Нереальная реальность
«Нереальная реальность. Путешествие по квантовой петле» Карло Ровелли - книга мне понравилась. Там не только про физику. Хотя и об исследованиях на переднем крае физики рассказано очень интересно. Книга эта еще и о том, что помыслить так сказать фундаментальное основание нашей реальности («из чего сделан мир») можно только если отказаться от привычных схем и привычного типа мышления. А уметь таким образом менять свое мышление - это вообще очень здОрово)) И очень интересно. Еще эта книга о науки, о самой ее сути. Автор пишет увлеченно, искренне, красиво - мне близок такой подход к науке.
Рад, что прочитал эту книгу. И ее чтение совпало с прослушивание аудиокниги Л. Млодинова «(Не)совершенная случайность. Как случай управляет нашей жизнью», впечатления от которой у меня также самые положительные (об этой книге надо будет написать отдельно).
«Нереальную реальность» можно найти на Флибусте, а также, как ни странно, в ВК. Физики в книге, конечно, много. Заканчивает автор теорией ковариантных квантовых полей. Но помимо этого, есть и такие интересные отступления:
" Природа человека - это не его внутреннее строение, но сеть личных, семейных, социальных взаимодействий, в которых он существует.
Это они «создают» нас, и они нас охраняют. Как люди мы есть то, что другие знают о нас, то, что мы знаем о самих себе, и то, что другие знают о нашем знании. Мы - сложнейшие узлы богатейшей сети взаимной информации.
Все это еще не теория. Это следы, по которым мы идем в поисках, как я считаю, лучшего понимания окружающего нас мира. Нам еще очень многое предстоит понять".
Отрывок был выложен на Теориях и практиках:
"Часики не тикают: почему для человека важно время, а для физики нет
Проблема, из которой проистекает идея теплового времени, проста. [В предыдущих главах] я показал, что для описания физики нет необходимости использовать понятие времени. Лучше вообще забыть о нем.
На фундаментальном физическом уровне время не играет никакой роли. Как только мы понимаем это, уравнения квантовой гравитации упрощаются.
...
Таким образом, время не является фундаментальной составляющей мира, но появляется в силу того, что мир огромен, и мы - лишь крошечная система внутри него, взаимодействующая только с макроскопическими переменными, которые усредняют значения бесчисленных микроскопических переменных. В нашей повседневной жизни мы никогда не видим отдельных элементарных частиц или отдельных квантов пространства. Мы видим камни, горы, лица наших друзей - и каждая из этих видимых нам вещей состоит из мириад элементарных компонентов. Мы всегда коррелированы со средними значениями. А средние значения и ведут себя как средние - они рассеивают тепло и по самой своей природе порождают время.
Трудность понимания этой идеи связана с тем фактом, что нам тяжело думать о мире без времени и о времени, которое возникает как аппроксимация (приближение. - Прим. T&P). Мы слишком привыкли думать о реальности как существующей во времени. Мы существа, живущие во времени, мы погружены во время и вскормлены им. Мы - проявление темпоральности и порождены средними значениями микроскопических переменных. Но ограничения нашей интуиции не должны сбивать нас с толку. Понимание мира очень часто вынуждает нас идти против интуиции. Если бы не это, понимание было простым делом.
Время - это эффект, связанный с тем, что мы не видим физических микросостояний вещей.
...
Реальность и информация
Почему информация играет во всем этом такую важную роль? Возможно, потому, что не следует путать то, что мы знаем о системе, с абсолютным состоянием той же системы. То, что мы знаем, - это нечто, касающееся отношений между системой и нами. Знание реляционно по своей природе; оно в равной мере зависит от своего объекта и от своего субъекта. Понятие «состояния» системы отсылает, явно или неявно, к другой системе. Классическая механика ошибочно заставляет нас думать, будто мы способны действовать, не принимая в расчет эту простую истину, будто у нас есть доступ, по крайней мере теоретически, к картине реальности, совершенно независимой от наблюдателя. Но развитие физики показало, что в конечном счете это невозможно.
...
Я считаю, что для понимания реальности мы должны учитывать, что
реальность - это сеть отношений, сеть взаимной информации, которая пронизывает весь мир.
Мы расчленяем окружающую нас реальность на объекты. Но реальность не состоит из дискретных объектов. Это меняющийся поток. Подумайте об океанской волне. Где заканчивается волна? Где она начинается? Подумайте о горах. Где начинается гора? Где она заканчивается? Как глубоко она продолжается под поверхностью Земли? В этих вопросах нет особого смысла, поскольку волна и гора являются объектами не сами по себе, это способ, которым мы структурируем мир для его понимания и простоты описания. Эти границы произвольны, конвенциональны и удобны - они зависят от нас (как физических систем) больше, чем от волн или гор. Это способ организации информации, которой мы обладаем, или, лучше сказать, формы имеющейся у нас информации.
