"Да поможет мне дождь cамый долгий на этой земле..."
* * *
Долгий пасмурный день
Был лишен перемен и просветов.
Лил чахоточный дождь,
Становясь, то сильней, то слабей.
И под шум серых струй
Я читал древнеримский поэтов,
И сквозь прорезь окна
На бездомных смотрел голубей.
О тебе напишу,
Только надо мне так постараться,
Чтобы образ твой зыбкий
Не сгинул в предутренней мгле.
Да поможет мне Бог.
Да помогут Катулл и Гораций.
Да поможет мне дождь
Самый долгий на этой земле.
1971 год.
* * *
А зелень выходила вновь в тираж,
А я не замечал ее ухода.
Все застилала мне моя свобода -
Мне позволительна была такая блажь!
Жил радостно, пленительно, шутя,
Не падая, не мучаясь, не маясь.
Казалось бы, ничем не занимаясь,
Я, улицы счастливое дитя.
И вот теперь всей чистотой ума
Я наблюдаю осени круженье.
И я живу как в первый день творенья -
Во мне разделены лишь свет и тьма.
1972 г.
* * *
Когда я жил, не ведая скорбей,
Со взводом повторяя повороты,
Зачем в угрюмой памяти моей
Звучали недозволенные ноты?
Зачем среди плантаций и садов,
В угаре мандариновых набегов,
Свет тусклый вспоминавшихся стихов
Меня лишал плодов, заслуг, успехов?
Зачем среди подтянутых парней,
Произнося торжественные речи,
Я ощущал груз Ленского кудрей
Поверх погон мне падавших на плечи?
На стрельбище, в ликующей стране,
Где все стреляло, пело и светилось,
Зачем, наперекор всему, во мне
«My soul is dark...»* - опять произносилось?
* "Душа моя мрачна..." - Байрон.
* * *
Я вспоминаю Вас всегда случайно,
Когда уже не помню, может быть.
Но вдруг и неожиданно и тайно
Я понимаю - Вас нельзя забыть.
И в перспективе внутреннего зренья
Чем дальше Вы, тем все ясней, ясней
Я вижу Вас, прекрасное виденье.
Вы - ангел в грешной памяти моей.
* * *
Читаю Герцена, а на дворе февраль,
Туман и кажется, что Англии пределы
Открыли предо мной возможность речи смелой:
Свободна мысль моя, не стеснена печаль.
И вот мне кажется - я призван зашуметь,
Разбередить российский сон тяжелый,
И обличительные, гневные глаголы
Через пролив уже готовы полететь.
Но мной не будет пущен ни один -
Я горьким знанием последствий поздних полон.
Мне страшно пробуждающим глаголом
Коснуться темных, страждущих глубин.
* * *
На лицах ваших стыдно мне читать
Злорадства непотребную печать.
Как часто, столь довольные собой
Смеетесь вы над жалкою судьбой.
И с превосходством прозвучавший смех
Меня печалит. Горько мне за тех,
Из окон, из одежд, из бед своих,
Смеющихся над бедами других!
1970 год.
Долгий пасмурный день
Был лишен перемен и просветов.
Лил чахоточный дождь,
Становясь, то сильней, то слабей.
И под шум серых струй
Я читал древнеримский поэтов,
И сквозь прорезь окна
На бездомных смотрел голубей.
О тебе напишу,
Только надо мне так постараться,
Чтобы образ твой зыбкий
Не сгинул в предутренней мгле.
Да поможет мне Бог.
Да помогут Катулл и Гораций.
Да поможет мне дождь
Самый долгий на этой земле.
1971 год.
* * *
А зелень выходила вновь в тираж,
А я не замечал ее ухода.
Все застилала мне моя свобода -
Мне позволительна была такая блажь!
Жил радостно, пленительно, шутя,
Не падая, не мучаясь, не маясь.
Казалось бы, ничем не занимаясь,
Я, улицы счастливое дитя.
И вот теперь всей чистотой ума
Я наблюдаю осени круженье.
И я живу как в первый день творенья -
Во мне разделены лишь свет и тьма.
1972 г.
* * *
Когда я жил, не ведая скорбей,
Со взводом повторяя повороты,
Зачем в угрюмой памяти моей
Звучали недозволенные ноты?
Зачем среди плантаций и садов,
В угаре мандариновых набегов,
Свет тусклый вспоминавшихся стихов
Меня лишал плодов, заслуг, успехов?
Зачем среди подтянутых парней,
Произнося торжественные речи,
Я ощущал груз Ленского кудрей
Поверх погон мне падавших на плечи?
На стрельбище, в ликующей стране,
Где все стреляло, пело и светилось,
Зачем, наперекор всему, во мне
«My soul is dark...»* - опять произносилось?
* "Душа моя мрачна..." - Байрон.
* * *
Я вспоминаю Вас всегда случайно,
Когда уже не помню, может быть.
Но вдруг и неожиданно и тайно
Я понимаю - Вас нельзя забыть.
И в перспективе внутреннего зренья
Чем дальше Вы, тем все ясней, ясней
Я вижу Вас, прекрасное виденье.
Вы - ангел в грешной памяти моей.
* * *
Читаю Герцена, а на дворе февраль,
Туман и кажется, что Англии пределы
Открыли предо мной возможность речи смелой:
Свободна мысль моя, не стеснена печаль.
И вот мне кажется - я призван зашуметь,
Разбередить российский сон тяжелый,
И обличительные, гневные глаголы
Через пролив уже готовы полететь.
Но мной не будет пущен ни один -
Я горьким знанием последствий поздних полон.
Мне страшно пробуждающим глаголом
Коснуться темных, страждущих глубин.
* * *
На лицах ваших стыдно мне читать
Злорадства непотребную печать.
Как часто, столь довольные собой
Смеетесь вы над жалкою судьбой.
И с превосходством прозвучавший смех
Меня печалит. Горько мне за тех,
Из окон, из одежд, из бед своих,
Смеющихся над бедами других!
1970 год.