К сказанию о Веленте. Духовный наставник воинов и царей ( 3 )
Ещё о параллелях с русской сказкой
В 33 главе было сделано предположение, что и имя Эгиля, принёсшего брату перья, из которых тот сделал себе крылья, так же как и название орла в исландском и английском языках - eagle, могло восходить к латинскому aquila, или же некоему венетскому слову. По мнению лингвистов связи праславянского языка с италийским были одними из самих ранних (Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян: Лингвистические исследования. - Изд. 2-е, доп. - М.: Наука, 2003. - С. 20, 25 (Ч. 1 гл. 1), ранее печаталась отдельной статьёй). Рискну предположить, что связующим звеном между ними могли выступать именно венеты-венеды, как и предки латинов переселившиеся из Малой Азии после Троянской войны (по их собственным преданиям) и основавшие свои колонии от Адриатики до Атлантики и Балтики.
С последними многие археологи связывают Поморскую культуру, имевшую некоторые общие черты с северо-итальянскими и малоазийскими культурами, в частности, погребения в так называемых лицевых урнах. После нашествия в их земли новых завоевателей, позднее ставших известными как вандилии-вандалы, часть поморцев отступила на юго-восток, где их следы обнаруживают в местных культурах и где часть венедов указывается на «Певтингеровой карте», оригинал которой был составлен в начале нашей эры. О венедах, которые «ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и феннами», писал также Тацит (О происхождении германцев и местоположении Германии. 46). Таким образом, они могли повлиять на формирование как западных (балтийских), так и восточных славян, о чём говорилось в 12 главе.
С учётом этого интересно сравнить имя Эгиля в скандинавском предании и птицы Моголь в русской сказке, тем более что в других сказках героя с того света обычно выносит орёл, иногда - птица Маговей или Жар-птица. Кстати, мотив давания перьев герою для изготовления крыльев и мотив сажания птицей героя на себя зачастую взаимозаменяются, например, в различных вариантах сказки об Ивашке (Филюшке, Лутоньке, Терешке) и Бабе-яге (№ 107-112 в сборнике А. Афанасьева). К слову, в данных сказках, скорее всего, описывается не царское посвящение, а возрастное (и здесь тоже важную роль играет кузнец, только за помощью к нему обращается сама Баба-яга), и по-видимому, не случайно в качестве птицы-помощника выступает не орёл, а гусь.
Необычное имя чудесной птицы, вероятно, было переосмыслено (что не редкость в фольклоре) и сближено с именем птицы Маговей или словом «могучий», но характерная форма сравниваемых имён с учётом схожих функций, исполняемых их носителями в данных сказаниях, на мой взгляд, заслуживает внимания. Тем более что в других вариантах сказки о Кощее Бессмертном, сопоставляемой с преданием о Виланте-Веленте, можно найти параллели и для других героев.
В варианте под № 158 из сборника А. Афанасьева помощником Ивана-царевича становится Булат-молодец, которого он выкупает из долгового заточения. В благодарность тот помогает ему добыть невесту, при этом говорит Ивану-царевичу, чтобы тот купил да нажарил кур, уток, гусей и отрезал у них правое крылышко. Булат относил их к башне, в которой находилась царевна Василиса Кирбитьевна, и предлагал отведать угощения, а когда она, наконец, протянула к блюду руку, он хватает и похищает её.
Принимая во внимание большое многообразие форм, в которых могут быть представлены схожие мифологические мотивы, как на других примерах было показано ранее, данный сюжет вполне сопоставим с рассказом о Вёлунде-Веленте, которому его брат принёс птичьи перья, после чего он соблазнил Бёдвильд, дочь конунга Нидуда-Нидунга, державшего его в заточении. Существенным отличием является то, что Видга, то есть Витеге, получивший чудесного коня из горы (как Иван-царевич в варианте сказки под № 156), представляется их сыном. В 33 главе это было истолковано как отражение царского посвящения Видигойи-Ведуко, где проводящий его духовный наставник (реальный или мифический) предстаёт в качестве родителя нового царя. В дальнейшем ещё будет рассмотрено кельтское предание, в котором воспитатель будущего правителя, также даровавший ему чудесного коня и носящий имя отчасти созвучное Виланту, становится приёмным отцом героя.
Слово «булат» в русском языке появилось где-то в XIV-XV веках, его выводят от персидского pulad - «сталь», при возможном посредничестве тюркских языков. По созвучию и по значению оно вполне могло заменить имя чудесного кузнеца, хотя в данной сказке, в отличие от других, упомянутых ранее, помощник героя не называется кузнецом, но сходство с Вилантом-Вёлундом по другим характерным деталям это не слишком умаляет.