Все обстоит точно так же для любого корректно рассматриваемого объекта, включая живые организмы. Вот почему бессмысленно спрашивать, является ли наполовину отрезанный ноготь все еще «мной» или уже становится «не-мной»; или считается ли шерсть, оставленная моей кошкой на диване, все еще частью кошки или нет; или когда в точности начинается жизнь ребенка. Ребенок начинает жить в тот день, когда кто-то из родителей впервые начинает мечтать о нем, задолго до зачатия, или когда он впервые осознает себя, или когда делает первый вдох, или когда узнает свое имя, или когда в отношении него выполнятся любые другие принятые нами условия: все эти варианты имеют право на существование, но они произвольны. Это наши способы думать и ориентироваться в сложной реальности.
Живой организм - это система, которая непрерывно изменяет себя, чтобы оставаться собой, постоянно взаимодействуя с внешним миром. Лишь те организмы, которые достаточно эффективны в этом, продолжают существовать;
именно поэтому живые организмы демонстрируют свойства, которые помогают им выживать. По этой причине их можно описывать, и мы описываем их в терминах целей и намерений. Этот телеологический аспект биологического мира оказывается - и в этом состоит ключевое открытие Дарвина - результатом отбора сложных форм, эффективных в поддержании своего существования. Однако эффективный способ продолжить существование в меняющейся среде заключается в том, чтобы лучше управлять корреляциями с внешним миром, то есть информацией, лучше собирать, хранить, передавать и обрабатывать информацию. Именно поэтому существует ДНК вместе с иммунной системой, органами чувств, нервной системой, сложным мозгом, языками, книгами, Александрийской библиотекой, компьютерами и Википедией: они максимизируют эффективность управления информацией - управления корреляциями, способствующими выживанию".
А это уже я скопировал
Именно благодаря этому пониманию пределов нашего знания нам и удалось узнать так много. Мы никогда не уверены в том, в чем способны усомниться, в точности как Сократ не уверен в сферической форме Земли. Мы ведем исследования на границах нашего знания.
Понимание пределов нашего знания - это также осознание того факта, что наши знания могут оказаться ошибочными или неточными. Только благодаря пониманию того, что наши знания могут оказаться неверными, можно освобождаться от ложных идей и учиться. Чтобы чему-то научиться, надо иметь смелость признать, что вещи, которые мы считаем известными, включая самые глубокие убеждения, могут оказаться неверными или, по крайней мере, наивными, как тени на стене платоновской пещеры.
Наука рождается из акта смирения - из отказа от слепого доверия нашему прошлому знанию и нашей интуиции; из сомнения в том, о чем все говорят; из отказа доверять накопленному знанию наших отцов и дедов. Мы ничему не научимся, думая, будто уже знаем всё самое важное, и полагая, что всё уже записано в книгах или известно старейшинам. В те столетия, когда люди свято верили в правильность своих знаний, им мало чему удалось научиться. Если бы Эйнштейн, Ньютон и Коперник полностью доверяли знанию своих отцов, они никогда не поставили бы его под сомнение и никогда не смогли бы продвинуть наше знание вперед. Если бы не эти сомнения, мы до сих пор поклонялись бы фараонам и верили, что Земля покоится на гигантской черепахе. Даже самые ценные наши знания, например те, что принес нам Ньютон, могут, как показал Эйнштейн, оказаться в итоге упрощенными.
Науку порой критикуют за претензию на объяснение всего и мнение, будто в ней есть ответ на все вопросы. Это любопытное обвинение. Как знают исследователи в лабораториях по всему миру, при занятиях наукой вы ежедневно сталкиваетесь с пределами своего неведения - в бесчисленных вещах, которых вы не знаете или не можете сделать. Это прямая противоположность претензии на всезнание. Мы не знаем, какие частицы могут быть открыты в ЦЕРНе в следующем году, или что обнаружит наш следующий телескоп, или какое уравнение действительно описывает мир; мы не знаем, как решать уравнения, которые у нас есть, и порой не понимаем, что они означают; мы не знаем, верна ли красивая теория, над которой сейчас работаем. Мы не знаем, что было до Большого взрыва; мы не знаем, как устроены грозы, бактерии, наш глаз, клетки нашего собственного тела, наш мыслительный процесс. Ученый живет с постоянным осознанием нашего глубокого неведения, в прямом контакте с бесчисленными ограничениями, которые сдерживают наше понимание.
Но если мы ни в чем не уверены, как мы можем полагаться на то, что говорит нам наука? Ответ прост. Наука заслуживает доверия не потому, что она дает нам непреложные истины. Она заслуживает доверия потому, что она дает лучшие ответы из тех, которыми мы располагаем на настоящий момент. Наука - это самое большее, что мы знаем на сегодня о тех проблемах, с которыми нам приходится сталкиваться. Именно ее открытость и то, что она постоянно ставит под вопрос имеющиеся знания, гарантирует, что ответы, которые она предлагает, являются лучшими из имеющихся: если вы найдете лучшие ответы, именно они и станут наукой. Когда Эйнштейн нашел лучшие ответы, чем Ньютон, он не опроверг способность науки давать лучшие ответы из возможных, напротив, он ее подтвердил.
