобы сохранить состав в тайне, Жданов предложил изменить название на "АК". Здесь - и азот, и алюминий, и кремний, и еще и намек на автора - Александра Кузнецова…»
Промышленности окруженного города остро не хватало сырья для производства взрывчатых веществ и боеприпасов. Как видим, член Политбюро и прочая-прочая Жданов не только оперативно решил вопрос с производством взрывчатки из буквально подножного материала и даже не просто лично встретился с нужным специалистом - он сходу создал новый шифр взрывчатого «изделия», сохранявший и военную тайну и, безусловно, лестный изобретателю, которого в те дни стоило наградить хотя бы так… Взрывчатка «Синал», переименованная Ждановым в «АК», была особо ценна доступностью сырья - основу мог составлять измельченный кирпич или даже обычная глина. Синал был слабее тротила и заменить его в артиллерийских снарядах не мог, но с успехом использовался в более простых инструментах войны - во время блокады ежесуточно взрывчаткой «АК» снаряжали до 100 тысяч ручных гранат, по 1000-1500 минометных мин, множество противопехотных и противотанковых мин. В 1942 г. изобретатель внедрённой Ждановым ленинградской взрывчатки профессор с самой распространённой русской фамилией Кузнецов получил Сталинскую премию.
Начальник цеха на Ижорском заводе А.С. Ирклей вспоминал, как осенью 1942 г. Жданов занимался организацией производства брони для катеров БМО, Бронированных морских охотников, причем встречался не только с руководством завода, но и с рабочими и специалистами: «Мы с Павлом Ивановичем (секретарь Колпинского райкома партии П. И. Иванов - прим. авт.) недавно были вызваны к секретарю ЦК ВКП(б), Ленинградских областного и городского комитетов партии Андрею Александровичу Жданову. Он сообщил, что нам поручено изготовление брони для малых тральщиков, бронированных морских охотников и шхерных мониторов, которые вскоре будут строить в Ленинграде. Нужна броня для палуб и боевых рубок… Андрею Александровичу Жданову хорошо были известны трудности, испытываемые ижорцами при организации и подготовке производства броневых изделий для БМО. Он пригласил ижорцев для беседы. В составе делегации были электросварщица Е. Попова, слесарь-сборщик Н. Гончаров, правщик брони А. Павлушин, вальцовщик Е. Ершов…»
И вот такие, именно деловые воспоминания о рабочих встречах с товарищем Ждановым присутствуют во множестве у работников всех отраслей блокадного города - от военных до начальников цехов на заводах города. Это деловое описание очевидцами решения Ждановым множества технических и организационных проблем обороны Ленинграда является лучшим опровержением «чёрной легенды» о «самом бездарном чиновнике», якобы «проспавшем» блокаду.
Добавим, что в условиях окружения с сентября 1941 г. решением Совнаркома СССР на Ленинградский горком ВКП(б) были возложены функции всех отраслевых наркоматов. Т.е. Жданов в годы войны официально являлся «министром всех министерств», руководителем всех без исключения государственных и экономических структур в городе. Он же, как первый член Военного совета Ленфронта, был и одним из военных руководителей обороны.
В период блокады дольше всего Жданов работал с будущим маршалом Говоровым, с мая 1942 г. возглавившим войска Ленфронта. Когда-то, в начале 1919 г. они воевали по разные стороны фронта - мобилизованный в «Западную армию» Колчака подпоручик артиллерии Леонид Говоров, командуя батареей, обстреливал Уфу, где в то время наш герой возглавлял культпросветотдел Уфимского губвоенкомата РККА. Служба у Колчака, отсутствие членства в большевистской партии и жена-полячка не помешали Говорову сделать карьеру в Красной армии. Со Ждановым они познакомились во время финской войны, когда комбриг Говоров командовал артиллерией 7-й армии на Карельском перешейке.
