* * *
На разных мы брегах родного языка -
И разделяет нас великая река.
Сумею одолеть едва-едва на треть.
Я буду на тебя издалека смотреть.
И буду говорить, твердить, как пономарь,
Какие-то слова, что говорились встарь.
О ПОЕЗДКЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ПЕРВОГО
НА КАВКАЗ в 1837 ГОДУ
Был сделан в канцелярию запрос -
В присутствии возможно ль высочайшем
Вельможным инородцам и князьям
Являться на приемы и балы
В привычных им, кавказцам, сапогах.
Был дан ответ, что вроде бы вполне
И позволительно, но все-таки негоже.
Затменье послепушкинской эпохи
Уж наступило.
Лишь фельдъегеря,
Сменяя лошадей, во все концы
Развозят повеленья Петербурга.
читать
ПУТЬ КНИГИ
Евгению Рейну
Я купил ее в Белом Яру,
В километрах двухстах от Тобольска.
Было ветрено, сумрачно, скользко.
Я промерз на сибирском ветру.
Жажду странствий февральских кляня,
Забежал в магазин от мороза.
Не поэзия вовсе, ни проза,
А тепло заманили меня.
И поэтому вместе со мной
Вкруг земного отправился шара,
Кроме дарственного экземпляра,
Еще тот, просквоженный пургой.
Петербургских мостов имена
Прозвучат в ностальгическом тоне -
Я ее подарил в Вашингтоне -
Есть на всех континентах она.
ПОСЛЕ СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ
Сожмет виски бессонной крови шум,
Но мысль не вырвется из круга -
Приходит раньше имени на ум
Порядок цифр - и «набираю» друга.
Ты позвонишь, я трубку подниму,
А это значит - я еще не помер.
Покажется порой, мне самому
Пожизненно присвоен только номер.
А провод донесет до нас с тобой
Не голоса - вибрации мембраны,
И сервисы эпохи цифровой
Врачуют нашей мнительности раны...
А Петр был занят Северной войной.
Монарха то и дело беспокоя,
Ночами офицеры и гонцы,
Мешая спать, слонялись по покоям.
Казарменный порядок во дворцы
Ввел Петр.
Дал нумерацию постелям
И запретил их без толку менять...
На цифры не пристало нам пенять -
Судьбу петровых слуг и мы разделим.
* * *
Памяти Сергея Довлатова
Свобода ... Но арканом платежей
Текучка приторочит.
Не последишь часок полет стрижей,
И праздности душа не хочет.
Избаловались просто быть,
Не тренируя ни напор, ни хватку.
Днем что-то перехватишь всухомятку,
Ночами можно чай на кухне пить,
Дав участковому пузырь, как взятку.
А тут хватай - от факса до руля,
Бросайся на товар, как свора гончих.
Пришлось под сорок начинать с нуля,
Под пятьдесят закончить.
А не свалил бы - жил бы все да жил, -
Как парень притерпевшийся и стойкий,
Поглядывал бы на узор перил
Вдоль Мойки...
НА ПИСКАРЕВСКОМ КЛАДБИЩЕ
Под силу только савану зимы
Покрыть все эти длинные холмы.
Все думаю - кому-то было надо,
Чтоб эта бесконечная блокада
Затягивалась дольше, чем война.
Была победа наша решена,
А здесь все продолжалась голодуха.
Не встретится блокадница-старуха
И, уходя за жертвами вослед,
Не скажет, что Бадаевские склады
Накрыли не немецкие снаряды, -
Нет тех старух, а слухам веры нет.
И самому мне надо разобраться,
Кому мешала память петроградцев.
ГУМИЛЕВ В ТИФЛИСЕ
В Сололаках* в доме Мирзояна
Проживает юный Гумилев.
«Капитал» читает неустанно
И экспроприировать готов.
Впереди еще так много жизни -
Целых двадцать лет.
Только посвяти их не отчизне -
А себе, поэт.
А вокруг грузины и армяне
К празднику готовятся заране,
На майдане жарят шашлыки.
Но, гостеприимству вопреки,
Он ведет марксистские кружки.
Кто же виноват? - теперь гадаем.
Гумилев! - ты сам и виноват,
Политэкономии примат
Преподав кровавым негодяям.
* «Сололаки» - армянский район старого Тифлиса.
ДЕКАДЕНТ
В Венецию, сквозь все средневековье,
Фриульским берегом, неслышим и незрим,
Он в мыслях брел…
Любил же только Рим -
Латинский текст лежал у изголовья.
Вторичностью заката без конца,
В «тупых» прогулках пробуждалось слово -
О рыцаре Руна - от первого лица
А о себе - все больше от второго.
* * *
Как же значительно было тогда
Ехать верхом в Арзрум.
Видимо в лайнерах наша беда, -
Стал верхоглядом ум.
Будем на пляже лежать, загорать,
И улетать невзначай.
Как же значительно было сказать
Черному морю: "Прощай!"
***
Книги, как упадка знаки,
В надвигающемся мраке
Ходасевич продает -
Холод, голод, красный гнет.
Входят нищие, зеваки,
Чтоб погреться у прилавка.
К пайке малая прибавка
Получается от книг.
Мысль Державина постиг,
И ложится к главке главка.
