Воспоминания Николая Слонимского. Часть 2
(предыдущая часть: здесь)
Николай Слонимский «Абсолютный слух: История жизни» (Slonimsky Nicolas «Perfect pitch: A life story»)
Перевод с английского Н. Кострубиной и В. Банкевича.
«Композитор», Санкт-Петербург, 2006 г.
Из Главы 2
Мой дедушка изобрел телеграф
История интеллектуального развития нашей семьи являет всепроникающую способность к чисто теоретическому мышлению, независимо от культурной или национальной среды. Семья моего отца родом из Польши. Мой двоюродный брат Антоний прославленный польский поэт. Два оставшихся в живых брата стали русскими писателями, а сестра - литературным критиком,
написавшим немало рецензий для русских эмигрантских изданий в Париже и Нью-Йорке. Если говорить обо мне, то из меня получился музыковед, живущий в Америке. По материнской линии свои интеллектуальные достижения смогли наглядно продемонстрировать мой дядя Семен Венгеров, выдающийся литературный критик, и тетя Зинаида Венгерова, замечательная переводчица и литератор, писавшая об иностранной литературе. Музыкальным даром была отмечена и моя знаменитая тетя Изабелла Венгерова, ставшая в Америке легендой среди преподавателей фортепианной игры.
Моя мать без конца говорила о гениальности Слонимских, так что у меня в результате развилось отвращение к этому слову. Но она добавляла также, что гениальность часто сочетается с отсутствием простой человечности, и рассказывала мне жуткие истории о предках отца. Это, очевидно, подразумевало, что, какая бы бесчеловечность ни таилась в моей душе, она досталась мне в наследство по отцовской линии. Из всех этих повестей самая
отвратительная - о моем прадеде со стороны отца, Абрахаме-Якобе Штерне. Его дочь влюбилась в бедного студента-еврея, а прадед был твердо настроен против их свадьбы. К тому же его раздражала неаккуратность дочери в доме и ее неумение чисто стирать свои вещи. Когда жених явился на ужин, Штерн сунул ее грязные чулки в супницу. Их обнаружили только после того, как суп был подан и съеден, и это так потрясло молодого поклонника, что больше он никогда не появлялся в их доме. В конце концов дочь Абрахама Штерна вышла замуж за моего деда по отцовской линии, Хаима-Зелига Слонимского, и именно его генам, как предполагается, я обязан большей частью своих чудачеств. Если бы мой прадед по отцу не был таким невыносимым сквалыгой и не подсунул нестиранные чулки дочери в супницу, а позволил бы ей выйти замуж за того поклонника и стали бы они плодиться и
размножаться, неужели я был бы тогда лишь на три четверти я?
В истории еврейской культуры Абрахам Штерн был заметной фигурой. Он родился в 1760 году. (Когда размышляешь о том, что от середины XVIII века тебя отделяют всего лишь три поколения, наполняешься восторгом и трепетом перед хронологией.) Примерно в 1810 году Штерн изобрел счетную машину, и чудесная штуковина обеспечила ему приглашение продемонстрировать свое арифметическое искусство перед русским царем Александром I.
Необычайная честь для еврея! Флигель-адъютант предложил математическую задачу. Царь, который сам баловался наукой, обмакнул гусиное перо в чернила и начал расчеты на большом листе бумаги. Не успел он закончить предварительные арифметические действия, как мой прадед уже объявил решение. Царь посмотрел на него озадаченно и сказал: «Машина хороша, а вот еврей плох». Быть умнее государя считалось серьезным нарушением этикета.
В городском музее Познани хранится портрет Абрахама Штерна в полный рост. Находясь в 1963 году в Польше, я провел некоторое время у изображения моего прадеда. Я разглядывал его лицо, обрамленное роскошными баками, и спрашивал себя: неужели в моей телесной оболочке есть восьмая часть его генов?