Командующий Ленфронтом Говоров и Андрей Жданов, 1942 год
По итогам контрнаступления под Москвой скупой на похвалу Жуков дал блестящую характеристику Говорову. Чрез несколько месяцев после его назначения в Ленинград, Жданов скажет своим замам в Смольном: «Пожалуй, лучшего командующего, чем Говоров, для Ленинградского фронта не найти». Это не было простым комплиментом - новый командующий, как профессиональный и талантливый артиллерист, как никто соответствовал специфике сложившегося под Ленинградом позиционного фронта, где с обеих сторон решающую роль играла именно тяжёлая артиллерия
По причине колчаковского прошлого Говорова ранее отказывались принимать в ВКП(б). Но летом 1942 г. в Смольном генералу посоветовали подать такое заявление. Через несколько дней Жданов сообщил Говорову, что Центральный Комитет вынес специальное решение о приеме его в члены партии без прохождения кандидатского стажа. Уже после войны, на XIX съезде партии, переименовавшем ВКП(б) в КПСС, маршала Говорова изберут кандидатом в члены ЦК. Так, благодаря нашему герою, возникнет уникальный исторический казус - бывший офицер-белогвардеец в центральном руководстве коммунистической партии.
Говоров и Жданов, 1943 год
Показательно, что и в годы войны и блокады Жданов продолжает выдвигать своих людей, с кем он хорошо сработался, «наверх». Будущий маршал авиации Новиков так вспоминал о своём новом назначении с поста командующего ВВС Ленфронта: «В феврале 1942 г. решением Государственного Комитета Обороны меня назначили первым заместителем командующего ВВС Красной Армии. Это назначение свалилось буквально как снег на голову. Я долго и безуспешно гадал, кому обязан столь крутым поворотом в служебной карьере. Лишь много позже узнал, что моему столь большому повышению содействовал А. А. Жданов. Но в то время об его участии в моей судьбе я даже не подозревал, Андрей Александрович ни словом не обмолвился об этом. Более того, при расставании он сделал вид, будто мой перевод в Москву полная неожиданность и для него.
В одиннадцатом часу ночи 1 февраля 1942 г. меня срочно вызвали в Смольный. Жданов прихварывал и потому принял меня полулежа. Как всегда, приветливо поздоровавшись, он осведомился, как идут дела в моей "епархии", помолчал, внимательно глядя на меня, и вдруг тихо, но четко произнес:
- К сожалению, Александр Александрович, нам придется расстаться. Вас срочно вызывают в Москву.
В моей памяти еще очень свежи были частые смещения военачальников, особенно в первые месяцы войны, и я, хотя за собой никакой вины не чувствовал, встревожился.
- Скажите, товарищ Жданов, я в чем-нибудь провинился? Не справился с работой? - напрямик спросил я.
- Ну, что вы, что вы! - Жданов даже приподнялся на диване. - Напротив. Вас назначают на новую, очень ответственную работу.
Но повышение не прельщало меня. Я привык к Ленинграду, а за семь месяцев войны еще больше сроднился с городом, с его героическими защитниками и мужественным населением и потому попросил оставить меня на прежнем месте.
- Не в моей власти, - и Жданов развел руками. - Да и так надо. Так надо, - повторил Андрей Александрович. - Улетите завтра же. Вас уже ждут. Явитесь сразу в ЦК партии, там вам всё объяснят. Ну, желаю успехов на новом месте. Мы же расстаемся с вами с самыми добрыми чувствами. Семь месяцев бок о бок - это что-нибудь да значит…»
В этой сцене прощания с Новиковым пред нами отчётливо предстаёт - выражаясь современным языком - тонкий психолог, искушенный специалист по корпоративному управлению. И заметим, что на той войне подобное выдвижение своих кадров осуществлялось совсем не только в целях личного влияния.