Также привлекает внимание необычное отчество Василисы Кирбитьевны, которую Булат умыкает для Ивана-царевича. Царь Кирбит и сам появляется в сказке, посылая погоню за похитителями. В германском эпосе Вёлунд-Веланд, как отмечалось выше,сам овладевает Бёдвильд-Беадохильд, дочерью Нидуда-Нидхада. В немецкой же версии, изложенной в народной «Книге героев» (XV век), будущего тестя Виланта, у которого он служил, зовут Хертвихом или Хертнихтом. В германских языках это имя так же непонятно, как и имя Кирбит в славянских. Хотя то и другое соответственно германизировано и славянизировано, если так можно выразиться, но всё же между ними заметно определённое сходство, и в совокупности с другими сопоставлениями можно предположить, что они восходят к одной изначальной форме.
И если вариант сказания, в котором тестем Вёлунда-Веланда становится против своей воли Нидуд-Нидхад можно связать с оттеснением от верховной власти рода Нидады (Нидунгов), как было показано в 34 главе, то вариант с Хертвихом-Хертнихтом можно соотнести со сменой династии после «первого из риксов» Харатона, сопоставленного с Хертнидом Хольмгардским из «Саги о Тидреке из Берна». Это же, по моему мнению, отражено и в сказании о том, что доспехи Ортнита Гардского, императора (keiser) Запада согласно поэме «Вольфдитрих», достались после его гибели Вольфдитриху, деду Дитриха Бернского (хотя в «Саге о Тидреке из Берна» этот сюжет отнесён к другому Хертниду).
Впрочем, внуком Хертвиха-Хертнихта в немецкой «Книге героев» называется Виттих, то есть тот же Видга-Видья, являющийся внуком Нидунга-Нидхада в скандинавской и английской версиях предания. По-видимому, это объясняется тем, немецкая версия была вторичной, то есть наложенной на старое сказание о переходе верховной власти от рода Нидады. Однако этого нельзя утверждать о русской сказке, возможно, восходящей к позднему, но самостоятельному преданию о смене династии Харатона-Кирбита, поскольку неизвестно кто в данном случае скрывается под именем Ивана-царевича, а сам сюжет (комплекс) о посвящении в цари с помощью Булата, сопоставленного с Вилантом-Вёлундом, и (или) птицы Моголь, сопоставленной с Эгилем, является сугубо мифологическим, как и сюжет о похищении царевны Кощеем Бессмертным и вызволении её Иваном-царевичем.
Возможно даже, что и имя Кощея в преображённом виде сохранилось в сказании о Вёлунде. В прозаическом прологе к «Песни о Вёлунде» две валькирии, встреченные им и его братьями, названы дочерями конунга Хлёдвера, а третья - дочкой Кьяра из Валланда. Имя последнего считают искажением ромейского («валльского») титула Кесарь (Стеблин-Каменский М. И. Комментарий к «Песни о Хлёде» // Старшая Эдда). В свою очередь, его можно сопоставить с такими именными формами как Кошерище, а также Коршей, которые встречаются в былинах наряду с Кошшеем или Ковшеем.
При этом дочь Кьяра, ставшая женой Эгиля, носит имя Эльрун (Avlrv́n, Ölrún), которое можно сопоставить скорее не с герм. alruna - корневище мандрагоры и дух, обитающий в нём, а с древнесканд. ölr - ольха, а также «опьяняющ(ая)» (сравни ирландская Медб). В немецком фольклоре Erle («Ольха») также известна как Эльза, в поэме «Вольфдитрих» Косматая Эльза, преобразившись из страшилища в красавицу, стала женой героя (к слову, отмечу, что Вольфдитриха сопоставляю с Винитарием, как и эддического Хельги и былинного Вольгу-Волха, можно предположить, что имена Вольга и Волх, Ольга и Олег также связаны с ольхой и Эльзой). Этот мотив является одним из вариантов чудесного брака, и в русских сказках определённое отношение к этому имеет тот же Кощей, что планирую затронуть в отдельном материале о мифологических образах в сказках.
Отмечу ещё несколько интересных моментов. Когда Иван после победы над Кощеем ехал с царевной домой, его помощник Булат возвращается по дороге назад и следит за тем, как в виде голубиц прилетают двенадцать дочерей Кощея, оборачиваются девицами и накликают различные напасти на царевича. Это перекликается, во-первых, с кознями, которые устраивают жёны побеждённых змеев в сказках о бое на Калиновом мосту Ивана Коровьего Сына (Ивана Быковича, Ивана Попялова, Покатигорошка), уже упоминавшихся ранее в связи с другими обстоятельствами, а во-вторых, - с тем, как Вёлунд с братьями подстерегли валькирий, прилетевших в виде лебедей.
Когда из-за наведённого кощеевыми дочками проклятия на Ивана-царевича по приезде домой бросаются его любимая собака, любимый конь и любимая корова, Булат рубит их саблей, что можно сопоставить с проводимыми при ашвамедхе жертвоприношениями. Рассказав разгневанному царевичу почему он это сделал, Булат окаменевает и оживить его может только кровь родившихся у Ивана и Василисы детей. В конце концов, они решаются на это, ведь ради них Булат не пожалел себя, а тот, будучи возвращённым к жизни, оживляет их детей.