Отношение моей матери к членам отцовской семьи было двойственным. С одной стороны, они были гениями, а с другой - злыднями. Мама часто говорила «пся крев», что значит «собачья кровь». Это единственное выражение, которое она знала по-польски…
…Сколько я себя помню, моя мама рассказывала удивительные истории о дедушке, который был гением, но гением непрактичным. «Не встань на его дорожку», предостерегала она. Именно это с неизбежностью и случилось - я пошел прямо по следам, оставленным его калошами. В качестве примера непрактичности моего деда мама рассказывала, что он изобрел электрический телеграф, но не потрудился получить на него патент: ему было достаточно самого акта изобретения; покончив с бумажной работой, он сказал жене: «Сара, я только что изобрел телеграф. Теперь посмотрим, сколько потребуется времени им, чтобы его изобрести».
Пролетели годы, и из Америки пришли вести о первом успешном испытании нового удивительного средства связи. «Принеси-ка те мои старые бумаги», - скомандовал дед жене и, стряхнув с них пыль, накопившуюся за десяток лет, принялся сравнивать свои выкладки со сведениями об американском открытии. «Молодцы! - воскликнул он после проверки. Всё совершенно правильно сделали!» После этого он выбросил свою рукопись. Но давняя история, которую мама имела обыкновение рассказывать для наставления меня на путь истинный, получила официальное подтверждение через заявления самого правительства России!
Я отследил первую публикацию этой истории в сообщении агентства «Ассошиэйтед пресс», опубликованном в парижском номере «Нью-Йорк геральд трибьюн» за 23 августа 1952 года под заголовком: «Москва претендует на первенство в изобретении телеграфа». В статье говорилось о конкретной разработке многоканальной системы телеграфной связи, а в качестве источника упоминалась статья двух советских военных инженеров, подполковников Городничина и Шляпоберского, опубликованная в газете
«Красная звезда» за 19 августа 1952 года. Я достал экземпляр этого выпуска; статья «Славные страницы истории отечественной науки и техники» отражала общую советскую тенденцию того времени требовать признания первенства России во всех изобретениях, начиная от лампы накаливания и заканчивая аэропланом.
Абзац, относившийся к изобретению моего деда, гласил:
«Во время работы в Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде мы обнаружили письмо, написанное 3. Я. Слонимским, датированное 15 апреля 1858 г. и адресованное в канцелярию Министерства путей сообщения России. Автор письма был выдающимся русским ученым, который в 1854 г. получил награду от Российской Академии наук за изобретение счетной машины, основанной на придуманной им самим оригинальной математической системе. В этом письме он проявил совершенное понимание процессов, происходящих в двухпроводном телеграфе, и впервые предложил метод устранения определенных трудностей, связанных с передачей сообщений по одному проводу. В 1859 г. он выпустил отдельную брошюру, в которой содержалось подробное описание этого метода (Речь идет об опубликованном 3. Я. Слонимским «Описании способа передачи двух различных депеш и в то же самое время приема двух других депеш по одному и тому же проводнику» (1859)). При сравнении предложения Слонимского с подобными схемами, разработанными американскими учеными Стирном в 1871 г. и Эдисоном в 1874 г., оказывается, что ни один из американцев не привнес ничего нового. Таким образом, изучение исторических фактов позволяет заключить, что нашему Отечеству принадлежит первенство в изобретении двухпроводного электрического телеграфа, которое ученый 3. Я. Слонимский сделал достоянием общественности за 12 лет до Стирна и за 15 лет до Эдисона».
Образ моего деда как неприспособленного к жизни гения возник отчасти благодаря биографии, опубликованной в 1900 году в Российской энциклопедии еще при его жизни (он умер в 1904 году в возрасте девяноста четырех лет):
«Математические дарования и изобретательность, которыми он в молодости поражал ученых-теоретиков и практиков, не нашли себе надлежащего применения, отчасти вследствие неблагоприятных условий воспитания и быта русских евреев того времени, отчасти под влиянием личных особенностей ума и характера С. <…> Maтeриальные заботы долго не покидали его, а умение устраивать свои дела было ему совершенно чуждо. Найдя решение какой-нибудь теоретической или практической задачи, он не торопился печатать свою работу часто довольствовался лишь тем умственным удовлетворением, которое она ему доставляла; модели и чертежи его изобретений иногда откладывались им в сторону на многие годы, до тех пор пока заграничные специальные журналы не сообщали об этих изобретениях как о новых успехах техники, составляющих заслугу
какого-нибудь немецкого или французского инженера».
