Честертон - парадоксов друг
Некоторое время назад я завёл разговор об образах священнослужителей в отечественном (в данном случае - советском) кинематографе. Вот - начало. Продолжение - 2 часть, 3 часть, 4 часть. Перед тем, как обратиться к киногерою патеру Брауну, я решил зайти с другого бока и сказать пару слов о его литературной основе - детективных рассказах Гилберта Кита Честертона.
.
Парадоксов друг
Предваряя разговор об экранизациях рассказов Гилберта К. Честертона
Александр СЕДОВ (с) эссе / декабрь 2015 г.
.
Писатель Артур Конан Дойл изображал мир таким, чтобы Шерлоку Холмсу в нём было удобно применять свой научный метод дедукции. В его рассказах царила атмосфера размеренной упорядоченности. Подразумевалось как само собой разумеющееся, что поезда ходят строго по проложенным рельсам, согласно напечатанному расписанию Брэдшоу, что красноватая глина лежит на Уигмор-стрит, и неосмотрительно вляпаться в неё значит принести на своих подошвах улику, что, высчитав время захода в английские порты парусника «Одинокая звезда», можно узнать убийцу. Перед учёным-естествоиспытателем Холмсом лежала познаваемая реальность, нарушение порядка которой почти гарантировало преступление.
.
В картине мира Честертона все прежде незыблемые правила обзавелись тысячами исключений. Такое впечатление, что автору даже неловко перед читателями за то, что он никак не определиться чего на свете больше - правил или исключений. Любой порядок оборачивается парадоксом. А парадокс - теперь заново утверждённый порядок.
.
Иностранец-нувориш нанимает лучших английских дизайнеров за тем, чтобы парк в его усадьбе была идеально ухожен, и лучших английских портных, чтобы строгий твидовый костюм представлял его типичнейшим из англичан. Но поскольку это уже утвердившаяся норма среди иностранцев, желающих во всём походить на коренное население, лучшее средство не прослыть выскочкой - надеть нелепый клетчатый пиджак и покрыть безвкусной позолотой мебель.
.
Если в ранний предрассветный час вам посчастливилось видеть, как некто с рыжими усами с проплывающей лодки залез на мост по одной из опор, вы наверняка заприметили не чудака-рыболова, а убегающего преступника. Хотя, не исключено, рыжий усач к преступлению не причастен, и, вполне вероятно, его странный поступок свидетельствует в пользу невиновности. Нарушение привычного хода вещей может быть как уликой, так и оправданием, может явно указывать на преступление или, наоборот, подчёркивать отсутствие такового. Линейная логика не срабатывает, так как нет железного правила, а есть - парадоксы, коими до краёв переполнена жизнь.
.
Логика в рассказах Честертона имеет затейливый рисунок и выпукло-изогнутый вид. Как отражение в серебряных ложках, украденных у членов общества «12 верных рыболовов». Или как река на пересечённой местности, ландшафт которой меланхолично обсуждают Гарольд Марч и Хорн Фишер. Прямое течение реки встречается лишь на коротких участках, но чаще всего она петляет, следуя причудам географии - горным складкам и холмам.
.
Что касается реки, то неизменно в ней лишь одно, что течёт она сверху вниз, а река времени - из настоящего в вечность. Так же обстоит дело и с вечными истинами. «Добро - это добро, даже если никто ему не служит, - заметил однажды Честертон. - Зло - это зло, даже если все злы». Сей нехитрый фундаментализм в многократно изогнуто-перевёрнутом мире и проповедует отец Браун.
.
Детектив-священник несёт свой крест в эпоху сильнодействующих оптических эффектов и очень соблазнительных иллюзий, а это не фунт изюма. От кинематографа до революций, от революций социальных до революций в кинематографе - вот те времена, которые не выбирает, а в которых живёт и побеждает отец Браун, расследуя преступления-ребусы и заодно негромко проповедуя. Первый сборник рассказов о его детективных чудесах увидел свет за три года до Первой мировой войны - в 1911 году, последний за четыре года до Второй мировой - в 1935-м. Трудно опираться на привычную логику вещей, если исторический процесс за столь малое время неоднократно ломал её об колено.