Следует отметить, что с помощью крови скреплялось символическое родство, и данный эпизод можно сопоставить с тем, что по германским преданиям Вилант-Велент оказывается родителем Витеге-Видги. Таким образом, и в этом моменте, по которому сперва было отмечено расхождение в отношениях героя и его помощника в русской сказке с одной стороны, и в германских преданиях, сопоставляемых с ней - с другой, обнаруживается не сюжетное, но смысловое сходство. К слову, сделавший себе крылья Дедал, игравший важную роль в греческих сказаниях о Миносе и Тесее, относимых мною к тому же мифологическому комплексу о царском посвящении, тоже приходился родственником афинскому царевичу, а именно - двоюродным дедом или по другому варианту - троюродным дядей.
Подобный сюжет с окаменением и оживлением имеется в немецкой сказке «Верный Иоханнес» (№ 6 в сборнике братьев Гримм), а также в португальской сказке «Каменный Мигел», причём в последней три голубя предрекают принцу, который дружил с сыном сапожника Мигелом, те же опасности, что устраивают змеевы жёны в сказках о бое на Калиновом мосту, а именно рощу с отравленными плодами и родник с ядовитой водой, а также гибель в постели (только не от неё самой, а от семиглавого змея, но это лишь добавляет мотив змееборства). Это подтверждает близость этих сюжетов, как полагаю, восходящих к общей ритуально-мифологической основе, относящейся к царскому посвящению и жреческому участию в этом действе.
А в карельской сказке «Ольховая чурка», аналогичной сказкам о бое на Калиновом мосту, главный герой, подслушав разговор матери змеев, спасает своих побратимов от её козней, но из-за заклятья не может сказать им, почему разрубил колдовской стол с яствами, озеро с водой и кровати с мягкими перинами. Когда же они напускаются на него, он всё объясняет и превращается в ольховый чурбан. К жизни его возвращают слёзы матери, причём приёмной (сам он появился на свет из ольховой чурки).
Если в разобранных вариантах сказки о Кощее Бессмертном, представленных у А. Афанасьева, сюжеты о Булате-молодце, помогающем Ивану-царевичу, и о получении тем чудесного коня из-под земли даны отдельно друг от друга, то в другой сказке о Булате-молодце, записанной ещё в XVIII веке, именно он научает Ивана-царевича, как добыть коня:
- «Поди ты в чистое поле, - сказал ему Булат-молодец, - там увидишь ты три дуба зеленые, в середине тех дубов увидишь на земле железную дверь с медным кольцом, и под тою дверью есть конюшня, и в той конюшне есть добрый конь богатырский, а заперт он двенадцатью дверьми железными и двенадцатью замками стальными. И ты подними ту железную дверь и отбей двенадцать замков стальных, и отвори двенадцать дверей железных - то и доброго коня себе получишь…» (Сказка о Булате-молодце (№ 8) // Лекарство от задумчивости. Русская сказка в изданиях 80-х годов 18 века. - СПб.: Тропа Троянова, 2001. - С. 133-142; Сказка о Булате молодце (№ 78) // Народный быт Великого Севера. Его нравы, обычаи, предания, предсказания, предрассудки, притчи, пословицы, присловия, прибаутки, перегудки, припевы, сказки, присказки, песни, скороговорки, загадки, счеты, задачи, заговоры и заклинания. Том I / Сост. А. Е. Бурцев. - Спб.: Типография П. Ефрона, 1898).
В валлийских преданиях, изложенных в так называемом «Мабиногионе», восходящих к древней кельтской традиции, как уже упоминалось, есть персонаж, который не только стал приёмным отцом героя и даровал ему чудесного коня, но и носящий имя отчасти созвучное с Вилантом - Тейрнион Туриф Влиант (Teirnyon Twryf Fliant или Uliant), что означает «властитель грохочущего потока» и по смыслу вполне подходит для того, кто проводит посвящение, то есть проводит через огненную реку, отделяющую наш мир от иного.
Влиант был правителем Гвент-Искоэда (одной из частей королевства Гвент на юго-востоке Уэльса) и имел белую кобылу, которая каждый год приносила жеребёнка, но те куда-то пропадали. Тогда он стал караулить рождение очередного жеребёнка и увидел как того схватила когтистая лапа, просунувшаяся в окно конюшни. Влиант отрубил её и выскочил наружу, но в ночной темноте не смог найти чудовище. Когда же он вернулся, то обнаружил у дверей младенца. Влиант усыновил его, назвав Гури Золотоволосым, и когда тот очень быстро возмужал, подарил ему подросшего жеребца, спасённого в ту ночь.