Среди семейных преданий, поведанных моей матерью, была еще история с солнечным затмением в Белостоке - родном городе деда. Там расположилась для наблюдений немецкая астрономическая экспедиция, Местные жители разглядывали сияющие телескопы с опаской, смешанной с любопытством. Мой дед, тогда еще совсем юный, тоже следил за приготовлениями. Один из
немецких астрономов заговорил с ним (говорящие на идиш довольно хорошо понимают элементарный немецкий). «Солнце постепенно скроется, и день станет темным, как ночь, - объяснил он. - Но не нужно бояться, через некоторое время солнце снова засияет». Дед внимательно выслушал лекцию, после чего сказал на сносном школьном немецком: «Это все я знаю. Но мне
непонятно, как вы собираетесь провести мало-мальски стоящие
наблюдения за короной без линз с двойной дифракцией». Немец был ошарашен: «Откуда тебе все это известно?» - спросил он. «Да каждый мальчишка в деревне знает такие простые вещи», ответил дед…
…Если саге о затмении не хватает документального подтверждения, то фамильные притязания на то, что мой дедушка придумал меридиан, не могут быть оспорены. Эта линия, подписанная именем Слонимского, обозначена на карте мира, которая иллюстрирует в Еврейской энциклопедии статью о линии перемены дат. Меридиан Слонимского, конечно, не заменил Гринвич, но так приятно иметь в семье личный меридиан! Увлечение моего деда
меридианом в частности и долготой вообще не было пустым капризом. Он серьезно занимался исследованием проблемы точного времени празднования шабата ", раз уж шарообразная форма Земли была в конце концов признана религиозными учеными. Задача, которую рассматривал мой дед, состояла в следующем: два гипотетических еврея наблюдают закат солнца с двух близлежащих островов в Тихом океане, разделенных международной линией перемены дат. Таким образом, для еврея на острове к западу от условной границы этот день - пятница, а для еврея к востоку от нее - все еще четверг. Когда же эти гипотетические евреи должны отмечать шабат, который начинается, согласно еврейскому закону, на закате пятницы?
Дед предложил ясное и определенное решение этой проблемы в послании местному совету раввинов «Какой шабат должен соблюдать еврей, путешествующий на Дальнем Востоке?» В этом письме он пошел на уступки гражданским властям земель, которые посетит еврей-путешественник, и вместе с тем не пожертвовал главным постулатом веры о центральном местоположении Иерусалима; земной шар был поделен на две равные части международной линией перемены дат по 145° 13' 25'' западной долготы от Гринвича - «меридианом Слонимского».
Главным астрономическим явлением, случившимся за жизнь моего деда, было прохождение кометы Галлея в 1835 году. Комета 1811 года, зловеще висевшая в небе России накануне нашествия Наполеона, наполнила умы людей ужасом и воспринималась как апокалиптический знак конца света. Чтобы развеять этот предрассудок у своих соплеменников, мой дед опубликовал краткий астрономический трактат на иврите, доступно объяснив в нем астрономические феномены сквозь призму законов природы.
Оба мои дяди по отцовской линии были людьми интеллигентного труда. Ванда Ландовская, знаменитая клавесинистка, познакомилась с ними в Варшаве. От нее я услышал забавные истории о дяде Станиславе, докторе медицины, который был известен более как рассказчик анекдотов, нежели как врач. Он буквально ошарашивал своих пациентов, говоря им, будто медицина всего лишь экспериментальная наука и предел его мечтаний - быть
уверенным, что прописанные пилюли и порошки не причинят вреда: они - плацебо, действие которых рассчитано только на веру больного в их целебную силу. Выслушав его убедительные рассуждения, пациент обычно отправлялся к другому доктору.
