Вера и таинства.
Прежде всего нужно отметить, что само понятие таинства, мистерии вошло в жизнь Церкви из языческого пространства, из определенной культурно - исторической среды. Как пишет о.Александр Шмеман: “Перемену, которая не столько произошла, сколько стала постепенно нарастать в христианском богослужении в результате изменившегося положение Церкви в мире, мы видим в усвоении христианским культом мистериального характера.” [Шмеман А., протопр., 2003, 147]. Это было вполне оправдано с разных позиций, в том числе и миссионерских и это не было просто уступкой язычеству. «Выше мы определили это приспособление, как усвоение Церковью, хотя бы частичное, мистериального понимания культа, причем сразу же оговорили, что это не было настоящей метаморфозой, то есть радикальным перерождением изначальной lех orandi» [Шмеман А., протопр., 2003, 151].
Для начала важно рассмотреть понимание мистериального в языческом мире. «Мистерию, мистериальную религиозность самым общим образом можно определить, как веру в культ, в его спасительную и освящающую силу. От участника мистерии не требуется веры в изображаемый миф, а только веры в спасительную и освятительную силу изображения, то есть культового акта» [Шмеман А., протопр., 2003, 142]. Важно также отметить, что для языческого благочестия культ всегда был первичен по отношению к вере, истине, этике. «Поэтому весь успех мистериальных культов, как это хорошо показал уже Ювенал в своих сатирах заключался в их «литургии», а совсем не в их догме или этике. Они и проповедывались и возвещались именно кам культ, как культовое посвящение, а не как истина или вероучение» [Шмеман А., протопр., 2003, 142]. Для мистериального культа также характерно, как отмечал прот. .Александр Шмеман, что он «есть единственное содержание культовой обшины, вне его она не имеет ни реальности, ни цели своего существования» [Шмеман А., протопр., 2003, 144]. Тогда как в христианстве, напротив, «культ осуществляет реальность Церкви, цель его не в индивидуальном освящении членов, а в созидании народа Божьего, как Тела Христова, в явлении Церкви, как новой жизни в новом эоне...» [Шмеман А., протопр., 2003, 144]. “Языческая мистерия и была, в основном, таким посвятительным и освятительным актом, возможностью человеку приобщиться священному, то есть, получить освящение. Но будучи системой освящения, то есть способом общения между профанным и священным, мистерия тем самым необходимо предполагала не только точное различение двух этих сфер, но и их, так сказать, онтологическую несовместимость и неизменность” [Шмеман А., протопр., 2003, 167]. Таким образом, мы видим, что языческое мировоззрение характеризуется дуализмом между материальным и духовным, что было выражено в платоновском «тело - темница души». Человеку необходима связь с духовной, с подлинной реальностью, со священной реальностью, поэтому в мире должны быть, так сказать, «порталы», дающие доступ в пространство священного. Чтобы не произошло смешения профаного и священного, эти две реальности нужно четко разделять.
Кристина Хейз, профессор религиозных исследований Йельского университета, специалист по Ветхому Завету, ссылаясь на другого исследователя Библиия Иехезкеля Кауфмана отмечает, что для языческого мировоззрения характерно представление о метабожественной реальности (изначальный субстанции, из которой все произошло), к которой человек может обращаться, минуя богов, и которой сами эти боги подчинены. В этой реальности содержится сила, которая превосходит силу богов. И эта сила материально постижима, она содержится в различных вещах и субстанциях, так или иначе связанных с этой первичной реальностью.
Таким образом, если это кровь, то кровь, которая течет в венах рассматривается глубже, чем просто кровь, в ней содержится сила. Если это вода, то такой субстанцией, являющейся связанной с первореальностью и являющейся источником силы, является вода. Таким образом возможна магия через манипулирование этими субстанциями, аккумулируя силу первореальности, воздействуя через это даже на богов. Мы видим, что в такой парадигме духовная деятельность человека устремлена, прежде всего, на изначальную реальность, не на богов. С помощи силы, которую аккумулирует человек, можно воздействовать на богов, можно от них защищаться.
Так возникает языческий культ, который представляет из себя систему обрядов, включающую в себя манипуляции с субстанциями, в которых, как считается, есть сила в связи с их отношением к метабожественной реальности. Если манипуляции с субстанциями более характерны для магических действий, то мистерии имеют своим источником не просто субстанции, а мифологию. В обряде повторяются, изображаются события из жизни богов, таким образом также высвобождается сила, способная помогать человеку воздействовать на окружающую реальность в то числе и на божеств.
Откровение Ветхого Завета отрицает существование метабожественной реальности, первоматерии. Единственным источником силы и источником всего считается Бог. И отношения с этим Богом из метафизических категорий переводятся в этические, что выражается в Заветах с Богом. Следовательно, на Бога уже никак нельзя повлиять и заставить Его что-то сделать. В такой парадигме невозможна магия, поэтому она подпадает под запрет в Ветхом Завете. У иудеев остаются обряды, которые внешне и напоминают языческие культы. Но схожие по функции, они совершенны различны по содержанию.
В христианский период церковь, как уже было отмечено выше, включает в свою жизнь элементы мистерий. Понятие таинства, интерполированное из языческой сакраментологии, было воцерковлено и переосмыслено в рамках библейского мировоззрения и во многом дополнило и обогатило его. Но, в результате духовного упадка, то есть по сути ослаблении связей с Богом, прежние языческие смыслы в сакраментальном пространстве становятся снова актуальными и грозят подменить собой христианские. Как это практически стало выражаться в жизни церкви пишет прот. Александр Шмеман: «Церковь слилась с богослужением: стала восприниматься, как сакраментально-иерархический институт, существующий для совершения богослужения - священной, надвременной, неизменной мистерии. [Шмеман А., протопр., 2003, 42]. Со временем языческие смыслы, описанные выше, стали постепенно вытеснять в таинствах христианские. Сейчас очень часто мы можем наблюдать ситуацию, когда отношение к таинствам гораздо больше подходит под языческую парадигму обращения к первореальности, когда определенные действия в силу совершения самих этих действий как бы вынуждают Бога действовать. Снова воскресает магия, где первостепеным становится само совершение обряда, а вера считается вещью факультативной, благопожелательной. Вера в Бога подменяется верой в таинства.