Jul 19, 2009 13:03
Семен Шахбазов
* * *
Над Ниневией звезды не горят.
Слоится время, пламенеет сажа...
О, Родина - музейный экспонат,
Я зря бродил по залам Эрмитажа.
Пусть «аляп» в начертании не звук -
Он, словно лебедь, гордо выгнул шею.
Жизнь выветрилась у меня из рук.
Тот ветер - все, чем я еще владею...
«Аляп» - первая буква ассирийского алфавита
* * *
Кочевник режет лошадей.
Я видел это - кровь кипела.
Он человек, а не злодей,
И только совершает дело.
И мясо жарится потом.
Мы все жестокие с пеленок.
Но вот кобыла - нежным ртом
Ее тревожит жеребенок.
Индусы жертвуют коня,
Гроссмейстер жертвует и это
Уже привычно для меня -
Я был конем во время бреда.
Но степь, но синяя трава
Зовут к себе и мимо, мимо
Табун гремит - его права
Превыше пламени ии дыма.
Однажды в Тбилиси Семен был у меня в гостях. Как обычно, говорили долго и ни о чем.
Вдруг Семен, не взглянув на часы и не справляясь о времени, порывисто встал и внезапно ушел.
Мы с приятелем вышли на уличный балкон.
И вдруг мы увидели, как по другой стороне проспекта Руставели бежит к троллейбусной остановке Семен, бежит изо всех сил, по-спринтерски.
Забег был фантастический, рекордный и очевидно бессмысленный.
Мой приятель расхохотался и сказал:
- Интересно, куда, блин, он так опаздывает.
Вскоре я уехал в Москву и уже осенью узнал, что Семен повесился.
Я ютился тогда на Люсиновке, в совершенно пустой комнате, из которой кого-то выселили, но никого еще не вселили. Спал на походном матраце, ел бутерброды на упаковочном ящике.
На этом же ящике зимой 1972 года я написал стихотворение:
ПАМЯТИ СЕМЕНА ШАХБАЗОВА
В курительной ты злобно говорил
О том, что все тебя не понимают,
И что стихов твоих не принимают,
Переводить тебе не доверяют,
Недооценивают слов твоих и сил.
И ты кричал, что доконаешь их,
Халтурных переводчиков московских,
Что сам ты из породы маяковских,
И яростно читал свой жесткий стих.
Ах, бедный Сема, бедной головой
Зачем ты бился о глухую стену?
Какую призывал ты перемену,
Сражаясь с одиозною судьбой?
Неудержим российский плавный слог, -
Преодолев кавказских гор порог,
За ними он таинственно разлиться
Сумел, и, очаровывая край,
Волной могучей словно невзначай
Он смыл тебя, поэта-ассирийца.
Но, не умея плавать, к сожаленью,
Не звал на помощь ты, а поднял крик,
Барахтался, противился теченью
И гибели своей приблизил миг.
Ах, почему в том городе беспечном,
В котором мне родиться довелось,
Торговлей ты не занялся извечной,
Не проводил досуг свой бесконечный,
Игральную раскатывая кость?
Ах, почему, не сделавшись таксистом,
Ты растерял нахрапистость и лень, -
Ведь ты бы мог сейчас с веселым свистом,
Прислуживая щедрым аферистам,
Примчаться под балконов длинных сень
На улочку, где пыль, белье и солнце,
И выйти, и небрежно посчитать
Рубли, и отложить в карман червонцы,
И жить, кататься и не умирать.
Мне, может, со столичною моралью
Провинциальных истин не понять.
И вправе ль я с игривою печалью
И холодно и горько рассуждать?
Но мы с тобой из одного района.
Ведь мы вдвоем кричали исступленно
О том, что наша близится пора,
О том, что мы себя еще проявим
И все права тогда свои предъявим,
Когда 5: 0 закончится игра.
Но ты не перенес несчастный случай,
Когда не в нашу пользу этот счет.
Ты проиграл, приятель невезучий.
Ну, а моя игра еще идет.
А те, которым мы тогда кричали
О силе наших перьев и затей,
Они тебя живым не замечали
И смерти не заметили твоей.
Много лет спустя, когда я прочел в каком-то старом альманахе два совершенно поразительных стихотворения Шахбазова, я вдруг понял, какая тоска по утраченной тысячи лет назад родине - Ассирии мучила Семена.
Ниневия,
Семена Шахбазов,
стихи