Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. Из воспоминаний и заметок библиофила (1 ч.)
Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей Обложка издания М. Я. Параделова 1903
Об электронном издании
Все сведения о Ульянинском Д.В., Вы найдете на странице моего журнала, специально посвященной этому великому библиофилу. Обращаю Ваше внимание, что публикующееся здесь часть первая является единственной, более не выходило.
Электронное издание книги подготовлено aldusku.livejournal.com.
С целью адаптации к публикации в интернете, книга разделена на главы*, авторские ссылки оформлены в виде всплывающего при наведении курсора текста на слова, отмеченные «*». Все иллюстрации, присутствующие в электронном издании, не являются оригинальными, подобраны aldusku.
Текст публикуется по изданию: Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. Часть первая. Москва, издание Антикварного книжного отдела при магазине древностей и редкостей М. Я. Параделова, 1903.
Орфография, написание прописных и строчных букв, пунктуация приведены по возможности к современным нормам.
О выявленных ошибках - сообщаем.
Портрет на фронтисписе из сборника статей «Ульянинский Д.В.» С.П. Виноградова и др.М. Изд. П. Витязева 1927
Предисловие Ульянинского Д.В.
Настоящая часть распадается на две половины: первая посвящена моим воспоминаниям и заметкам о библиофильском собирательстве, а во второй я делаю попытку дать-единственный пока-общий обзор русских книжных росписей XVIII века, представляющих собою обильный, но почти не использованный до сих пор библиографический материал.
Заметки мои и воспоминания могут иметь интерес только для любителя. Библиофил или вообще коллекционер меня поймет; с человеком же, ничего не собирающим, мы будем говорить на разных языках, и многое в последующем изложении покажется ему странным или утрированным.
Равным образом и вторая половина с обзором старинных книжных росписей представляет интерес лишь для специалиста-библиографа. Поэтому лицо, стоящее далеко от всех этих вопросов, пусть лучше совсем не читает моей книги, подобно тому, как я сам, напр., не стану читать сочинения по гистологии или интегралам.
Своих же собратьев по книжной страсти и господ библиографов я прошу отнестись снисходительно ко всему моему скромному и беспритязательному труду.
Если кому-нибудь угодно будет почтить меня теми или другими поправками и указаниями, то я останусь искренно признателен за это. Мой адрес-Москва, Пречистенский бул., д. Удельного Округа. Дм. Вас. Ульянинскому.
Вторая часть этой книги будет посвящена подробному библиографическому описанию моей библиотеки и выйдет в свет к концу будущего 1904 года.
Август 1903 г.
Глава 1. Детство Ульянинского Д.В. в Туле. Становление библиофила. Уроки в Ясной поляне у Л.Н. Толстого. Переезд в Москву
Если бы меня спросили, как и когда я стал библиофилом и собирателем, то для ответа мне пришлось бы перенестись памятью в давно прошедшую пору. Я рос единственным ребенком в семье и, как всегда в таких случаях бывает, действия взрослых возбуждали во мне сейчас же подражательность. Достаточно было мне, крохотному еще карапузику, видеть отца, сидящего на своем обычном месте на диване, с газетой в руках и папиросой во рту, чтобы и я в свою очередь забирался с ножонками на диван, а там, свернув трубочкой бумажку, изображавшую папиросу, и вооружившись газетным листом, представлял с самой серьезной миной читальщика. И курьезнее всего то, что эта игра в чтение была у меня одной из любимых. Когда я подрос немного, я ужасно полюбил, чтобы мать читала мне вслух, а я в это время занимался рисованием всего, что попадаюсь на глаза. Сам читать я научился как-то незаметно, но довольно поздно, лет около 7, и все сильнее и сильнее стал увлекаться чтением. Скоро всякие игрушки, и прежде то не очень меня занимавшие, потеряли для меня всякий интерес и заменились книжкой.
Вместе с тем неприметно в моем детском существе начало пробуждаться желание и самому владеть этими книжками, в которых напечатаны такие чудесные рассказы и помещены бесподобные картинки. Я стал просить, чтобы вместо игрушек мне покупали эти книжки.