Для полноты картины необходимо привести впечатления о Жданове в период блокады и от человека, откровенно недоброжелательного к нашему герою. Речь идёт о писателе Данииле Гранине, который в начале войны был рабочим Кировского завода, затем воевал на Ленинградском фронте и спустя полвека, уже на гребне «перестроечных» разоблачений, в рассказе «Запретная глава» оставил такие воспоминания: «Тогда, кстати, я впервые увидел Жданова. Это было зимой 1942 года. Прямо из окопов нас вызвали в штаб армии, там придирчиво осмотрели, как выглядим. Накануне мы получили новые гимнастерки, надраили свою кирзу, подшили свежие подворотнички. Штаб помещался на Благодатном, так что в Смольный нас везли через весь город. Мы ехали на газогенераторной полуторке стоя, чтобы не запачкаться, в Смольном на вручение орденов нас собрали из разных частей фронта. Нас - человек шестьдесят. Я плохо что видел и замечал, потому что волновался.
Провели нас в маленький зал. За столом сидели незнакомые мне начальники, командиры. Единственный, кого я узнал, был Жданов. Все вручение он просидел молча, неподвижно, запомнилась его рыхлость, сонность. В конце процедуры он тяжело поднялся, поздравил нас с награждением и сказал про неизбежный разгром немецких оккупантов. Говорил он с чувством, но круглое, бледное, гладко-блестящее его лицо сохраняло безразличие. В некоторых местах он поднимал голос, и мы добросовестно хлопали.
Когда я вернулся в батальон, пересказать толком, о чем он говорил, я не мог. У меня получалась какая-то ерунда, ничего нового, интересного. Ни про второй фронт, ни про наши самолеты. Нас Жданов ни о чем не спросил. Хотя мы были наготове, нас инструктировали в политотделе. Мы все видели его впервые. Ни у кого из нас он в части не бывал, вообще не было слышно, чтобы он побывал на переднем крае. Весть об этом дошла бы».
Даже из такого недоброжелательного описания через полвека виден смертельно усталый человек. Вот это же - «он в части не бывал» - опровергаемое иными очевидцами, оставим на совести Гранина, слишком вовремя, в перестройку, почувствовавшего вкус к подобным разоблачениям. Тяга к ним у «перестроечного» писателя сделалась настолько сильна, что порой убивала логику. В том же тексте, появившейся в 1989 г. «Запретной главы», Гранин описывает состоявшуюся в 1978 г. беседу с председателем правительства СССР Алексеем Косыгиным, во время блокады уполномоченным ГКО по снабжению Ленинграда. Описывая эту беседу, Гранин бросает - «Не случайно в своем рассказе Косыгин ни разу не помянул Жданова, ни по какому поводу…» - и, не смущаясь, чрез два абзаца сам же приводит слова Косыгина о Жданове… Но вернёмся из «перестройки» в блокаду.
Уже упоминавшийся начальник инженерного управления фронта Борис Бычевский оставит свидетельское описание Жданова в Смольном накануне лета 1942 г.: «Ночи стали почти белыми. Однако и в пять часов утра в Смольном еще зашторены окна. Человеку, неискушенному в военной маскировке, весь квартал Смольного может показаться группой нежилых зданий с прилегающим к ним пустынным парком. Стены и кровли домов окрашены в несколько контрастных тонов, и поэтому их характерные контуры стали неприметны. Входная аллея и подъезд к Смольному прикрыты маскировочными сетями на высоких прочных столбах. На сетях нашита пятнами серая и белая мешковина. Этот камуфляж скоро сменится на зеленый.
Около Смольного в такой час тихо, безлюдно. Да и в самом здании, в его длинных, по старинному гулких коридорах царит необычная для крупного командного пункта тишина. Бесшумно сменяются часовые на лестничных площадках и у некоторых дверей, неторопливо проходят командиры с картами и телеграфными лентами.
За этим внешним строгим спокойствием не каждый уловит беспокойный пульс командного пункта осажденного фашистами Ленинграда. Здесь под одной крышей расположены и штаб фронта, и обком и горком партии, и горисполком… Четыре-пять часов утра лишь условно можно считать здесь концом рабочего дня. А может быть, и началом... Обычно в это время начальник штаба фронта генерал-лейтенант Дмитрий Николаевич Гусев и начальник артиллерии полковник Георгий Федотович Одинцов докладывают члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову оперативную сводку за истекшие сутки.