К слову, может быть, не случайно, что и в датском предании о Хадинге его взял на своего коня и пронёс над волнами некий одноглазый старик (в котором нетрудно узнать Одина, посылающего крылатых валькирий за павшими воинами) после того как он с помощью своей кормилицы отрубил гигантскую лапу, сунувшуюся к ним в шалаш (Деяния данов. I, 6, 6-9). Вспоминается и один из самых распространённых сюжетов в детских «страшных историях» о чёрной (красной и пр.) руке, появляющейся из стены, возможно, это является отголоском посвященческих практик.
Вскоре Влиант заметил, что юноша очень похож на Пуйлла, короля Диведа (на юго-западе Уэльса), у которого четыре года назад пропал новорождённый сын. Не уследившие за ним няньки, дабы избежать наказания, убили щенка и вымазали его кровью губы и руки спящей королевы Рианнон, жены Пуйлла, обвинив её в том, что она съела своего ребёнка. За это та была осуждена стоять у ворот, рассказывая всем прохожим о своём преступлении и предлагая довести их на своей спине до дворца. Когда Влиант привёл приёмного сына к настоящим родителям, Рианнон освободили, и она назвала его Придери - «тревога».
Мотив подмены царских или королевских детей щенками (правда, живыми) встречается в упоминавшихся ранее в связи с темой птиц сказках «Три птички», «Птица-правда», «Поющее дерево и птица-говорунья», «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» и т. п. В отличие от важной роли птиц, данного мотива в дошедших до нас преданиях о Виланте-Вёлунде нет, но другие общие моменты ещё будут рассмотрены далее. Здесь пока отмечу, что в одном из вариантов сказки «По колено ноги в золоте…», записанной в 1902 году в Тобольской губернии, царских детей, превращённых в волчат, спасает кузнечонок, которого подложили вместо них наряду с щенком и медвежонком, но те только упоминаются, однако не играют активной роли (Кузнечонок (№ 59) // Русские сказки и песни Сибири / Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. По этнографии. - Т. 1. - Вып. 1. - Красноярск: Енисейская Губернская типография, 1902. - С. 117-120).
А ещё в одном варианте, записанном в 1905 году в Томской губернии, среди чудес на волшебном острове, к которому пристала бочка с царицей и последним сыном вместо столба с котом или дерева с белкой как в других вариантах, оказывается столб с… кузнецом и дерево с котом (О трёх братьях: двух - по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре и о третьем - простом (№ 41) // Русские сказки и песни Сибири / Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. По этнографии. - Т. 1. - Вып. 2. - Томск: Паровая типография Н. И. Орловой, 1906. - С. 176-179).
Наконец, целый комплекс отмеченных здесь мотивов встречается в ирландском сказании «Рождение Кухулина». Как уже упоминалось, этому предшествовало знамение с птицами, которые привели воинов короля Конхобара в дом, где родился мальчик. «В это же самое время статная кобыла, что была при доме, принесла двух жеребят, и юный муж подарил младенцу этих жеребят на зубок». Усыновлённый сестрой короля ребёнок, являвшийся воплощением бога Луга, чьё имя означает «Сияющий», а прозвище было Длинная Рука, умер в юности, что можно сравнить с символической смертью царских или королевских детей, у которых были «по локоть руки в серебре». Но вместо него Дехтире сама родила от Луга сына, приёмным отцом которого стал Кулан-кузнец. Подмена с щенком тоже присутствует, только Кухулин сам занимает место подрастающего щенка убитого им сторожевого пса, за что и получает имя, означающее «Пёс Кулана».
Влиант в «Мабиногионе» кузнецом не назван, но по другим деталям схож с Вилантом, подарившим сыну чудесного коня, а также с кузнечонком, вернувшим царских детей, превращённых в волчат. Возможно, кельтской форме имени, восходящей к общеиндоевропейской основе *plĕu- (сравни, древнесканд. fljót, древнеангл. flēot, средневерхненем. vliez, лат. fluvius; плёс, плыть), была близка и венетская форма, по моему предположению, отразившаяся в германских (скорее всего, заимствованных) формах Вилант, Веланд, Вёлунд, а также в сказочной переиначенной форме Булат. Ещё хочу обратить внимание на мудрого Волота Волотовича, который в древнерусской «Повести града Иерусалима» беседует с царём Давидом об устроении и судьбах мира, в схожих духовных стихах о Голубиной книге ему соответствует Волотомон-царь Волотомонович или Володимир-князь Володимирович.
Они могли сблизиться с другими значениями, не только похожими по звучанию, но и подходящими по смыслу к разным чертам, присущим данному мифологическому персонажу, сохранившемуся во многих традициях. Об этом ещё будет говориться в дальнейшем, а пока вернёмся к значению «поток», предположительно связанному с проводником на тот свет, на другой берег, но и обратно. И тут нельзя не вспомнить ещё былинного героя, прозывавшегося Поток (в первых прозаических записях XVI-XVII веков и у Кирши Данилова) или чаще - Потык, который не только побывал в могиле и вернулся оттуда, но и взял в жёны лебединую деву. О нём и поговорим в следующей части.