Как сейчас вижу такую картину: уезжавший по делам отец возвращается домой с покупками; среди них мои острые детские глазенки живо, различают завернутую в серую бумагу какую-то книгу. Меня всего охватывает лихорадка ожидания, что это такое Скучная ли книга больших или какая-нибудь радость для меня малыша. Отец неторопливо раздевается в передней, а я юлю около него, весь поглощенный этим серым свертком. Вот он разделся и, не обращая на меня внимания, проходит в свой кабинет, унося с собой книгу. Я огорчен до глубины души, так как очевидно, что серый сверток не для меня. Но иногда отец протягивает мне эту неведомую еще книгу со словами: «Ну, Митя, получай!» Я бурно бросаюсь ему на шею, крепко стискиваю ее ручонками, звонко-звонко целую его, и вихрем несусь затем к себе рассматривать и читать запоем новую книжку.
Таких детских книг понемногу накопилось у меня несколько десятков, и я никогда не уставал перечитывать их бесконечное число раз. Между ними у меня были свои любимцы, с которыми я ежедневно здоровался и прощался, целуя их. Сколько слез было пролито над некоторыми трогательными рассказами, и как неизменно я хохотал над другими, каждый раз живо интересуясь всем ходом повествования, как новым.
Подробностей, какие именно книжки входили в состав моей детской библиотечки, я вспомнить теперь не могу. В памяти остался лишь общий фон этой ребяческой книжной любви, в котором и кроется для меня вся суть. Да впрочем и тех книг теперь в продаже не найдешь; им на смену пришли другие.
Однажды родители подарили мне для моих книжек шкафчик. Восторг был неописуемый. Это был дешевенький крашеный шкаф с глухой однодольной дверкой. Внутри он был грубо вымазан какой-то красно-бурой краской. Я достал себе несколько листов белой писчей бумаги и упросил мать приказать сварить мне на кухне клейстеру. Когда его принесли, я сам, тогда 9-ти летний мальчуган, аккуратнейшим образом оклеил всю внутренность шкафчика белой бумагой, а потом торжественно расставил на его полочках все свои книжные сокровища.- И долго, долго после этого моим любимым занятием было, растворив настежь дверь моего книгохранилища, усесться пред ним за маленький столик и читать или что-нибудь рисовать. Занимаясь, я часто отрывался от своего дела и с блаженным удовольствием любовался рядами моих книжных друзей.
В это время меня еще не пускали ходить одного по городу, и я ужасно любил гулять с отцом, но на то была особая причина. Вот мы тихонько идем с ним по Киевской, главной улице нашей Тулы, и я замираю, завидев издали милую вывеске, на которой большими полинялыми золотыми буквами значится «Книжный магазин Пантелеева».
Потихоньку приближаемся мы к заветной вывеске и почти неизменно каждый раз отец замечает: «ну, а теперь можно будет и отдохнуть» и мы, к моему великому счастью, переступаем порог магазина, с которым я не равнял Ни одной другой лавки нашего города.
Отец усаживается на стул, вынимает папиросницу, закуривает и начинает беседу со стариком-хозяином, который, по старой моде, ходил бритый, но брился он, должно быть, только пред большими праздниками, так что его щетинистый седой подбородок и коротенькие отрастающие усы неразрывно связывались в моем детском представлении с колючим ежом, и этим прозвищем я про себя величал старого книжника, сердитого и желчного на вид, хотя он очень любил меня и постоянно гладил по головке, предрекая мне несбывшуюся будущность «ученого». Пока отец беседует с ним, я забираюсь за прилавок и прямо направляюсь к тем полкам, где, как я хорошо знал, стояли детские книжки. Там, в упоении, забыв все на свете, я бережно вытаскиваю их, переглядываю картинки, читаю и чуть не со слезами смотрю, когда отец наконец поднимается, застегивает пальто, берет шляпу и палку и зовет меня домой. Делать нечего; надо уходить. Прощайте, милые книжки, до следующего раза!