У Жданова болезненное, слегка отекшее лицо, его сильно мучает астматический кашель. Временами он закуривает специальную лечебную папиросу - становится как будто легче…
Жданов делает пометки в маленькой записной книжке…Жданов очень внимателен ко всем деталям оперативной и разведывательной сводки. Через час телеграф передаст ее в Ставку.
- Фашисты явно меняют метод осадного огня по городу, Андрей Александрович, - докладывает полковник Одинцов.
- А именно?
- Сегодня они опять выпустили по Свердловскому району за десять минут огневого налета сто один тяжелый снаряд и все - по заводу «Севкабель».
- Третий раз подряд?
- Да. Прежняя тактика бессистемного огня по разным улицам и зданиям сменилась тактикой сосредоточенных и более методических ударов.
- Разрушать город по клеткам? По графику?..
Жданов перестает задавать вопросы, молча смотрит на план Ленинграда, на точки, обозначающие новые места поражения… Переход нашей артиллерии к таким дуэлям, в итоге которых полностью уничтожались бы осадные орудия врага, требует по крайней мере 10-12 тысяч снарядов тяжелых калибров ежемесячно. А Ленинград получил в феврале и в марте по 2,5 тысячи. Одинцов предлагает не только просить у Ставки больше тяжелых снарядов, но и посылать солдат на те заводы Ленинграда, где есть оборудование и нет рабочих, чтобы увеличить производство снарядов в самом городе. А где взять необходимую электроэнергию? Единственная действующая 5-я ГЭС, еще подающая чуть-чуть тока для выпечки хлеба и других самых насущных нужд, сама под прицельным огнем фашистов. Они знают, что там последний энергоисточник города.
Записная книжка Жданова, где он ищет иногда ответа на многие и многие вопросы, не говорит, откуда можно снять одну-две тысячи киловатт для производства тяжелых снарядов...»
Упомянутый начальник артиллерии Ленфронта полковник Одинцов в будущем станет одним из отцов-основателей советских РВСН - Ракетных войск стратегического назначения. В годы же блокады главной задачей Одинцова (и его начальников - Говорова и Жданова) станет борьба с осадной артиллерией противника - под Ленинградом в 1942-44 гг. развернётся беспрецедентная во Второй мировой войне артиллерийская дуэль. На протяжении двух лет тяжелая и дальнобойная артиллерия вермахта будет методически обстреливать осаждённый город. Ленинград привыкнет изо дня в день жить и работать под этим методическим смертоносным огнём, вычисляя безопасные стороны улиц и регулярно меняя места остановки общественного транспорта, к которым пристреливались немцы. Враг сосредоточит под Ленинградом почти всю свою тяжелую артиллерию, включая орудия крупных калибров, переданные Германии вишистской Францией.
После вопросов обеспечения Ленинграда продовольствием, для руководства города и фронта контрбатарейная борьба станет важнейшей задачей. Жданов и здесь не был только высокопоставленным наблюдателем. Начальник штаба артиллерии Ленфронта, командир Ленинградского гвардейского артиллерийского корпуса прорыва генерал Николай Николаевич Жданов так вспоминал о своём однофамильце: «Пожалуй, самым активным поборником уничтожения немецких батарей был А.А.Жданов, который не только следил за контрбатарейной борьбой, но и в зависимости от положения на фронте и общей ситуации войны предлагал соответствующие методы борьбы. Так, например, А.А. Жданов предложил самостоятельные артиллерийские операции, смысл которых заключался в том, чтобы не только уничтожать наиболее активные батареи, но, самое важное, взорвать снаряды на огневой позиции до их применения батареями немцев в обстреле Ленинграда и тем самым лишить эти батареи возможности участвовать в разрушении города».
