"Листая старую тетрадь расстрелянного генерала..."
В последнее время пополнение моей личной библиотеки идёт крайне медленно. Во-первых, книг в ней и так много, а, во-вторых, сегодня многие новинки можно найти в интернете. При этом получается двойная экономия: и места на полке, и денег в кошельке, точнее, на карточке. Но в книжный магазин я всё-таки время от времени заглядываю. Есть в этом какое-то удовольствие: читать названия на корешках книг, перебирать их, вытаскивая одну за другой, листать, и даже что-то читать на той или иной странице. Был у меня знакомый, Анатолий Васильевич, так тот часами мог стоять у книжных полок в магазине, забыв обо всём на свете и поглощённый чтением заинтересовавшей его книги. Я как-то даже пошутил, мол, не понимаю, зачем ты покупаешь книгу, если уже её прочёл. Правда, продавцам почему-то не нравилось подобное поведение покупателя. А я в этот раз буквально замер, подойдя к полке с мемуарами. Вот не встречал до этого в продаже.
Василий Болдырев. Генерал. Царский генерал. Сто лет назад именно он положил в свой карман только что подписанное отречение императора Николая II. Но мемуары не об этом. Они о Гражданской войне:"Директория. Колчак. Интервенты". Однажды мне уже довелось читать их. Но как я их читал? Издание двадцатых годов, точнее, 1925-го, полученное по межбиблиотечному абонементу, без права выноса из читального зала и срок, там вышла какая-то накладка, был ограничен двумя днями. Я успел тогда только внимательно прочитать о событиях 1918 года в Уфе и Омске, сделал выписки заинтересовавших меня мест, а остальную и основную часть книги просто пролистал. И вот она снова в моих руках. Новая. Прилично изданная. Со свежим запахом типографской краски. И я, конечно, не удержался, купил. А купив, немедленно погрузился в чтение. Читал медленно, смакуя каждую страницу. А как иначе?
Во-первых, личность автора. Это не просто царский генерал, а сын сельского кузнеца, сам по молодости лет подрабатывавший молотобойцем у отца в кузнице. Наверное, не много было в императорской армии генералов, начинавших свою карьеру с сельской кузницы. А отсюда, наверное, и политические предпочтения. Генерал-социалист, вопреки корпоративному мнению, связавший себя с социалистами-революционерами и ставший главнокомандующим войск Директории. Не принявший результатов омского переворота 18 ноября 1918 года и отказавшийся от сотрудничества с Колчаком. Честно говоря, ничего нового для себя в этой части мемуаров я, конечно, не нашёл. Но потом... Ни разу ещё мне не доводилось видеть столь подробное описание событий на Дальнем Востоке в 1921-1922 годах. Тем более, описанные не просто очевидцем, а активным участником. Тут и японцы, и американцы, и каппелевцы, и атаманы, и даже Сергей Лазо. Но чем дальше я читал мемуары, тем яснее становилась оценка происходившего тогда. Если в 1918 и в 1919 году белое движение в Сибири было в целом трагедией, то Приморье 1921-1922 года, если не брать в расчёт драму отдельных судеб, очень сильно смахивает на комедию. Пересказывать книгу не вижу смысла. Её просто надо читать. Я же, дочитав последнее предложение, обратил внимание на то, с каких слов начинаются мемуары и какими заканчиваются. Мне это показалось очень интересным.
Генерал Болдырев Василий Георгиевич
И так, самое первое предложение воспоминаний генерала Болдырева:"Вечером 2 марта 1918 года я вышел за ворота петроградской тюрьмы Кресты"(Петроград). И последнее предложение,написанное Василием Георгиевичем:"Вечером 5 ноября 1922 года я был арестован и водворён в местную тюрьму"(Владивосток). Теперь, наверное, будет к месту объяснить, почему в заглавие настоящей статьи я вынес строку из когда-то популярной песни Игоря Талькова:
"Листая старую тетрадь расстрелянного генерала
Я тщетно силился понять, как ты могла себя отдать
На растерзание вандалам..."
Перед приходом Красной Армии во Владивосток, кажется, ни что не мешало известному генералу стать эмигрантом. Никаких объективных, то есть внешних препятствий не было. Тем более, что семья к этому времени была уже за границей. Но было другое, более важное. Он не захотел покидать Россию. Народ сделал выбор, не на собрании поднятием рук, не на избирательном участке перед урной для голосования, а в крови Гражданской войны. И генерал сделал давно им обдуманный шаг - он остался со своим народом. Не с большевиками, а именно с народом. Такой вывод можно сделать, читая его мемуары. Здесь к месту будет указать, что Василий Георгиевич был не просто крестьянского происхождения, но как пишет один из его биографов, их семья "принадлежала к старообрядчеству поморского толка". А старообрядцы - это же осознание принадлежности к настоящей, Святой Руси. Известно, что "будучи офицером, Болдырев стал восприемником своей сестры Варвары при её переходе в православие. Возможно, подобную процедуру он ранее проходил и сам".
Но чтобы быть честным до конца, я должен привести и другую, романтическую, версию отказа генерала от эмиграции. Принадлежит она перу Владимира Петровича Аничкова, сын которого был во Владивостоке адъютантом у генерал-лейтенанта Болдырева:
"...Приблизительно через месяц пребывания сына в адъютантах Болдырев выразил желание познакомиться с нашей семьей и нанёс нам в одно из воскресений визит.