Незаметно промчалась беззаботная золотая пора домашнего детства. Вот суровая гимназия нашего губернского города, вся пропитанная отошедшим теперь в область воспоминаний Толстовским классицизмом. Я был очень способный мальчик, шутя и скоро одолевавший зловещие для нас, гимназистов, латинские и греческие учебники. Для чтения времени оставалось вдоволь, и я жадно и неустанно продолжал поглощать книги, но только эти книги становились постепенно серьезнее. Здесь или наши великие писатели-Пушкин, Гоголь, Тургенев, Толстой или люди запада-Гете, Шекспир, Шиллер, Вальтер Скот, Диккенс; а то историки, путешествия, сочинения по естественным наукам. Изменилось чтение, изменились и книги, приобретаемые и даримые для моей библиотеки. Первым настоящим сочинением, которое я сам купил, будучи в третьем классе гимназии на скопленные от подарков деньги, было издание Гоголя, и до сих пор занимающее почтенное место первенца в моей теперешней библиотеки.
За ним последовал ряд других образцовых писателей- словесников и историков.
Оклеенный бумагой шкафчик сменился настоящим книжным ясеневым шкафом со стеклянными дверцами, а затем к нему присоединились еще два. Я был в это время уже в старших классах гимназии, давал уроки в Ясной Поляне в семье графа Л.Н. Толстого и зарабатывал большие для гимназиста деньги до 40-50 руб. в месяц. Живя на всем готовом у отца, я почти весь свой заработок тратил на книги. У меня постепенно формировалась хорошая и обширная для гимназиста библиотека, достигшая к концу моего ученического курса до 400 званий (большая часть её входит и теперь в словесный отдел моего собрания).
В книжном деле я тогда уже очень любил порядок. Все мои книги были одинаково переплетены и записаны в особую тетрадь по отделам, в авторском [в оригинале: авторном] порядке, причем я присвоил им известные номера, которые выставлял на ярлычках, наклеиваемых на корешки переплетов. Довольно внимательно следил я также за всеми новинками нашей литературы и истории и собирал попадавшиеся под руку книжные каталоги. Это были мои первые опыты но части библиографии и библиотечного хозяйства. Помню, для меня не было ничего хуже, как ожидать выписанную из столицы книгу или, отдав книги в переплет, считать дни, когда они будут готовы. Я чуть не ежедневно начинал ходить к старику-переплетчику, изрядному лентяю и кунктатору, с расспросами, не готовы ли уже мои книги, и доводил временами беднягу до того, что он начинал прятаться от меня. В нашем городе я особенно любил гулять по захолустным окрайним улицам, или в поле, где не встречалось никого знакомых, и на свободе, во время этих прогулок, витал в сфере книжных мечтаний, раздумывая, что куплю в ближайшие месяцы или какая у меня будет библиотека, когда я стану совсем большой. Этому прошло более 20 лет, но, как вчерашние, стоят предо мной эти одинокие прогулки юного библиофила-гимназиста, будя в душе моей одни из самых приятных отголосков книжного прошлого. Покупка каждой книги была радостью; к ней готовился задолго, и когда, бывало, летишь домой с новым приобретением под мышкой, кажется, и все-то вокруг лучше и радуется твоей радостью. Книги покупались почти исключительно новые, так как порядочных букинистов у нас не было, да и вкус к старинным книгам был для меня тогда непонятен.
Я чувствовал себя, как и прежде в детстве, необычайно хорошо в том же книжном магазине Пантелеева. Старик-хозяин уже умер, передав дело своему приемному сыну, который. служил у него раньше в приказчиках. С молодым книжником я состоял в большой дружбе. Он оставлял меня свободно лазать но полкам, рыться в заднем темном отделении магазина и отыскивать интересные для меня издания. С великим удовольствием после этого лазания, весь запыленный, усаживался я с ним в том же милом задке магазина за жиденький тепловатый чай, коротая время в книжной беседе. Мои визиты в этот уютный уголок были самые частые, и знал я весь состав магазина, пожалуй, не хуже самого хозяина.