А в Париже выйдет книга -
Сгусток воли, вестник сдвига.
Там и застит свет не так
Надвигающийся мрак -
Вдруг Европа не барыга.
Но взойдет не то, что сеешь.
И в рассеянье рассеясь,
Сам не видел перемен
И поэтому блажен
Спит в Бьян-Куре Ходасевич.
Современная русская поэзия
Электронная библиотека.
Энциклопедическое собрание сочинений
Изд-во «ИДДК» 2006 г.
* * *
Виктору Конецкому
Скелет кита на берегу Анголы
Заметный, белый, высохший, тяжелый,
А мимо проплывают корабли.
Взлетает водяная пыль прибоя,
И небо океана роковое
Вновь осеняет кроткий лик земли.
А на рыбацком ветреном погосте
Нетленные в земле хранятся кости, -
Над ними крылья черные крестов.
А океан крошит тела и души.
След смерти сохраняется на суше,
А в океане нет ее следов!
Фрегаты оглашают берег голый...
Скелет кита на берегу Анголы
Как чья-то нестареющая весть.
И морякам красивым и беспечным
Он знать дает напоминаньем вечным:
Пусть нет следов, но смерть в пучине есть!
1973 г.
Журнал «Юность» 1980 г.
ОТПРЫСК
Сыновни униженья и обиды
По шконкам он раскладывал в уме
В Мордовии потом на Колыме,
И гении-родители обрыдли -
Сквозь евразийский сон чекистских нар
Он проклял, словно пайку, божий дар.
И в смертный час, когда все прибежали,
Чтоб в русский им хоть как войти глагол,
Сын к матери своей не подошел,
Ее глаза его не увидали…
***
Пишу тебя, лгунью и буку,
с маленькой буквы,
и этим мщу.
Потом тебя же ищу,
прогуливаясь ежевечерне,
оглядываясь надо - не надо.
Все что ты говоришь - правда,
просто слова поменяли значение.
Бог создал вас, вороватых,
которым не нужно ничего.
Ищу виноватых -
нахожу себя одного.
Ни мгновенья не выпросить
на митингах протеста.
Надо бы меня выбросить -
и без того в твоей сумочке тесно.
* * *
Сентябрь семнадцатого.
Пьет вино на Капри.
Смакует горечь до последней капли -
над ним не каплет.
Меж тем война, и некто в Питер катит,
чаи хлебает, вовсе не вино.
Но все уже предопределено.
ПАРАШЮТИСТКА
Кленов золото выглядит бедно,
Скучно взгляду на жухлой траве.
Ты мечтаешь исчезнуть бесследно
И пропасть навсегда в синеве.
Ты шагнешь из открытого люка,
Сильный воздух подхватит тебя.
Ни любовь, ни жена, ни подруга,
Ни тоска, ни печаль, ни судьба.
Раз уж осени падшим убранством
Запасаться немыслимо впрок,
Ты сейчас овладеешь пространством,
Пролетев его наискосок.
Ни единого в жизни событья -
Ни звонков, ни свиданий, не встреч -
Так боюсь, что могу погубить я,
Попытавшись тебя уберечь.
Ну а кто же ты есть в самом деле,
Кто же я - не понять ничего.
Нашим временем мы не владели
Слишком врозь проживая его.
Журнал «22» 2006 г.
***
Поутру на высокий этаж
Я взбежал налегке.
Эрмитаж.
Марке.
Там, внизу, утомительных много сокровищ -
Глаз от них не сокроешь.
Дней провел там немало,
Сквозь время продрался,
Жил тысячи лет.
И из римских подвалов,
Сквозь толщу голландцев
Я вышел на свет.
Сарате!
Я надменности вашей терпеть не могу!
Ваш, Даная,
прельстительный вид
меня губит и бесит.
Что за отдохновенье на пустынном стоять берегу,
Ждать,
когда же туман,
эти лодки и даль занавесит…
***
И все-таки пришлось покинуть Питер,
Действительно уже не Ленинград, -
О Вас он безразлично ноги вытер
Своим ничтожным уровнем зарплат.
А женственность - последнее оружье,
К тому же ум все светиться в глазах.
А безотцовщина переросла в безмужье,
И мать, и дочь остались на руках.
В Москву, в Москву! - где жизнь еще фурычит,
И «на чужой манер» еще родит,
И где фирмач Вам с бодуна не тычет,
И в вырез заглянуть не норовит.
В ночь пятницы на светлую субботу,
Вокзальную пронзая канитель,
Домой Вы мчитесь, словно на работу,
Все пятьдесят безвылазных недель.
На Стрелку, на трамвае, рано-рано,
С гостинцами, съестным спешите Вы,
Не замечая падших истуканов,
Колонн и львов, сидящих у Невы.
Журнал «Мы» 2006 г.
Статьи написаны после поездок в Санкт-Петербург
ПЕТР III - ЗАБЫТЫЙ ИМПЕРАТОР -
http://alikhanov.livejournal.com/7980.html Семенов и Межиров -ПОЕЗДКА В ПЕТЕРГОФ -
http://alikhanov.livejournal.com/1207.html Первый русский турист - НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ КАРАМЗИН
-
http://alikhanov.livejournal.com/19207.html