Молодой генерал, приблизительно сорока пяти лет, был мужчиной среднего роста, довольно плотного сложения. Носил небольшую бородку и усы.
Генерал любил при удобном случае щегольнуть своим пролетарским происхождением. В то время это было не только в моде, но требовалось и политическим положением. Прекрасным подспорьем в карьере для политических деятелей того времени являлась тюрьма. При этом плохо разбирались, сидел ли человек в тюрьме по политическому делу или по уголовному.
Генерал в тюрьме не сидел, а его простоватое лицо, всё изрытое оспой, подтверждало, что он сын сызранского кузнеца. Но серые глаза отражали высокий интеллект.
...Впоследствии я близко сошёлся с Василием Георгиевичем и совершенно не согласен с теми, кто позволял себе называть генерала коммунистом. Он не был коммунистом, хотя по политическим соображениям примыкал к эсерам. Я считаю его кадетом левого толка, не монархистом, а республиканцем, и думаю, что если бы он жил в Соединенных Штатах, то, скорее всего, записался бы в Демократическую партию, что ныне находится у власти.
...С тех пор я искренне полюбил генерала, и мы стали с ним большими друзьями. Много вечеров и обедов провёл он под нашей кровлей, а впоследствии, когда ему грозила опасность от белого офицерства, не понявшего заслуг Болдырева перед Белой армией, он несколько раз у нас ночевал.
...Не нравился мне генерал только в одном отношении: был слишком большим бабником. Пора было угомониться, особенно по приезде к нему из Константинополя супруги, двух взрослых пасынков и двух малолетних детей.
К сожалению, он был влюблён тогда в одну даму, и этот роман повлиял на его решение не эвауироваться, а остаться во Владивостоке, что привело к долгому сидению в советских тюрьмах и к расстрелу, последовавшему в 1933 году в Новониколаевске. За что расстреляли его коммунисты, мне узнать не удалось. Неожиданный расстрел, вероятнее всего, был связан с крестьянским восстанием в Сибири, о чём писали в эмигрантских газетах".
Новосибирск
В чём точно Аничков ошибается, так это в том, что Болдырев долго сидел в советских тюрьмах. Сидел он действительно в нескольких тюрьмах. Но недолго. После ареста 5 ноября 1922 года - во Владивостоке, потом был переведён в Уссурийск и, наконец, в Новониколаевск (Новосибирск). Отсюда 22 июня 1923 года обратился с заявлением в ВЦИК РСФСР:
"Внимательный анализ пережитых пяти лет привёл меня к убеждению: 1) что за весь период только Советская власть оказалась способной к организационной работе и государственному строительству среди хаоса и анархии, созданных разорительной европейской, а затем внутренней гражданской войнами, и в то же время оказалась властью твёрдой и устойчивой, опирающейся на рабоче-крестьянское большинство страны;
2) что всякая борьба против советской власти является безусловно вредной, ведущей лишь к новым испытаниям, дальнейшему экономическому разорению, возможному вмешательству иностранцев и потере всех революционных достижений трудового населения;
3) что всякое вооружённое посягновение извне на Советскую власть, как единственную власть, представляющую современную Россию и выражающую интересы рабочих и крестьян, является посягновением на права и достояние граждан Республики, почему защиту Советской России считаю своей обязанностью.
В связи с вышеизложенным не считаю себя врагом Советской России и желаю принять посильное участие в новом её строительстве, я ходатайствую (в порядке применения амнистии) о прекращении моего дела и освобождении меня из заключения. Если бы представилось возможным, я был рад вновь посвятить себя прежней профессорской деятельности".
Летом 1923 года бывший генерал выходит из тюрьмы и с этого времени проживает и работает в Новосибирске. Его домашний адрес был: улица Трудовая, дом 62-а.
29 декабря 1932 года сотрудники ОГПУ арестовали Болдырева по обвинению в организации контрреволюционного белогвардейского заговора с центром в Новосибирске и охватывающим 44 населенных пункта Западно-Сибирского края. Всего по этому делу было арестовано 1759 человек, а осуждено - 1310 человек. В руководстве заговором были обвинены бывший генерал-лейтенант В.Г.Болдырев, полковник X.Е.Бутенко, профессор Н.П.Шавров, бывший товарищ министра финансов правительства Колчака Г.А.Краснов, преподаватель Новосибирского института народного хозяйства Г.И.Черемных, капитан И.А.Лаксберг. Расстреляли Василия Георгиевича Болдырева 20 августа 1933 года.
Было ли обоснованным обвинение? Сказать не могу, так как именно его дело, в отличие от дел других белых генералов, я лично не изучал. У какого-то автора я встречал утверждение, что Василия Георгиевича обвиняли в шпионаже в пользу Японии. Действительно, он год - 1919 - прожил в Японии и общаясь с высокопоставленными офицерами армии микадо, и во Владивостоке имел постоянные с ними контакты, так как возглавлял Русско-японскую согласительную комиссию, но шпионаж? Он был русский не только по крови, но и по убеждению, и считал интересы России выше интересов и отдельных лиц, и целых партий.
А книга его теперь стоит на полке моей личной библиотеки.