Таким образом, ответы, даваемые наукой, хороши не тем, что они окончательные. Они хороши тем, что они не окончательные. Эти ответы заслуживают доверия потому, что это лучшее, чем мы располагаем на сегодняшний день. И они лучшие из всех имеющихся потому, что мы не воспринимаем их как окончательные, а рассматриваем их как открытые для улучшения. Именно осознание нашего неведения делает науку заслуживающей доверия.
И то, что нам нужно, - это как раз возможность доверия, а не неизменность. У нас нет и не будет абсолютной уверенности ни в чем, если только не впадать в слепую веру. Наука дает наиболее правдоподобные ответы просто потому, что наука и есть поиск наиболее правдоподобных ответов, а не тех, которые претендуют на непреложность и неизменность.
Хотя наука опирается на прежние знания, суть ее состоит в непрерывном изменении. История, которую я рассказал, охватывает тысячелетия и следует нарративу науки, который собирает и хранит стоящие идеи, но без колебаний отбрасывает их, когда обнаруживается что-то, работающее лучше. Природа науки состоит в критичности, бунтарстве и неудовлетворенности в отношении априорных концепций, почитания и сакрализации неприкосновенных истин. Поиск нового знания строится не на культивировании уверенности, а на культивировании радикального недоверия к уверенности.
Это означает отказ в доверии тем, кто претендует на владение истиной. Именно поэтому между наукой и религией часто возникают конфликты. Это происходит не потому, что наука претендует на знание окончательных ответов, но по прямо противоположной причине: потому что дух науки состоит в недоверии к любым претензиям на обладание окончательными ответами или привилегированным доступом к Истине. Это недоверие вызывает беспокойство в некоторых религиозных кругах. Вовсе не религия тревожит науку, а, наоборот, некоторые религии обеспокоены научным мышлением. Принятие принципиальной ненадежности нашего знания означает принятие того, что мы живем, погруженные в неведение, а значит, в тайну, принятие жизни с вопросами, на которые мы не знаем ответов. Возможно, мы просто не нашли пока или - кто знает? - никогда их не найдем.
Жить без уверенности трудно. Многие предпочтут любую уверенность, даже безосновательную, той неуверенности, которая возникает в результате осознания собственных пределов. Есть те, кто предпочитает верить в ту или иную историю лишь потому, что в нее верили предки его племени, и не может набраться смелости принять неуверенность. Неведение пугает. От страха мы можем рассказывать самим себе успокаивающие истории: где-то там, за звездами, есть зачарованный сад с добрым отцом, который приглашает нас присоединиться к нему. И это успокаивает, независимо от того, правда ли это. В мире всегда найдется кто-то, претендующий на то, чтобы давать нам окончательные ответы. Мир полон людей, утверждающих, что они владеют Истиной. Потому что они узнали ее от отцов; прочли в Великой Книге; получили напрямую от Бога; нашли в глубине самих себя. Всегда кто-то претендует на то, что является носителем Истины, игнорируя тот факт, что в мире есть множество других носителей Истины, каждый из которых обладает своей собственной настоящей Истиной, отличной от той, которой обладают прочие. И всякий раз какой-нибудь пророк в белом облачении произносит слова: «Следуй за мной, я есть истинный путь».
Я не критикую тех, кто предпочитает в это верить: мы все свободны верить в то, во что хотим. Может быть, в конце концов, есть зерно истины в шутке, о которой упоминает Блаженный Августин: «Что делал Бог до сотворения неба и земли?» - «Приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком»[129]. Но это «высокое» есть в точности то же, что «глубокая бездна» в цитате Демокрита, взятой в качестве эпиграфа к этой главе. И это побуждает нас к поиску истины.
Сам я предпочитаю открыто смотреть в лицо нашему неведению, признавая его и стараясь заглянуть чуть дальше в попытке понять то, что мы способны понять. Я делаю это не только потому, что признание нашего неведения позволяет избегать суеверий и предубеждений, но прежде всего потому, что признание собственного неведения кажется мне самым верным, самым красивым и, главное, самым честным шагом. Попытки заглянуть и пойти дальше кажутся мне самым главным делом, дающим чувство жизни. Это как любить или смотреть в небо. Любопытство, побуждающее узнавать, открывать, заглядывать по ту сторону холма, пробовать на вкус яблоко - это то, что делает нас людьми. Дантовский Улисс напоминает своим соратникам: «Вы созданы не для животной доли, но к доблести и к знанью рождены» [130] .
Этот мир удивительнее и сложнее любых сюжетов, рассказанных нашими праотцами. Я хочу познакомиться с ним поближе. Чтобы принять неопределенность, не следует бояться чувства таинственного. Ведь мы погружены в таинственность и красоту нашего мира. Мир, раскрываемый квантовой гравитацией, новый и странный, остается полным загадок, сохраняя при этом простую и ясную красоту.