В 33 главе было сделано предположение, что и имя Эгиля, принёсшего брату перья, из которых тот сделал себе крылья, так же как и название орла в исландском и английском языках - eagle, могло восходить к латинскому aquila, или же некоему венетскому слову. По мнению лингвистов связи праславянского языка с италийским были одними из самих ранних (Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян: Лингвистические исследования. - Изд. 2-е, доп. - М.: Наука, 2003. - С. 20, 25 (Ч. 1 гл. 1), ранее печаталась отдельной статьёй). Рискну предположить, что связующим звеном между ними могли выступать именно венеты-венеды, как и предки латинов переселившиеся из Малой Азии после Троянской войны (по их собственным преданиям) и основавшие свои колонии от Адриатики до Атлантики и Балтики.
С последними многие археологи связывают Поморскую культуру, имевшую некоторые общие черты с северо-итальянскими и малоазийскими культурами, в частности, погребения в так называемых лицевых урнах. После нашествия в их земли новых завоевателей, позднее ставших известными как вандилии-вандалы, часть поморцев отступила на юго-восток, где их следы обнаруживают в местных культурах и где часть венедов указывается на «Певтингеровой карте», оригинал которой был составлен в начале нашей эры. О венедах, которые «ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и феннами», писал также Тацит (О происхождении германцев и местоположении Германии. 46). Таким образом, они могли повлиять на формирование как западных (балтийских), так и восточных славян, о чём говорилось в 12 главе.
С учётом этого интересно сравнить имя Эгиля в скандинавском предании и птицы Моголь в русской сказке, тем более что в других сказках героя с того света обычно выносит орёл, иногда - птица Маговей или Жар-птица. Кстати, мотив давания перьев герою для изготовления крыльев и мотив сажания птицей героя на себя зачастую взаимозаменяются, например, в различных вариантах сказки об Ивашке (Филюшке, Лутоньке, Терешке) и Бабе-яге (№ 107-112 в сборнике А. Афанасьева). К слову, в данных сказках, скорее всего, описывается не царское посвящение, а возрастное (и здесь тоже важную роль играет кузнец, только за помощью к нему обращается сама Баба-яга), и по-видимому, не случайно в качестве птицы-помощника выступает не орёл, а гусь.
Необычное имя чудесной птицы, вероятно, было переосмыслено (что не редкость в фольклоре) и сближено с именем птицы Маговей или словом «могучий», но характерная форма сравниваемых имён с учётом схожих функций, исполняемых их носителями в данных сказаниях, на мой взгляд, заслуживает внимания. Тем более что в других вариантах сказки о Кощее Бессмертном, сопоставляемой с преданием о Виланте-Веленте, можно найти параллели и для других героев.
В варианте под № 158 из сборника А. Афанасьева помощником Ивана-царевича становится Булат-молодец, которого он выкупает из долгового заточения. В благодарность тот помогает ему добыть невесту, при этом говорит Ивану-царевичу, чтобы тот купил да нажарил кур, уток, гусей и отрезал у них правое крылышко. Булат относил их к башне, в которой находилась царевна Василиса Кирбитьевна, и предлагал отведать угощения, а когда она, наконец, протянула к блюду руку, он хватает и похищает её.
Принимая во внимание большое многообразие форм, в которых могут быть представлены схожие мифологические мотивы, как на других примерах было показано ранее, данный сюжет вполне сопоставим с рассказом о Вёлунде-Веленте, которому его брат принёс птичьи перья, после чего он соблазнил Бёдвильд, дочь конунга Нидуда-Нидунга, державшего его в заточении. Существенным отличием является то, что Видга, то есть Витеге, получивший чудесного коня из горы (как Иван-царевич в варианте сказки под № 156), представляется их сыном. В 33 главе это было истолковано как отражение царского посвящения Видигойи-Ведуко, где проводящий его духовный наставник (реальный или мифический) предстаёт в качестве родителя нового царя. В дальнейшем ещё будет рассмотрено кельтское предание, в котором воспитатель будущего правителя, также даровавший ему чудесного коня и носящий имя отчасти созвучное Виланту, становится приёмным отцом героя.
Слово «булат» в русском языке появилось где-то в XIV-XV веках, его выводят от персидского pulad - «сталь», при возможном посредничестве тюркских языков. По созвучию и по значению оно вполне могло заменить имя чудесного кузнеца, хотя в данной сказке, в отличие от других, упомянутых ранее, помощник героя не называется кузнецом, но сходство с Вилантом-Вёлундом по другим характерным деталям это не слишком умаляет.