Еще один мой дядя по отцовской линии, Иосиф, был преподавателем-лингвистом. Его великий замысел состоял в публикации серии пособий для гостей Польши, желающих выучить польский, русский, немецкий или любой другой язык, на котором говорили в этой стране. Дядя Иосиф даже изобрел новый язык, этимологически заимствованный из латыни, испанского и итальянского, и назвал его «универсальным романским языком»…
…Самым замечательным представителем польской ветви нашей семьи был Антоний Слонимский, сын Станислава. В оригинальной, польской версии моей фамилии - Słonimski - буква "I" перечеркнута и звук ее превращается в сонант, так что фамилия произносится как «Суонимски». Польша - единственная европейская страна, жители которой не испытывают никаких трудностей с произношением моей фамилии. Когда в декабре 1962 года
по пути в Россию я приземлился в аэропорту Варшавы, таможенник спросил меня, не родственник ли я Антония. «Он мой двоюродный брат», - гордо ответил я. Таможенник пропустил мой багаж без проверки.
Когда нацисты заняли Польшу, Антоний уехал в Лондон. После войны он вернулся в Варшаву и не без труда ужился с новым коммунистическим режимом. Владислав Гомулка, премьер-министр коммунистической Польши, был другом Антония с дореволюционных времен и принял его без церемоний. Как верный сын партии, Гомулка пытался выжать из него информацию об антикоммунистических группах поляков в Лондоне: правда ли, что Антоний вернулся в Польшу по их поручению с особой миссией? Ответ был такой, какой и можно было ожидать от Антония:
«Друг Гомулка,- сказал он премьер-министру, - я не вынесу пыток. Поэтому, пожалуйста, не трать попусту время на то, чтобы созывать своих заплечных дел мастеров. Просто перечисли мои преступления и дай мне подписать признание». Гомулка был глубоко обижен ответом, и дружба распалась. Однако никаких действий в отместку не последовало. Антонию с женой разрешили занимать квартиру в Варшаве на аллее Роз и позволили печатать заметки в литературном варшавском еженедельнике. Государственное издательство Польши выпустило великолепный двухтомник его старых стихотворений. Но в результате чьего-то умелого нажима издание так и не попало на прилавки…
…Своеволие и постоянное желание противоречить было неистребимым свойством ума Антония. В год запуска первого искусственного спутника Земли все ждали, что советский человек первым полетит на Луну, Антоний же опубликовал стихотворение, в котором страстно молил оставить это небесное тело поэтам. В советской прессе стихотворение охарактеризовали как реакционное, написанное с намерением подорвать веру общества в советскую космическую программу. Изменчивый медовый месяц Антония с польским коммунистическим режимом закончился, когда в одной из своих статьей он пропел дифирамбы детскому часу на Государственном Польском радио - особенно той передаче, которая выходила ежедневно в 19 часов. «Как мастерски переплетены в этих сказках правда и вымысел, как это оригинально и находчиво!» - восклицал Антоний. Редактор прозевал самую суть: час, обозначенный автором, был отведен для выхода в эфир новостей от правительства Польши. Статья произвела сенсацию в уличных кафе Варшавы, а номер «Вядомостей литерацких», в котором она была напечатана, стал раритетом. В публикации следующих заметок Антонию
сразу было отказано, и он был вынужден перейти на советский метод самиздата, чтобы его произведения могли быть прочитаны.
Антоний погиб в 1976 году в нелепой автомобильной катастрофе под Варшавой. Он никогда не умел водить машину и доверил руль женщине, а она врезалась в телеграфный столб.
