Выставка купеческого портрета. О чем рассказали детали
Сегодня я хочу рассказать вам о том, как я посетил выставку купеческого портрета в Историческом музее, и с какими удивительными историческими лицами я там познакомился. Придя на выставку я оказался в зале, наполненном людьми. Они молча смотрели на меня, и каждый из них ждал, чтобы рассказать историю своей жизни. Перескажу вам некоторые из них.
* * *Сначала я предстал перед очами суровой дамы, Надежды Викуловны Кузнецовой. Слегка прищуренные серые глаза ее пристально вглядывались в меня из-под прямых, слегка сдвинутых бровей. Уголки губ поджаты. Левой рукой она опиралась на пустое кресло. Странное это было кресло. Детально прописанное, яркое, оно казалось чужеродным предметом, сильно выделяющимся по сравнению с темным фоном и строгим черным платьем женщины.
Когда-то в этом кресле сидел купец Кузнецов, хозяин дома. Хозяйка, Надежда Викуловна, стояла у него за спиной по правую руку, помогая вести дела.
"А теперь все одна вертишься. Покинул меня, да дела-то все оставил. А дел этих... Вот и стоишь в этом тяжелом душном траурном платье целый день."
И совсем по-другому заговорило со мной ее лицо. На нем уже читается усталость и мука. Пустое кресло же становится вторым лицом на портрете. Недолго прожила Надежда Викуловна после смерти мужа, пять лет всего.
Обратите внимание на то как деликатно работает художник. Это не изображение скорби, как в картине "Неутешное горе" Ивана Крамского, а портрет скорбящего человека.
Неутешное горе. Иван Крамской 1884 Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
* * *
В музейном зале мне повстречалась еще одна женщина с пустующим креслом, Евгения Антоновна Селиванова. На этом портрете мое внимание привлекли предметы, изображенные на подоконнике рядом с ней.
Заметнее всего среди них походный набор медицинских инструментов. Кому они принадлежат, подумал я. Невероятным было бы предположить, что ими пользовалась женщина. Потому что, хотя дамы и проходили во время войны курсы сестер милосердия, хирургические операции все же не проводили. Следовательно, сумочка принадлежит купцу Селиванову, который вполне мог получить в молодости медицинское образование и подвизаться полевым врачом в одной из многочисленных войн начала XIX века. Возможно, молодой выпускник медицинского института извлекал шрапнель под Москвой, возможно, он ночевал в солдатском лагере под Парижем.
Боевых наград Селиванов, к сожалению, не стяжал. Иначе Евгения Антоновна без ложной скромности показала бы нам и их. Возможно, такой наградой для молодого представителя торгового сословия, не имеющего прав на ношение ни солдатских, ни тем более офицерских наград, стал богато украшенный письменный прибор.
Кружевная лента же является сентиментальным сувениром. Когда-то она украшала подвенечное платье молодой девушки Жени.
Купцом Селиванов стал оборотистым. Для своей семьи он купил, а может и построил сам, просторный загородный дом, в котором Евгения Антоновна, интересная женщина с иронической полуулыбкой и глубоким взглядом, жила не один год после его смерти. Не бедствуя жила, надо сказать, хоть и без пышной роскоши. Обратим только внимание на кружевную сорочку, рукава и воротник которой выглядывают из под бархатной кофты.
Сложную и интересную жизнь прожил Селиванов, незаурядной личностью он был. За портрет посредственности великий художник Василий Андреевич Тропинин не взялся бы.
* * *
Следующий портрет стал для меня настоящей загадкой.
Про себя я назвал эту женщину, Мойрой, одной из богинь судьбы, прядущих нить человеческой жизни. Спокойный глубокий взгляд, безэмоциональное, лишенное возраста лицо: художник сгладил все мелкие морщинки, оставив самые характерные. Эти-то мимические морщины и выдают в Мойре привычку хмуриться. Ее скромный на первый взгляд наряд поражает роскошными деталями: золотые серьги, жемчужная булавка, кружевной воротник, синий шелковый узор на покрывале. Сидит же она в резном кресле красного дерева. Понятно, что мы имеем дело со строгой хозяйкой, требовательной и неуступчивой, она не привыкла пускать пыль в глаза, но знает цену изящным вещам.
Например таким, как египетская статуэтка на столике у левого края картины. Она не сразу бросилась мне в глаза из-за того, что стоит в тени. Как она могла попасть в дом русской купчихи середины XIX века? И что содержится в ней? Благовония? Медицинские мази? О чем молчит этот миниатюрный сфинкс? Как бы то ни было, эта вещица так дорога сердцу своей хозяйки, что та пожелала взять ее с собой в вечность.