Также привлекает внимание необычное отчество Василисы Кирбитьевны, которую Булат умыкает для Ивана-царевича. Царь Кирбит и сам появляется в сказке, посылая погоню за похитителями. В германском эпосе Вёлунд-Веланд, как отмечалось выше,сам овладевает Бёдвильд-Беадохильд, дочерью Нидуда-Нидхада. В немецкой же версии, изложенной в народной «Книге героев» (XV век), будущего тестя Виланта, у которого он служил, зовут Хертвихом или Хертнихтом. В германских языках это имя так же непонятно, как и имя Кирбит в славянских. Хотя то и другое соответственно германизировано и славянизировано, если так можно выразиться, но всё же между ними заметно определённое сходство, и в совокупности с другими сопоставлениями можно предположить, что они восходят к одной изначальной форме.
И если вариант сказания, в котором тестем Вёлунда-Веланда становится против своей воли Нидуд-Нидхад можно связать с оттеснением от верховной власти рода Нидады (Нидунгов), как было показано в 34 главе, то вариант с Хертвихом-Хертнихтом можно соотнести со сменой династии после «первого из риксов» Харатона, сопоставленного с Хертнидом Хольмгардским из «Саги о Тидреке из Берна». Это же, по моему мнению, отражено и в сказании о том, что доспехи Ортнита Гардского, императора (keiser) Запада согласно поэме «Вольфдитрих», достались после его гибели Вольфдитриху, деду Дитриха Бернского (хотя в «Саге о Тидреке из Берна» этот сюжет отнесён к другому Хертниду).
Впрочем, внуком Хертвиха-Хертнихта в немецкой «Книге героев» называется Виттих, то есть тот же Видга-Видья, являющийся внуком Нидунга-Нидхада в скандинавской и английской версиях предания. По-видимому, это объясняется тем, немецкая версия была вторичной, то есть наложенной на старое сказание о переходе верховной власти от рода Нидады. Однако этого нельзя утверждать о русской сказке, возможно, восходящей к позднему, но самостоятельному преданию о смене династии Харатона-Кирбита, поскольку неизвестно кто в данном случае скрывается под именем Ивана-царевича, а сам сюжет (комплекс) о посвящении в цари с помощью Булата, сопоставленного с Вилантом-Вёлундом, и (или) птицы Моголь, сопоставленной с Эгилем, является сугубо мифологическим, как и сюжет о похищении царевны Кощеем Бессмертным и вызволении её Иваном-царевичем.
Возможно даже, что и имя Кощея в преображённом виде сохранилось в сказании о Вёлунде. В прозаическом прологе к «Песни о Вёлунде» две валькирии, встреченные им и его братьями, названы дочерями конунга Хлёдвера, а третья - дочкой Кьяра из Валланда. Имя последнего считают искажением ромейского («валльского») титула Кесарь (Стеблин-Каменский М. И. Комментарий к «Песни о Хлёде» // Старшая Эдда). В свою очередь, его можно сопоставить с такими именными формами как Кошерище, а также Коршей, которые встречаются в былинах наряду с Кошшеем или Ковшеем.
При этом дочь Кьяра, ставшая женой Эгиля, носит имя Эльрун (Avlrv́n, Ölrún), которое можно сопоставить скорее не с герм. alruna - корневище мандрагоры и дух, обитающий в нём, а с древнесканд. ölr - ольха, а также «опьяняющ(ая)» (сравни ирландская Медб). В немецком фольклоре Erle («Ольха») также известна как Эльза, в поэме «Вольфдитрих» Косматая Эльза, преобразившись из страшилища в красавицу, стала женой героя (к слову, отмечу, что Вольфдитриха сопоставляю с Винитарием, как и эддического Хельги и былинного Вольгу-Волха, можно предположить, что имена Вольга и Волх, Ольга и Олег также связаны с ольхой и Эльзой). Этот мотив является одним из вариантов чудесного брака, и в русских сказках определённое отношение к этому имеет тот же Кощей, что планирую затронуть в отдельном материале о мифологических образах в сказках.
Отмечу ещё несколько интересных моментов. Когда Иван после победы над Кощеем ехал с царевной домой, его помощник Булат возвращается по дороге назад и следит за тем, как в виде голубиц прилетают двенадцать дочерей Кощея, оборачиваются девицами и накликают различные напасти на царевича. Это перекликается, во-первых, с кознями, которые устраивают жёны побеждённых змеев в сказках о бое на Калиновом мосту Ивана Коровьего Сына (Ивана Быковича, Ивана Попялова, Покатигорошка), уже упоминавшихся ранее в связи с другими обстоятельствами, а во-вторых, - с тем, как Вёлунд с братьями подстерегли валькирий, прилетевших в виде лебедей.
Когда из-за наведённого кощеевыми дочками проклятия на Ивана-царевича по приезде домой бросаются его любимая собака, любимый конь и любимая корова, Булат рубит их саблей, что можно сопоставить с проводимыми при ашвамедхе жертвоприношениями. Рассказав разгневанному царевичу почему он это сделал, Булат окаменевает и оживить его может только кровь родившихся у Ивана и Василисы детей. В конце концов, они решаются на это, ведь ради них Булат не пожалел себя, а тот, будучи возвращённым к жизни, оживляет их детей.