Доктору Нейлу Розенштейну из города Элизабет, штат Нью-Джерси, - специалисту в области генеалогии по призванию - я обязан тем, что он проследил мое родословное древо по материнской линии вплоть до пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-прадеда Беневисте. Такое странное для еврея имя объясняется тем, что Беневисте принадлежал к испанской еврейской общине. Он был изгнан из Испании во время всеобщего
погрома, учиненного королевой Изабеллой в том же году, когда она послала Колумба найти западный путь на Восток. Потомки Беневисте обосновались в Центральной Европе. По этой линии наиболее примечателен из моих предков МаХаРал (рабби Иегуда Лёв) из Праги - создатель оригинального еврейского робота, легендарного Голема, живший в 1525-1609 годах. MaХаРал родил Бецалеля, который умер в 1600 году. Бецалель родил супругу
Зехарии, известного как Пророк. Зехария родил Арье-Лейба, известного как Высокий и служившего главным раввином Кракова (умер в 1671 году). Лейб родил Зехарию-Менделя (умер в 1706 году), а тот родил Симеона-Земеля, который родил Элиэзера-Липмана. Последний родил Песель, жену Ехиэля-Михаэля Эпштейна (умер в 1812 году). Эпштейн взял себе имя небольшого
немецкого городка, в котором укрывался от враждебных режимов. Он дал жизнь Симеону-Земелю Эпштейну (умер в 1854 году), который обосновался в Варшаве и чей сын Иегуда Эпштейн (умер в 1879 году) приобрел известность как ученый-талмудист. Моя бабушка Полина Венгерова, в девичестве Эпштейн, была его дочерью.
Из литературных светил нашего рода в России с уважением вспоминают имя Зинаиды Эпштейн-Венгеровой, за ее прекрасные переводы с иностранных языков. Она много лет прожила в Лондоне, где перевела произведения нескольких британских авторов, в том числе, Бернарда Шоу (которого она тепло вспоминала как высокого человека с развевающейся рыжей бородой) и Герберта Уэллса.
Позднее тетя Зинаида вышла замуж за поэта Николая Минского, дальнего родственника, чья настоящая фамилия - Виленкин… Он был известным поэтом романтического и символистского направлений.
В юности Минский входил в различные революционные группировки - не очень рьяные, но достаточно опасные, чтобы царская охранка стала за ним охотиться. Ему обычно удавалось избежать ареста, и в конце концов он уехал в Париж. По возвращении на родину Минский оставил след в истории, редактируя совместно с Лениным газету «Искра», выходившую пару лет благодаря либеральным реформам, которые последовали за неудавшейся революцией 1905 года. Ленин использовал Минского в сугубо практических целях, поскольку поэт получил право на публикации, а Ленин был слишком глубоко вовлечен в революционное движение, чтобы ему разрешили печататься. Когда политическое давление несколько ослабло, Ленин высокомерно уволил Минского с поста соредактора. «Избавьтесь от поэта», -
приказал он. Но большевистское правительство назначило Минскому пожизненную пенсию…
Минский умер от рака в Париже в 1938 году. Тетя Зинаида уехала к Изабелле в Нью-Йорк, где умерла в 1941 году.
Самым знаменитым среди родственников матери был ее брат Семен Афанасьевич Венгеров - профессор русской литературы и редактор произведений Пушкина, Шекспира, Шиллера и других классиков, собрания сочинений которых выпускались в богато иллюстрированных изданиях. Наиболее значительным же его вкладом в литературоведение явился Критико-биографический словарь русских писателей, который не был опубликован и сохранился в виде картотеки из десятков тысяч карточек, заполненных информацией о русских писателях, включая личные письма таких гигантов, как Толстой и Тургенев. Студенты до сих пор совершают паломничества в Венгеровскую картотеку за материалами для своих исследовательских работ…
…Трагичный контраст с аномально высокой интеллектуальностью нашего семейства составляло его полное пренебрежение к навыкам ручного труда. Когда после революции общественное устройство старой России начало рушиться, семья пала жертвой своего неумения приспосабливаться к изменяющимся условиям жизни. Я вспоминаю дядю Семена, со слезами на глазах сокрушающегося из-за того, что его самый младший сын так и не на-
учился пользоваться спичками, дабы разжечь самовар. Однако в возрасте десяти лет мальчик уже помогал дяде при составлении указателя к одной из его книг. У ребенка не было ни малейшего иммунитета, и он умер через несколько дней после смерти дяди Семена в их старой квартире; оба погибли от брюшного тифа и хронического недоедания. Всеволод, единственный сын дяди Семена с практической жилкой, счастливо женился, успешно окончил университет и вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию. При царском режиме он на короткий срок был заключен в тюрьму, а после революции стал комиссаром от правительства Керенского в русской армии. По иронии судьбы Всеволод оказался жертвой революции: во время жестокого правления Сталина, а именно в 1941 году, он был расстрелян - очевидно, лишь по той причине, что ранее принадлежал к меньшевикам. Его реабилитировали после смерти Сталина, и вдова получила соответствующее посмертное свидетельство, восстанавливающее все права и привилегии, которых он был лишен как «враг народа».