Но вот подошли восьмидесятые года прошлого столетия. Из тихого губернского города я попадаю в Москву, в Университет, и всей головой окунаюсь в водоворот студенческой жизни.
Новые товарищи, новые запросы жизни. Театр. Мы, провинциальные студентики, ютимся по меблирашкам; немногие счастливцы живут у родных.
Библиотека поневоле оставлена там, в далеком родном доме. Высылаемых отцом денег хватает только на прожитие и дешевые развлечения, и, конечно, ни о каких уже книжных покупках не может быть и речи. Для них наступает долгий перерыв.
Промчались невозвратным метеором студенческие годы, годы смелых и светлых упований, и вот в последний раз вышли мы из университетских стен, с дипломами в руках.
Надо устраиваться, хлопотать о месте, просить, получать отказы или предложения наведаться чрез месяц, полгода, год, когда может оказаться вакансия. Одним словом, все по обычному порядку, повторяющемуся для юных искателей мест из года в год, и конца которому нё предвидится никогда.
Большинство товарищей разбрелось по провинции. Мне посчастливилось устроиться в Москве. Потянулись шумной чередой первые годы самостоятельной жизни, когда вечернее свободное время проводилось преимущественно вне дома, но неприметно подошла пора отрезвления от жизненного угара молодости.
Свой уютный домашний уголок стал манить неодолимо, властно. Я перевез к себе в Москву свою старую юношескую библиотеку и, как давно не виданных дорогих друзей, приветствовал распаковываемые книжные ящики. Были куплены новые шкафы, вскоре впрочем замененные другими, сделанными уже по моим специальным указаниям и рисункам. Былая, временно заглохшая, страсть к книгам и их приобретению вспыхнула неудержимо, и я всем своим существом устремился ей на встречу. Это было в 1892 году. С тех пор прошло более 11 лет. Я стал записным библиофилом и неустанным собирателем.
Как видите, мое стремление к книге давнего происхождения, как бы прирожденное, ибо ведь вся моя еще детская любовь к книгам выросла сама по себе, без всякого с чьей либо стороны указания или примера.
Но объяснить в настоящее время вполне определенно и последовательно, почему я для своей библиофильской библиотеки остановился на тех, а не на других отделах знания и преимущественно заинтересовался ими, я затрудняюсь. Так вышло, и результаты всего этого наполняют в огромной степени мою жизнь.
Эклибрис Ульянинского Д.В.
Глава 2. Библиотека Ульянинского Д.В. Условия хранения книг. Экслибрис. О переплетах. О состоянии экземпляра
Частные библиотеки энциклопедического характера, охватывающие чуть не все отрасли человеческого знания, могли встречаться только в прежнее время, в 18-м и начале 19-го столетия, когда ежегодный книжный прирост был сравнительно незначителен, и богатые библиофилы той эпохи могли собирать все лучшее, выходившее из под печатного станка. Подобные библиотеки в настоящее время являются достоянием лишь государственных или крупных общественных учреждений, а частные лица должны поневоле ограничивать себя известными рамками и, беря эти рамки, соответственно своим средствам, шире или уже, стараться внутри их создать нечто цельное и интересное. Этим принципом руководствуюсь и я в собирании своей библиотеки, преимущественные отделы которой-библиографический, биографический, родословный и сношения Московской Руси с чужими странами до начала царствования Петра Великого. Всех званий в библиотеке имеется теперь свыше 2300, в 3000 томах, причем журнальные и книжные вырезки в счет не идут. Значительное число (до 700 №№) русских и заграничных (по части библиографии и Rossica) книгопродавческих и антикварных каталогов также не в счету. Ежегодное приращение библиотеки простирается обычно от 150 до 200 званий.