Следует отметить, что с помощью крови скреплялось символическое родство, и данный эпизод можно сопоставить с тем, что по германским преданиям Вилант-Велент оказывается родителем Витеге-Видги. Таким образом, и в этом моменте, по которому сперва было отмечено расхождение в отношениях героя и его помощника в русской сказке с одной стороны, и в германских преданиях, сопоставляемых с ней - с другой, обнаруживается не сюжетное, но смысловое сходство. К слову, сделавший себе крылья Дедал, игравший важную роль в греческих сказаниях о Миносе и Тесее, относимых мною к тому же мифологическому комплексу о царском посвящении, тоже приходился родственником афинскому царевичу, а именно - двоюродным дедом или по другому варианту - троюродным дядей.
Подобный сюжет с окаменением и оживлением имеется в немецкой сказке «Верный Иоханнес» (№ 6 в сборнике братьев Гримм), а также в португальской сказке «Каменный Мигел», причём в последней три голубя предрекают принцу, который дружил с сыном сапожника Мигелом, те же опасности, что устраивают змеевы жёны в сказках о бое на Калиновом мосту, а именно рощу с отравленными плодами и родник с ядовитой водой, а также гибель в постели (только не от неё самой, а от семиглавого змея, но это лишь добавляет мотив змееборства). Это подтверждает близость этих сюжетов, как полагаю, восходящих к общей ритуально-мифологической основе, относящейся к царскому посвящению и жреческому участию в этом действе.
А в карельской сказке «Ольховая чурка», аналогичной сказкам о бое на Калиновом мосту, главный герой, подслушав разговор матери змеев, спасает своих побратимов от её козней, но из-за заклятья не может сказать им, почему разрубил колдовской стол с яствами, озеро с водой и кровати с мягкими перинами. Когда же они напускаются на него, он всё объясняет и превращается в ольховый чурбан. К жизни его возвращают слёзы матери, причём приёмной (сам он появился на свет из ольховой чурки).
Если в разобранных вариантах сказки о Кощее Бессмертном, представленных у А. Афанасьева, сюжеты о Булате-молодце, помогающем Ивану-царевичу, и о получении тем чудесного коня из-под земли даны отдельно друг от друга, то в другой сказке о Булате-молодце, записанной ещё в XVIII веке, именно он научает Ивана-царевича, как добыть коня:
- «Поди ты в чистое поле, - сказал ему Булат-молодец, - там увидишь ты три дуба зеленые, в середине тех дубов увидишь на земле железную дверь с медным кольцом, и под тою дверью есть конюшня, и в той конюшне есть добрый конь богатырский, а заперт он двенадцатью дверьми железными и двенадцатью замками стальными. И ты подними ту железную дверь и отбей двенадцать замков стальных, и отвори двенадцать дверей железных - то и доброго коня себе получишь…» (Сказка о Булате-молодце (№ 8) // Лекарство от задумчивости. Русская сказка в изданиях 80-х годов 18 века. - СПб.: Тропа Троянова, 2001. - С. 133-142; Сказка о Булате молодце (№ 78) // Народный быт Великого Севера. Его нравы, обычаи, предания, предсказания, предрассудки, притчи, пословицы, присловия, прибаутки, перегудки, припевы, сказки, присказки, песни, скороговорки, загадки, счеты, задачи, заговоры и заклинания. Том I / Сост. А. Е. Бурцев. - Спб.: Типография П. Ефрона, 1898).
В валлийских преданиях, изложенных в так называемом «Мабиногионе», восходящих к древней кельтской традиции, как уже упоминалось, есть персонаж, который не только стал приёмным отцом героя и даровал ему чудесного коня, но и носящий имя отчасти созвучное с Вилантом - Тейрнион Туриф Влиант (Teirnyon Twryf Fliant или Uliant), что означает «властитель грохочущего потока» и по смыслу вполне подходит для того, кто проводит посвящение, то есть проводит через огненную реку, отделяющую наш мир от иного.
Влиант был правителем Гвент-Искоэда (одной из частей королевства Гвент на юго-востоке Уэльса) и имел белую кобылу, которая каждый год приносила жеребёнка, но те куда-то пропадали. Тогда он стал караулить рождение очередного жеребёнка и увидел как того схватила когтистая лапа, просунувшаяся в окно конюшни. Влиант отрубил её и выскочил наружу, но в ночной темноте не смог найти чудовище. Когда же он вернулся, то обнаружил у дверей младенца. Влиант усыновил его, назвав Гури Золотоволосым, и когда тот очень быстро возмужал, подарил ему подросшего жеребца, спасённого в ту ночь.