.
За неполные четверть века пронеслись события, от которых у кого угодно может закружиться голова - в такие моменты лучше сразу смотреть в бездну, что простёрлась над головой. Если дойдёт до крайностей, соглашайтесь на идею множественности миров - христианской вере это не повредит, зато подарит лишний аргумент в пользу слова Божьего. Вот этим словом отец Браун пользуется очень умело - и как разящим зонтиком и как спасительной мудростью: редкой наблюдательности он человек и отменного чувства юмора. В иные моменты не разобрать, чего в нём больше - проявления остроумия, рассеянности или куража. Это часто сбивает с толку преступников, чем отец Браун охотно пользуется.
.
В вечернем сумраке аллей, один на один он проповедует грабителю экстра-класса, желающему поскорее прикарманить заветные сапфиры:
.
« - Истина и разум царят на самой далёкой, самой пустынной звезде. Посмотрите на звёзды. Правда, они как алмазы и сапфиры? Так вот, представьте себе любые растения и камни. Представьте алмазные леса с бриллиантовыми листьями. Представьте, что луна - синяя, сплошной огромный сапфир. Но не думайте, что всё это хоть на йоту изменит закон разума и справедливости. На опаловых равнинах, среди жемчужных утёсов вы найдёте всё ту же заповедь: «Не укради».
.
Изобретённое ещё во времена Шерлока Холмса электрическое освещение теперь заполонило весь свет, фотография стала любительским занятием миллионов, встал на ноги-штативы и зашагал по планете кинематограф. Одним из первых на киноэкран проник сыщик с Бейкер-стрит. Но не патер Браун - уж слишком он парадоксален для великого немого, слишком литературен, а фокусы в рассказах о нём слишком подстрахованы нитями текста, кружевами метафор и дерзостью сравнений. Чтобы его экранизировать, не потеряв и половины очарования, нужна изысканная изобретательность.
.
Как, скажите на милость, перенести на экран описание вроде этого - из рассказа «Летучие звёзды» (сюжет которого использован в фильме «Лицо на мишени» режиссёра Грикявичюса, 1979 г.):
.
«В дальнем конце сада сверкающие листвой купы лавровых и других вечнозелёных деревьев даже в эту зимнюю ночь создавали на фоне сапфирового неба и серебряной луны впечатление южного пейзажа. Ярко-зелёные колышущие лавры, глубокая, отливающая пурпуром синева небес, луна, как огромный волшебный кристалл, - это была картина, полная легкомысленной романтики. Вверху, по веткам деревьев, карабкается какая-то странная фигура, имеющая вид не столько романтический, сколько неправдоподобный. Человек этот весь искрился, как будто облачённый в костюм из девяти миллионов лун; при каждом его движении свет настоящей луны загорается на нём новыми вспышками голубого пламени».
.
- Всё понятно, - прервёт увлечённого автора Шерлок Холмс. - Человек в странном костюме ночью в саду карабкается по деревьям. Картина, достойная поэтического кинематографа Сергея Параджанова. Дальше.
.
Ролан Быков вспоминал, как однажды после утомительного и бестолкового дня на съезде народных депутатов он вышел на крыльцо покурить - и там на него обрушилась и заворожила звёздная ночь: «Небо, - заметил он, - переливалось, как пиджак Евтушенко!» Кто не помнит экстравагантные пиджаки поэта Евгения Евтушенко? Пёстрые, яркие, переливающиеся, с искрой - забыть подобное невозможно. То же и в рассказах Честертона. Россыпи метафор - одна другой неожиданней. Но это - литература. А как эту «полную легкомысленной романтики» атмосферу вмонтировать в детективный фильм? Все эти «девять миллионов лун» и «пурпур синевы небес»? Куда их девать? И нужно ли? Задача, не имеющая простого решения.