Иллюстрация Н. Самокиша из Коронационного сборника Изд. Спб. Экспедиция Заготовления Государственных бумаг 1899
Кроме книг в библиотеке имеется обширная коллекция, относящаяся к Св. Коронованию Их Императорских Величеств Государя Императора Николая II-го и Государыни Императрицы Александры Федоровны и состоящая из различных объявлений, приглашений, программ, меню, билетов, отдельных листов, народных картин и портретов, а также небольшие коллекции подобных же предметов, составленные при последующих приездах в Москву Царской Семьи. В дополнение к библиографическому книжному отделу мной собрано значительное собрание русских ехlibros'ов.
Книги приобретались преимущественно в Москве, по большей части отдельными званиями; значительные одновременные покупки были лишь в 1896 году, когда был куплен библиографический отдел библиотеки неутомимого труженика на поприще русской библиографии покойного Николая Васильевича Губерти, и в 1902 году, когда в мою библиотеку поступил ряд редких изданий из собрания Я.Ф. Березина-Ширяева. Кроме того мне пришлось быть в числе первых покупателей при распродаже библиотек Д.А. Наумова, А.Н. Неустроева (журнального её отдела), Мухановых, В.Е. Румянцева, Г.Д. Филимонова, А.А. Третьякова и некоторых других, благодаря чему удавалось временами делать выдающиеся приобретения.
В библиотеке моей ведется два каталога: первый с 1895 года в виде книги для занесения новых приобретений, в котором отмечается, когда, у кого и за какую цену приобретена каждая книга, а также делаются краткие записи обо особо примечательных обстоятельствах, сопровождавших ту или другую покупку; другой же каталог-карточный, расположенный в систематическом порядке; по каждому отделу его соблюдается обычно алфавитный авторский порядок; при неизвестном авторе по первой букве заглавия, изредка хронологический. Заносятся книги на карточки самым подробным и тщательным образом, причем полностью, без всяких сокращений, выписывается заглавный лист или из строки в строку, или обозначая вертикальными черточками окончание каждой строки. Затем указывается число томов, страниц, все приложения, формат. Последний я, не мудрствуя лукаво, показываю обыкновенно, согласно типографских листовых пометь или сигнатур. Но если на мой взгляд сигнатура не отвечает представлению о действительном формате данной книги, то я в скобках ставлю размер его, по своему личному усмотрению. Так напр., все издания Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете имеют всегда сигнатуру 4°, тогда как это в сущности 8°, поэтому мое обозначение формата этих изданий - 4° (8°). Часто я делаю на карточках разные библиографические отметки и указания. Карточки режутся из трехлистного белого матового бристоля, величиною 15 сант. х 9 3/4 сант.
Карточный каталог хранится в особом дубовом столике об одном ящике с откидной крышкой, на манер дамских рабочих столиков. Ящик разделен перегородками на несколько узких, в ширину карточки отделений; между собой карточки разных отделов разделяются тонкими деревянными дощечками, а подотделов более высокими карточками же, на которых пишется название подотдела.