Еще юношей я полностью осознал проклятие пут интеллектуализма, который разрушил жизнь стольких членов моей семьи. Я попытался тренировать не только свой мозг, но и свое тело правда, без особого успеха. Летом 1910 года в Финляндии я даже брал уроки плавания. Мой инструктор, строгий финн, спустил меня в плавательный бассейн на пропущенной через блок веревке
и показал, как двигать руками и ногами, чтобы оставаться на плаву. Но как только он прекращал меня поддерживать, я тонул. Доведенный до отчаяния, инструктор разражался градом финских ругательств. «Perkele sata! (Дьявол чертов! (фин.)) - кричал он, добавляя по-русски: - Ты дурак, мальчик». Я так и не научился плавать.
Сорока годами позже я решил научиться водить автомобиль. Записался на курсы в бостонскую автошколу; мне дали инструкцию по вождению, которая начиналась так: «Вы, возможно, наблюдали за пианистом в ночном клубе и восхищались его умением играть обеими руками, которые одновременно ударяют по различным клавишам и производят красивую музыку. Водить
автомобиль намного легче, но, тем не менее, Вы должны изучить основные правила, прежде чем займете место в водительском кресле». «О, дайте мне пианино», - думал я. Обычный курс обучения вождению состоял из шести получасовых занятий с инструктором в машине с двойным управлением. Но у меня никак не получалось скоординировать нажатие педалей сцепления и
газа - двигатель без конца глох, скрежет шестеренок был устрашающим. И только после пятьдесят третьего занятия мне позволили солировать. Я спросил инструктора, был ли я самым неспособным в школе, «Ну нет! - ответил он. - Всегда найдется еще какая-нибудь миссис Голдмен».
Интеллектуальное богатство нашей семьи включало и шахматный ген. Его основным носителем был Семен Алапин, троюродный брат моей матери. Его имя известно шахматистам всего мира благодаря так называемой Славянской защите. Парадоксальным образом она была увековечена в одной из самых блестящих партий в истории шахмат, которую Алапин проиграл международному гроссмейстеру Нимцовичу: последний пожертвовал коня, чтобы заманить соперника в хитросплетение ходов. Со всех сторон грозил мат, и Алапин сдался. Каждый раз, разбирая эту партию, я чувствую, что моя фамильная гордость оскорблена…
Но человеком он был очень хорошим. Когда в 1915 году мой брат Владимир умирал от туберкулеза, Алапин предложил моей матери сыграть с ним шахматную партию и при этом дать ему победить. Владимир был прирожденный шахматный гений и даже заработал рубль на сеансе одновременной игры, который давал известный русский мастер Евгений Зноско-Боровский. Но тогда, в 1915 году, Владимир был слишком плох, чтобы воспользоваться добротой Алапина.