А.А.Жданов и Н.Н.Жданов
Дошедшие до нас стенограммы выступлений Жданова на совещаниях ленинградского руководства в годы войны показывают вдумчивого аналитика и стратега блокадной обороны. В июле 1942 г., выступая на заседании бюро Ленинградского горкома, Жданов следующим образом определяет внутренние задачи города: «...превращение Ленинграда в военный город заключается в том, чтобы в Ленинграде осталось лишь то количество населения, которое нужно непосредственно, во-первых, на удовлетворение насущных нужд фронта и флота, и, во-вторых, на удовлетворение насущных нужд населения, и чтобы это население было достаточно мобильно, чтобы в любой момент могло на винтовку сменить свою профессию, оборониться от штурма, потом опять взяться за работу, чтобы оно было мобильное, самодеятельное, а не беспомощное, могущее держать в руках себя и помогать другим в деле организации обороны...
ЦК считает, что для этой цели нам в Ленинграде более 800 тысяч народа иметь нецелесообразно. Сейчас мы имеем 1 млн. 100 тыс., 300 тысяч вывезем, останется 800 тысяч. Эта есть, примерно, лимит населения, который в наших сложных условиях мы можем и кормить и питать и который достаточен для разрешения основных вопросов».
Северный периметр блокады держали финские войска. И Жданов не забывал оказать военное и политическое давление на Финляндию. Внутреннее положение союзника Германии после года войны резко ухудшилось. И до войны Финляндия ввозила часть хлеба из других стран. В военное время сократилась посевная площадь и снизилась урожайность. Финскому правительству приходилось отправляли большое количество мясной и молочной продукции в Германию. Кроме того, мобилизация в армию вызвала острый недостаток рабочей силы в деревне. В это время советские войска нанесли ряд контрударов на Карельском перешейке. Оценивая значение этих местных боев летом 1942 г., Жданов говорил: «Мы знали, что часть финской армии ушла на полевые работы, мы имели сведения из Финляндии, что страна устала, находится на грани экономического банкротства, очень сильны антивоенные настроения. Мы решили напомнить, что война продолжается, и держать в напряжении... С этой целью была проведена операция...»
Через год, на собрании актива ленинградской партийной организации 17 мая 1943 г., оценивая обстановку на фронтах, Жданов говорил так: «Немцы могут еще где-либо кинуться на новую авантюру. Они еще достаточно сильны для этого. Враг может начать наступление и на наш город. Из чего можно судить, что немцы готовятся к штурму Ленинграда? Об этом, во-первых, свидетельствуют многочисленные высказывания в печати и радио нейтральных стран. Несомненно, часть этих высказываний нейтральной печати инспирирована немецкой разведкой… Тем не менее все эти разговоры о наступлении на Ленинград внушают нам определенные опасения и должны вызывать настороженность…
На других участках советско-германского фронта немцы часто, действительно, выравнивали фронт для того, чтобы занять выгодные позиции. Здесь, на Ленинградском фронте, даже там, где у них позиции невыгодны с военной точки зрения, они не выравнивают фронта, они цепляются за каждый вершок земли. Чем это объясняется? Это объясняется, в первую очередь, значением, которое имеет для них Ленинград. Немцы понимают, что если под Ленинградом они будут разгромлены, то, во-первых, Финляндия немедленно выходит из игры, второе, они вынуждены будут немедленно убираться из Прибалтики и из Норвегии, война, таким образом, приблизится непосредственно к границам Восточной Пруссии».
Здесь Жданов точно ухватывает суть - германское командование, действительно, придавало большое значение удержанию позиций под Ленинградом, так как с их потерей могло рухнуть все северное крыло немецкого восточного фронта.
Позиционный фронт, на долгих два года сложившийся вокруг осажденного города, порождал свои особенности, не характерные другим фронтам Великой Отечественной -окопное сидение войск и снайперское движение, ранее всего и наиболее массово возникшее именно на Ленфронте. В ходе блокады Андрей Жданов уделял немало внимание этой специфике «своего» фронта.