.
.
продолжение следует...
--------------------------------------
В посте использована иллюстрация художника В. Носкова к рассказу "Сапфировый крест"
.
Парадоксов друг
Предваряя разговор об экранизациях рассказов Гилберта К. Честертона
Александр СЕДОВ (с) эссе / декабрь 2015 г.
.
Писатель Артур Конан Дойл изображал мир таким, чтобы Шерлоку Холмсу в нём было удобно применять свой научный метод дедукции. В его рассказах царила атмосфера размеренной упорядоченности. Подразумевалось как само собой разумеющееся, что поезда ходят строго по проложенным рельсам, согласно напечатанному расписанию Брэдшоу, что красноватая глина лежит на Уигмор-стрит, и неосмотрительно вляпаться в неё значит принести на своих подошвах улику, что, высчитав время захода в английские порты парусника «Одинокая звезда», можно узнать убийцу. Перед учёным-естествоиспытателем Холмсом лежала познаваемая реальность, нарушение порядка которой почти гарантировало преступление.
.
В картине мира Честертона все прежде незыблемые правила обзавелись тысячами исключений. Такое впечатление, что автору даже неловко перед читателями за то, что он никак не определиться чего на свете больше - правил или исключений. Любой порядок оборачивается парадоксом. А парадокс - теперь заново утверждённый порядок.
.
Иностранец-нувориш нанимает лучших английских дизайнеров за тем, чтобы парк в его усадьбе была идеально ухожен, и лучших английских портных, чтобы строгий твидовый костюм представлял его типичнейшим из англичан. Но поскольку это уже утвердившаяся норма среди иностранцев, желающих во всём походить на коренное население, лучшее средство не прослыть выскочкой - надеть нелепый клетчатый пиджак и покрыть безвкусной позолотой мебель.
.
Если в ранний предрассветный час вам посчастливилось видеть, как некто с рыжими усами с проплывающей лодки залез на мост по одной из опор, вы наверняка заприметили не чудака-рыболова, а убегающего преступника. Хотя, не исключено, рыжий усач к преступлению не причастен, и, вполне вероятно, его странный поступок свидетельствует в пользу невиновности. Нарушение привычного хода вещей может быть как уликой, так и оправданием, может явно указывать на преступление или, наоборот, подчёркивать отсутствие такового. Линейная логика не срабатывает, так как нет железного правила, а есть - парадоксы, коими до краёв переполнена жизнь.
.
Логика в рассказах Честертона имеет затейливый рисунок и выпукло-изогнутый вид. Как отражение в серебряных ложках, украденных у членов общества «12 верных рыболовов». Или как река на пересечённой местности, ландшафт которой меланхолично обсуждают Гарольд Марч и Хорн Фишер. Прямое течение реки встречается лишь на коротких участках, но чаще всего она петляет, следуя причудам географии - горным складкам и холмам.
.
Что касается реки, то неизменно в ней лишь одно, что течёт она сверху вниз, а река времени - из настоящего в вечность. Так же обстоит дело и с вечными истинами. «Добро - это добро, даже если никто ему не служит, - заметил однажды Честертон. - Зло - это зло, даже если все злы». Сей нехитрый фундаментализм в многократно изогнуто-перевёрнутом мире и проповедует отец Браун.
.
Детектив-священник несёт свой крест в эпоху сильнодействующих оптических эффектов и очень соблазнительных иллюзий, а это не фунт изюма. От кинематографа до революций, от революций социальных до революций в кинематографе - вот те времена, которые не выбирает, а в которых живёт и побеждает отец Браун, расследуя преступления-ребусы и заодно негромко проповедуя. Первый сборник рассказов о его детективных чудесах увидел свет за три года до Первой мировой войны - в 1911 году, последний за четыре года до Второй мировой - в 1935-м. Трудно опираться на привычную логику вещей, если исторический процесс за столь малое время неоднократно ломал её об колено.