Библиотека занимает просторную светлую о 3 окнах комнату, где стоить 5 дубовых больших шкафов, небольшой также дубовый шкаф специально для картонок с брошюрами и старинная красного дерева этажерка, вся заваленная антикварными и книгопродавческими каталогами. Из числа больших шкафов четыре закрытых и один открытый. Ширина каждого шкафа около 2 арш. Вышина закрытых, считая резной верх,-4 арш. 6 верш., а открытого 5 арш. Закрытые шкафы состоять из 2-х съемных частей. Верхняя часть со стеклянными дверцами; глубина полок 7 3/4 вершка. Нижняя часть-вышиной 1 арш. 4 верш., с глухими дверками, выступает вперед против верхней на 51/2 верш. Вверху нижних частей устроены ящики, вышиной 1 1/2 верш., для хранения листов. Над ящиками выдвижные, как у буфетов, доски, чтобы было просторно разложиться при работе у самого шкафа. Полки во всех шкафах подвижные, поднимаемые и опускаемые при помощи так называемых «пальцев»,т. е. передвижных подставок, вкладываемых в особые гнезда, выдолбленные в углах шкафов; на «пальцы»- эти или кладутся прямо полки или предварительно накладываются разных величин брусочки, поднимающие полки в промежутках между двумя гнездами. Всякому шкафу присвоена своя литера. Общее протяжение книжных полок до 100 аршин. B шкафах книги расположены в один ряд в порядке карточного каталога, исключая брошюр и крупных форматов. Хранение брошюр вместе с книгами крайне неудобно, так как брошюры между ними затериваются и постоянно мнутся; при этом для того, чтобы поставить тонкую брошюру на место, надо непременно вынуть соседнюю книгу, так как, лишь образовав значительную пустоту, можно вставить брошюру в ряд книг. Поэтому для хранения брошюр я поделал особые картонки, в виде книжных футляров. В такие картонки вкладываются брошюры, обертываемые в толстую бумагу, чтобы их было удобнее вынимать и вкладывать. Каждая картонка зарегистрирована известной литерой, а все брошюры в каждой картонке последовательно перенумерованы. Поставив на каталожной карточке литеру картонки и порядковый № брошюры в картонке, я точно определяю её место в библиотеке.
Издания крупных форматов кладутся на полках в нижних частях шкафов: в каждую книгу вложена выступающая наружу полоска бумаги с последовательным №. Номера эти и литера шкафа указаны также на каталожных карточках.
Благодаря объясненному распределению, книги отыскиваются в библиотеке в одну минуту, и вообще библиотечный порядок поддерживается всегда самый тщательный, причем вновь поступающие книги не ставятся на место, пока не занесены в «каталог новых приобретений» и не описаны на карточках, что обязательно делается в первые же дни после поступления книг в библиотеку.
На дом посторонним лицам книги, за редкими исключениями, не выдаются.
Библиотека моя имеет свой специальный ex-libris, представляющий вид её. Ex-libris* этот исполнен с большой фотографии работы Шерер, Набгольц и Ко (Ал. Ив. Мей) офортом, в первоклассном художественном заведении Ch. Wittmann в Париже (Ch. Chardon atne Ch. Wittmann Succ, Imprimeur de Chalcographie du Louvre, Paris, 10 Rue de l’Abbaye). По художественности работы это-настоящая миниатюра, и я смело могу рекомендовать названную фирму для подобных заказов. Хотя они и не дешевы, но достоинство работы с избытком вознаграждает понесенные расходы.
В библиотеке хранится также весь мой книжный архив, заключающий в себе обширную переписку по книжным вопросам с разными казенными и общественными учреждениями, отдельными лицами, книгопродавцами и антиквариями. Все это систематизировано и разложено по особым папкам и конвертам.
Переплёт и титульный лист книги Ф.Н. Глинки «Таинственная капля» (Берлин, 1861). Мастер переплёта П.Я. Барах(ш)
Библиотечное хозяйство требует, чтобы книги переплетались, но, собирая библиотеку для себя лично и обращаясь с книгами чрезвычайно бережно, я обычно не переплетаю книг, приобретаемых в обложках. Для сбережения их в сохранном и не помятом виде я вкладываю такие книги в картонные папки, часть которых сделал сам, а другие отдавал переплетчику. На корешке папок переплетчик вытисняет названия вложенных в них книг, как это делается на обыкновенных переплетах. На самодельных папках, вместо таких вытисненных названий, наклеиваются белые бумажные ярлычки, на которых пишется заглавие.
В переплет я отдаю лишь постоянно употребляемые справочники, которые переплетаются без обреза, с сохранением всех обложек и даже, если можно, то и корешковой части обложки. Тип переплетов: кожаный корешок с тисненным заглавием, по большей части- гладкий, без бинтов; кожаные довольно большие углы и французская бумага, новейшие образцы которой-верх изящества.
Любительские книги вообще предпочитаются в девственном виде, в обложках, необрезанными* и, как идеал, неразрезанными. Кроме того истый библиофил ни под каким видом не станет переплетать теперь книгу, изданную в прежнее время.