Не раз поднимал он вопрос о невольном стремлении войск на позиционном фронте зарыться в землю, застолбить «свои» участки укреплений и не двигаться вперёд. Так, 14 июля 1942 г, Жданов выступал на совещании политработников Ленинградского фронта: «Мы, Военный совет, конечно, понимаем, что блокада развивает чувство пассивности, окопный кретинизм, ноги становятся тысячепудовыми, жиреет совесть. Но на то мы и большевики, чтобы бороться с окопными болезнями. Болезнь состоит в принципе - раз я в окоп забрался, меня никакими силами вперед. Дело доходило до того, что вопрос закрепления занятых траншей стал принципиальным вопросом».
Александр Алексеевич Козлов, рабочий завода «Электротросила», вспоминал как в марте 1943 г. его 1025-й полк был выведен с передового края во второй эшелон, в местечко Ижора, где они настойчиво учились наступать. Полк посетил Жданов и несколько часов наблюдал за ходом учения. Предоставим слово А. А. Козлову: «Он стал делать нам замечания как надо и как не надо воевать. Он буквально обращал внимание на все мелочи, Особенно много указаний сделал он командиру батальона, который вел батальон на штурм дзота в лоб. Он говорил тогда, что одной силой, да особенно в лоб дзота не возьмешь. Надо воевать не только силой, но и хитростью. Долговременные огневые точки надо блокировать, обтекать и только потом их уничтожать.
Один из командиров батальона во время тактических занятий много кричал и без толку мотался. Генерал (Жданов, - Авт.) подошел к нему и сказал, что так вести себя на поле боя офицеру нельзя. Командир должен так вести себя, чтобы боец понимал его с одного взгляда. Много указаний сделал генерал офицерскому составу о том, как бойцы должны делать перебежки, переползания...
Поблагодарив личный состав полка, А. А. Жданов тепло распрощался и уехал. Через несколько дней на нашем участке фронта началось наступление».
Заметим, что с учетом опыта Жданова - от Тифлисской школы прапорщиков пехоты до советско-финляндской войны - общение нашего героя с офицерами по поводу тонкостей пехотной тактики не выглядит как покровительственная болтовня высокого начальства.
В 2010 г. центральная военная газета России «Красная звезда» помещает статью, посвященную проблемам подготовки снайперов в современных Вооруженных силах РФ. Автор, рассказывая историю развития снайперского дела, утверждает, что: «Снайперское движение на фронтах началось в 1942 году … с подачи члена военного совета Ленинградского фронта, секретаря и члена политбюро ЦК партии Андрея Жданова». Даже если это и некоторое преувеличение, то факт внимания Жданова к этой стороне военного дела сомнению не подлежит - на позиционном фронте под Ленинградом снайперское движение началось еще в конце 1941 г., уже в январе 1942 г. Жданов направил доклад в ЦК партии об особенностях и перспективах снайперской войны. Ежесуточно для Жданова составлялась сводка действий и успехов снайперов. Весной 1942 г. в окопах Ленинградского фронта, вместо одиночек, действовали уже организованные снайперские группы.
В марте 1943 г. к Жданову с письмом от наркома химической промышленности Первухина прибыли два инженера из атомной лаборатории Курчатова. Для продолжения работ над атомным проектом требовался циклотрон, ранее разрабатывавшийся Ленинградским физико-техническим институтом, ЛФТИ. Наш герой поручил председателю Ленгорсовета Петру Попкову найти и эвакуировать в Москву все необходимые детали и материалы. Из кабинета Попкова в Смольном сотрудники Курчатова ежедневно связывались с московской лабораторией. Части ленинградского циклотрона обнаружили во дворе ЛФТИ, где их по распоряжению Якова Капустина, одного из ленинградских заместителей Жданова, закопали перед эвакуацией института еще летом первого года войны. 75-тонный электромагнит пришлось вытаскивать с площадки завода «Электросила», которая находилась всего лишь в трех километрах от линии фронта, под артобстрелом противника. Оборудование для атомного проекта отправили из Ленинграда эшелоном по только что пробитому в блокадном кольце узкому коридору.
Генерал-майор А.А.Кузнецов прикрепляет медаль "За оборону Ленинграда" генерал-полковнику А.А.Жданову.
По-моему, Жданов тут выглядит смертельно уставшим...