.
За неполные четверть века пронеслись события, от которых у кого угодно может закружиться голова - в такие моменты лучше сразу смотреть в бездну, что простёрлась над головой. Если дойдёт до крайностей, соглашайтесь на идею множественности миров - христианской вере это не повредит, зато подарит лишний аргумент в пользу слова Божьего. Вот этим словом отец Браун пользуется очень умело - и как разящим зонтиком и как спасительной мудростью: редкой наблюдательности он человек и отменного чувства юмора. В иные моменты не разобрать, чего в нём больше - проявления остроумия, рассеянности или куража. Это часто сбивает с толку преступников, чем отец Браун охотно пользуется.
.
В вечернем сумраке аллей, один на один он проповедует грабителю экстра-класса, желающему поскорее прикарманить заветные сапфиры:
.
« - Истина и разум царят на самой далёкой, самой пустынной звезде. Посмотрите на звёзды. Правда, они как алмазы и сапфиры? Так вот, представьте себе любые растения и камни. Представьте алмазные леса с бриллиантовыми листьями. Представьте, что луна - синяя, сплошной огромный сапфир. Но не думайте, что всё это хоть на йоту изменит закон разума и справедливости. На опаловых равнинах, среди жемчужных утёсов вы найдёте всё ту же заповедь: «Не укради».
.
Изобретённое ещё во времена Шерлока Холмса электрическое освещение теперь заполонило весь свет, фотография стала любительским занятием миллионов, встал на ноги-штативы и зашагал по планете кинематограф. Одним из первых на киноэкран проник сыщик с Бейкер-стрит. Но не патер Браун - уж слишком он парадоксален для великого немого, слишком литературен, а фокусы в рассказах о нём слишком подстрахованы нитями текста, кружевами метафор и дерзостью сравнений. Чтобы его экранизировать, не потеряв и половины очарования, нужна изысканная изобретательность.
.
Как, скажите на милость, перенести на экран описание вроде этого - из рассказа «Летучие звёзды» (сюжет которого использован в фильме «Лицо на мишени» режиссёра Грикявичюса, 1979 г.):
.
«В дальнем конце сада сверкающие листвой купы лавровых и других вечнозелёных деревьев даже в эту зимнюю ночь создавали на фоне сапфирового неба и серебряной луны впечатление южного пейзажа. Ярко-зелёные колышущие лавры, глубокая, отливающая пурпуром синева небес, луна, как огромный волшебный кристалл, - это была картина, полная легкомысленной романтики. Вверху, по веткам деревьев, карабкается какая-то странная фигура, имеющая вид не столько романтический, сколько неправдоподобный. Человек этот весь искрился, как будто облачённый в костюм из девяти миллионов лун; при каждом его движении свет настоящей луны загорается на нём новыми вспышками голубого пламени».
.
- Всё понятно, - прервёт увлечённого автора Шерлок Холмс. - Человек в странном костюме ночью в саду карабкается по деревьям. Картина, достойная поэтического кинематографа Сергея Параджанова. Дальше.
.
Ролан Быков вспоминал, как однажды после утомительного и бестолкового дня на съезде народных депутатов он вышел на крыльцо покурить - и там на него обрушилась и заворожила звёздная ночь: «Небо, - заметил он, - переливалось, как пиджак Евтушенко!» Кто не помнит экстравагантные пиджаки поэта Евгения Евтушенко? Пёстрые, яркие, переливающиеся, с искрой - забыть подобное невозможно. То же и в рассказах Честертона. Россыпи метафор - одна другой неожиданней. Но это - литература. А как эту «полную легкомысленной романтики» атмосферу вмонтировать в детективный фильм? Все эти «девять миллионов лун» и «пурпур синевы небес»? Куда их девать? И нужно ли? Задача, не имеющая простого решения.
.
.
продолжение следует...
--------------------------------------
В посте использована иллюстрация художника В. Носкова к рассказу "Сапфировый крест"