Переплет должен соответствовать времени издания. Можно допускать разницу лет в 10 -15 не больше. Характер и детали переплетов постоянно меняются, и как-то совсем не вяжется на книге, напр., 60-х годов XIX столетия (не говоря уже о более раннем времени) видеть переплет начала XX столетия. Таким новым переплетом, хотя бы самим дорогим, экземпляр портится. Как исключение, можно допустить новый переплет на старинную книгу лишь при условии отличной имитации старому переплету, с форзацами из подлинной старинной бумаги.
При покупке старинных уже переплетенных книг, я также стараюсь выбирать экземпляры в переплетах современных выходу книги. Заграницей переплет является иногда предметом самостоятельного собирания; у нас до этого, кажется, еще не дошли, хотя и среди русских библиофилов есть такие, у которых общая стоимость переплетов чуть не равняется стоимости самих книг. Покойный Петербургский собиратель Варгунин делал на все свои книги старинные и новые, хотя бы самые дешевые, великолепные и дорогие переплеты работ Jules Meyer (С.-Петербург), а один московский любитель, недавно умерший, посылал, как говорят, переплетать свои книги в Париж.
Конечно, это приходится признать уже утрировкой и звать подобного собирателя не книголюбцем или библиофилом, а переплетолюбцем.
Преследуя для своей библиотеки полноту и систематичность, я позволяю себе все-таки увлекаться редкостью и внешней красотой экземпляра. Последнее будет, пожалуй, мелочностью, но думаю, что всякому библиофилу приятнее видеть желанную и давно искомую книгу, в чистом, не мятом виде, без пометок, особенно писанных чернилами, с её первоначальными обложками или в хорошем современном переплете. Пометки можно допустить лишь при условии, если они сделаны известными людьми, так как тогда они имеют характер автографов.
У любителей, зараженных этой слабостью, есть даже особый вид книжных расходов: это плата за обмен худших экземпляров на лучшие, удовлетворяющие личным требованиям каждого, чем и пользуются наши антикварии и букинисты, таксируя иногда такой обмен очень не дешево. Порой подобные обмены делаются 2-3 раза, пока привередливому любителю не удастся добиться наконец идеального по сохранности и красоте экземпляра. Хотя с одной стороны такая погоня за лучшим экземпляром несколько и смешна для серьезного любителя, но в своем роде это есть известное стремление к изящному, а как таковое, оно имеет свое оправдание. «Экземплярной» слабостью заражен в достаточной степени и владелец описываемой библиотеки, которая, однако, благодаря этому состоит теперь из экземпляров превосходной сохранности, и внешний вид которой удовлетворит самого записного библиомана. Прежде я рисковал покупать книги, плохо сбереженные, но, купив их, начинал сейчас же хлопотать о замене плохих экземпляров лучшими, а когда это удавалось, то. по большей части, оказывалось, что расход на первоначальную покупку и последующую мену превышает стоимость последнего хорошего экземпляра. Прогадав несколько раз на таких обменах, я в настоящее время совершенно отказался от покупки неудовлетворительных по сохранности книг, предпочитая выжидать, пока судьба приведет в мои руки отлично сбереженный экземпляр.
Точно также я решил никогда не покупать заведомо дефектных экземпляров и розбити редкостей, в надежде когда-нибудь их пополнить. Найти по дешевой цене другой дефектный экземпляр или части розбити, в которых было бы на лицо как раз то, что необходимо для вашего экземпляра, очень мудрено, а вернее всего никогда не случится. Скорее вам удастся купить вновь вполне сохранный или комплектный экземпляр, и тогда ваша прежняя неполная покупка окажется излишней и обидной тратой денег. Говорю это с полным убеждением, на основании опыта, дав себе зарок никогда не поддаваться на приманку дешевизны при покупке дефектных или разбитых книг. Дешевое выйдет на дорогое.
© OCR, Адаптация текста, оформление эл. издания aldusku.livejournal.com