В январе 1944 г. наши войска подготовили наступательную операцию «Январский гром», чтобы окончательно отбросить немцев от «второй столицы». В ходе подготовки к операции, 1-3 января Жданов посетил Ставку верховного главнокомандующего. Вернувшись из Ставки на одном из последних перед наступлением совещаний он подчеркнул: «Хвалят нас и благодарят за то что мы отстояли город русской славы, сумели защитить его. Теперь надо, чтобы нас также похвалил советский народ за геройство и умение в наступательных боях. Мы должны показать всей стране, всему миру свою ленинградскую доблесть в решающих битвах по изгнанию врага из Ленинградской области».
Командир Ленинградского гвардейского артиллерийского корпуса прорыва генерал Николай Николаевич Жданов вспоминал как накануне наступления, 13 января 1944 г., к нему обратился член Военного совета фронта Андрей Александрович Жданов: «Я, как ваш однофамилец, хочу завтра быть на вашем пункте, прошу это просьбу уважить».
Наблюдательный пункт артиллерийского корпуса Николая Жданова располагался рядом с передовым краем фронта - на крыше Дворца Советов, главного вклада Андрея Жданова в ленинградскую архитектуру, который накануне войны планировалось достроить к осени 1941 года… «Что делать? - вспоминал Н.Н.Жданов, - Наблюдательный пункт на чердаке Дворца Советов был для немцев словно заноза. Они часто обрушивали на него ураганный огонь нескольких батарей сразу. Снарядами крупных калибров стены Дворца неоднократно прошивались насквозь. Осколки снарядов, битые камни долетали до крыши. Дворец окутывали клубы дыма и пыли. Находиться в это время на чердаке было небезопасно.
В ночь перед операцией мы устроили в нижнем этаже комнатку, усилив её снаружи бетонными плитами. Эти плиты нам удалось разыскать на строительной площадке. В комнате предполагалось немного задержать Андрея Александровича, чтобы он мог потеплее одеться, прежде чем подняться на наблюдательный пункт. В лестничном проёме, где было оставлено место для лифта, разведчики устроили своеобразный подъёмник. Они подобрали кусок доски и закрепили канатом. С помощью блока на крыше разведчики быстро поднимались на наблюдательный пункт, следовало только сесть на доску и обвязаться верёвкой.
Примерно за три-пять минут перед тем как приехать к нам Андрею Александровичу, до пяти батарей противника угостили нас сильнейшим огневым налётом.
А.А.Жданов прибыл за пять-семь минут до начала артиллерийской подготовки. Мы его пригласили в подготовленную комнату, чтобы он потеплее оделся. Там его дипломатично задержали, и, пока он переодевался, бой начался. Я уже был на своём НП. Один за другим, в соответствии с планом, производились огневые налёты корпуса. Заговорила вся войсковая и армейская артиллерия. Противнику уже было не до НП. Когда Андрей Александрович был поднят на наблюдательный пункт, наша пехота и танки уже развивали наступление.
Невольный обман был обнаружен Андреем Александровичем, но я понимал, что не имел права подвергать опасности жизнь секретаря Центрального Комитета нашей партии».
Заметим, что книга Н.Н.Жданова, в которой описан данный случай - «Огневой щит Ленинграда» - это не обычные воспоминания о войне, а научная работа для профессиональных артиллеристов, где подобные мемуарные зарисовки, вкраплены в массу таблиц, диаграмм и физических формул, описывающих работу тяжелой артиллерии во время ленинградской блокады.
В ходе начатого 14 января 1944 г. наступления операции «Январский гром» была полностью снята блокада Ленинграда, наши войска прорвали хорошо подготовленную оборону противника и отбросили его на расстояние 60-100 км от города. В конце января наступающие войска Ленинградского фронта вышли к границе Эстонии.
27 января 1944 г. в обращении Говорова и Жданова к войскам и жителям Ленинграда говорилось: «Граждане Ленинграда! Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы. От имени войск Ленинградского фронта поздравляем вас со знаменательным днем великой победы под Ленинградом».