Театральную сферу в семье представлял Александр Таиров, настоящая фамилия которого - Корнблат. Мои самые ранние воспоминания о нем связаны с острым чувством зависти при виде того, как беспечно и долго целовался он с пухленькой рыжей девчонкой на вечеринке у дяди Семена. Мать Таирова и моя мама были двоюродными сестрами. Таиров основал Московский Камерный театр и ввел «конструктивистский» принцип постановки, когда актеры ходят вверх и вниз по лестнице, символизируя тем
самым меняющееся эмоциональное состояние героев. После короткого шквального успеха в авангардистских кругах Москвы театр Таирова был запрещен советскими властями как формалистическое извращение театрального искусства.
Странным исключением из нашей, казалось бы, интеллектуальной семьи был мой племянник-горемыка Дмитрий, или Митя, сын моей несчастной сестры Юлии. Он измучил ее, провозглашая свои разнообразные болезни - умственные, физические и сексуальные… За всю свою жизнь Митя только один раз устроился на оплачиваемую работу - посыльным в «Уэстерн юнион», где проработал несколько месяцев в 1940-х годах. Только призыв в армию США спас его от колонии несовершеннолетних преступников. В армии его быстро комиссовали как неврастеника и назначили пенсию в сто долларов ежемесячно. После этого он поселился в Париже, где и перебивался…
Юлия глубоко переживала неспособность Мити организовать свою половую жизнь. Она даже пыталась устроить ему любовное свидание с одной из своих знакомых женщин. Митя с готовностью явился на встречу, но оказался несостоятелен, и женщина вышвырнула его из квартиры.
Однажды Юлия сказала мне с полной убежденностью, что лучше заразиться сифилисом, чем оставаться девственницей. Она знала, о чем говорит, ибо была замужем за русским актером, неким Петром Сазоновым, сыном глухонемых родителей. Имело ли такое происхождение какую-то связь с его специфической неполноценностью - неясно, но он был абсолютным импотентом. Самое большее, на что он был способен, так это время от времени одаривать мою сестру поцелуями, на что и уходили все его силы. Непостижимо, но, кажется, Юлия понятия не имела о механизме человеческого размножения и после двенадцати лет замужества решила проконсультироваться у гинеколога, почему у нее нет детей. Доктор осмотрел ее и в изумлении воскликнул:
«Черт побери, да вы девственница!» Он тут же предложил ей свою кандидатуру, чтобы положить конец такому состоянию дел, но она в ужасе выскочила из кабинета.
В возрасте тридцати шести лет Юлия встретила настоящего мужчину, русского художника Николая Милиоти, который галантно предложил ей свои услуги, дабы покончить с ее унизительным положением. Однако он предупредил Юлию, что хотя и согласен подарить ей ребенка, но не берет на себя никаких финансовых обязательств. Николай объяснил, что он homme du monde («светский человек») и нравится женщинам и что его услуги для Юлии будут своеобразным актом милосердия. Плодом этой благотворительности и стал несчастный Митя, который родился в Болгарии в 1921 году.
Демон генетики капризен. Раскладывая свой молекулярный пасьянс, он проделывает фокусы с человеческой колодой карт, в которой существует несколько джокеров, способных маскироваться подобно хамелеону. Одних откидывают, другие являются под видом фигурных карт. В этой игре вслепую мой племянник-неудачник Митя оказался пустым джокером. С другой стороны, Сергей Слонимский - сын моего брата Михаила - наделен лучшими фамильными хромосомами. Его отец был писателем, но Сергей обратился к музыке. В нашей семье музыкальные наклонности раздавались «ходом шахматного коня»: тетя Изабелла вручила свой музыкальный талант мне, Сергей принял его от меня.
В области фортепианной игры моя тетя стала одним из самых выдающихся педагогов своего времени, я изменил курс в сторону музыкальной теории, Сергей же нашел свое место в ряду лучших советских композиторов. Впервые я увидел его в 1935 году во время поездки в Россию. Тогда это был маленький ребенок, затем он стал подающим надежды молодым композитором, когда я приезжал в Россию в 1962 году, и признанным мастером советской музыки - в 1985-м. Хотя мы творим в разных полушариях и в двух различных культурах, нас соединяет нежная сердечная привязанность.
следующая часть: здесь