К слову, может быть, не случайно, что и в датском предании о Хадинге его взял на своего коня и пронёс над волнами некий одноглазый старик (в котором нетрудно узнать Одина, посылающего крылатых валькирий за павшими воинами) после того как он с помощью своей кормилицы отрубил гигантскую лапу, сунувшуюся к ним в шалаш (Деяния данов. I, 6, 6-9). Вспоминается и один из самых распространённых сюжетов в детских «страшных историях» о чёрной (красной и пр.) руке, появляющейся из стены, возможно, это является отголоском посвященческих практик.
Вскоре Влиант заметил, что юноша очень похож на Пуйлла, короля Диведа (на юго-западе Уэльса), у которого четыре года назад пропал новорождённый сын. Не уследившие за ним няньки, дабы избежать наказания, убили щенка и вымазали его кровью губы и руки спящей королевы Рианнон, жены Пуйлла, обвинив её в том, что она съела своего ребёнка. За это та была осуждена стоять у ворот, рассказывая всем прохожим о своём преступлении и предлагая довести их на своей спине до дворца. Когда Влиант привёл приёмного сына к настоящим родителям, Рианнон освободили, и она назвала его Придери - «тревога».
Мотив подмены царских или королевских детей щенками (правда, живыми) встречается в упоминавшихся ранее в связи с темой птиц сказках «Три птички», «Птица-правда», «Поющее дерево и птица-говорунья», «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» и т. п. В отличие от важной роли птиц, данного мотива в дошедших до нас преданиях о Виланте-Вёлунде нет, но другие общие моменты ещё будут рассмотрены далее. Здесь пока отмечу, что в одном из вариантов сказки «По колено ноги в золоте…», записанной в 1902 году в Тобольской губернии, царских детей, превращённых в волчат, спасает кузнечонок, которого подложили вместо них наряду с щенком и медвежонком, но те только упоминаются, однако не играют активной роли (Кузнечонок (№ 59) // Русские сказки и песни Сибири / Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. По этнографии. - Т. 1. - Вып. 1. - Красноярск: Енисейская Губернская типография, 1902. - С. 117-120).
А ещё в одном варианте, записанном в 1905 году в Томской губернии, среди чудес на волшебном острове, к которому пристала бочка с царицей и последним сыном вместо столба с котом или дерева с белкой как в других вариантах, оказывается столб с… кузнецом и дерево с котом (О трёх братьях: двух - по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре и о третьем - простом (№ 41) // Русские сказки и песни Сибири / Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. По этнографии. - Т. 1. - Вып. 2. - Томск: Паровая типография Н. И. Орловой, 1906. - С. 176-179).
Наконец, целый комплекс отмеченных здесь мотивов встречается в ирландском сказании «Рождение Кухулина». Как уже упоминалось, этому предшествовало знамение с птицами, которые привели воинов короля Конхобара в дом, где родился мальчик. «В это же самое время статная кобыла, что была при доме, принесла двух жеребят, и юный муж подарил младенцу этих жеребят на зубок». Усыновлённый сестрой короля ребёнок, являвшийся воплощением бога Луга, чьё имя означает «Сияющий», а прозвище было Длинная Рука, умер в юности, что можно сравнить с символической смертью царских или королевских детей, у которых были «по локоть руки в серебре». Но вместо него Дехтире сама родила от Луга сына, приёмным отцом которого стал Кулан-кузнец. Подмена с щенком тоже присутствует, только Кухулин сам занимает место подрастающего щенка убитого им сторожевого пса, за что и получает имя, означающее «Пёс Кулана».
Влиант в «Мабиногионе» кузнецом не назван, но по другим деталям схож с Вилантом, подарившим сыну чудесного коня, а также с кузнечонком, вернувшим царских детей, превращённых в волчат. Возможно, кельтской форме имени, восходящей к общеиндоевропейской основе *plĕu- (сравни, древнесканд. fljót, древнеангл. flēot, средневерхненем. vliez, лат. fluvius; плёс, плыть), была близка и венетская форма, по моему предположению, отразившаяся в германских (скорее всего, заимствованных) формах Вилант, Веланд, Вёлунд, а также в сказочной переиначенной форме Булат. Ещё хочу обратить внимание на мудрого Волота Волотовича, который в древнерусской «Повести града Иерусалима» беседует с царём Давидом об устроении и судьбах мира, в схожих духовных стихах о Голубиной книге ему соответствует Волотомон-царь Волотомонович или Володимир-князь Володимирович.
Они могли сблизиться с другими значениями, не только похожими по звучанию, но и подходящими по смыслу к разным чертам, присущим данному мифологическому персонажу, сохранившемуся во многих традициях. Об этом ещё будет говориться в дальнейшем, а пока вернёмся к значению «поток», предположительно связанному с проводником на тот свет, на другой берег, но и обратно. И тут нельзя не вспомнить ещё былинного героя, прозывавшегося Поток (в первых прозаических записях XVI-XVII веков и у Кирши Данилова) или чаще - Потык, который не только побывал в могиле и вернулся оттуда, но и взял в жёны лебединую деву. О нём и поговорим в следующей части.