Но самая главная тайна этой картины в том, что заставило меня дать купчихе Тарасовой, имя греческой богини. Что хотел сказать художник, изобразив в руках пожилой женщины символическую пряжу на замысловатой вилочке? Спрятанные в тени тяжелых век глаза не дали мне ответа. И сейчас я время от времени смотрю на репродукцию этого портрета, надеясь разгадать предложенную шараду.
* * *Сначала я предстал перед очами суровой дамы, Надежды Викуловны Кузнецовой. Слегка прищуренные серые глаза ее пристально вглядывались в меня из-под прямых, слегка сдвинутых бровей. Уголки губ поджаты. Левой рукой она опиралась на пустое кресло. Странное это было кресло. Детально прописанное, яркое, оно казалось чужеродным предметом, сильно выделяющимся по сравнению с темным фоном и строгим черным платьем женщины.
Когда-то в этом кресле сидел купец Кузнецов, хозяин дома. Хозяйка, Надежда Викуловна, стояла у него за спиной по правую руку, помогая вести дела.
"А теперь все одна вертишься. Покинул меня, да дела-то все оставил. А дел этих... Вот и стоишь в этом тяжелом душном траурном платье целый день."
И совсем по-другому заговорило со мной ее лицо. На нем уже читается усталость и мука. Пустое кресло же становится вторым лицом на портрете. Недолго прожила Надежда Викуловна после смерти мужа, пять лет всего.
Обратите внимание на то как деликатно работает художник. Это не изображение скорби, как в картине "Неутешное горе" Ивана Крамского, а портрет скорбящего человека.
Неутешное горе. Иван Крамской 1884 Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
* * *
В музейном зале мне повстречалась еще одна женщина с пустующим креслом, Евгения Антоновна Селиванова. На этом портрете мое внимание привлекли предметы, изображенные на подоконнике рядом с ней.
Заметнее всего среди них походный набор медицинских инструментов. Кому они принадлежат, подумал я. Невероятным было бы предположить, что ими пользовалась женщина. Потому что, хотя дамы и проходили во время войны курсы сестер милосердия, хирургические операции все же не проводили. Следовательно, сумочка принадлежит купцу Селиванову, который вполне мог получить в молодости медицинское образование и подвизаться полевым врачом в одной из многочисленных войн начала XIX века. Возможно, молодой выпускник медицинского института извлекал шрапнель под Москвой, возможно, он ночевал в солдатском лагере под Парижем.
Боевых наград Селиванов, к сожалению, не стяжал. Иначе Евгения Антоновна без ложной скромности показала бы нам и их. Возможно, такой наградой для молодого представителя торгового сословия, не имеющего прав на ношение ни солдатских, ни тем более офицерских наград, стал богато украшенный письменный прибор.
Кружевная лента же является сентиментальным сувениром. Когда-то она украшала подвенечное платье молодой девушки Жени.
Купцом Селиванов стал оборотистым. Для своей семьи он купил, а может и построил сам, просторный загородный дом, в котором Евгения Антоновна, интересная женщина с иронической полуулыбкой и глубоким взглядом, жила не один год после его смерти. Не бедствуя жила, надо сказать, хоть и без пышной роскоши. Обратим только внимание на кружевную сорочку, рукава и воротник которой выглядывают из под бархатной кофты.
Сложную и интересную жизнь прожил Селиванов, незаурядной личностью он был. За портрет посредственности великий художник Василий Андреевич Тропинин не взялся бы.
* * *
Следующий портрет стал для меня настоящей загадкой.
Про себя я назвал эту женщину, Мойрой, одной из богинь судьбы, прядущих нить человеческой жизни. Спокойный глубокий взгляд, безэмоциональное, лишенное возраста лицо: художник сгладил все мелкие морщинки, оставив самые характерные. Эти-то мимические морщины и выдают в Мойре привычку хмуриться. Ее скромный на первый взгляд наряд поражает роскошными деталями: золотые серьги, жемчужная булавка, кружевной воротник, синий шелковый узор на покрывале. Сидит же она в резном кресле красного дерева. Понятно, что мы имеем дело со строгой хозяйкой, требовательной и неуступчивой, она не привыкла пускать пыль в глаза, но знает цену изящным вещам.
Например таким, как египетская статуэтка на столике у левого края картины. Она не сразу бросилась мне в глаза из-за того, что стоит в тени. Как она могла попасть в дом русской купчихи середины XIX века? И что содержится в ней? Благовония? Медицинские мази? О чем молчит этот миниатюрный сфинкс? Как бы то ни было, эта вещица так дорога сердцу своей хозяйки, что та пожелала взять ее с собой в вечность.
Но самая главная тайна этой картины в том, что заставило меня дать купчихе Тарасовой, имя греческой богини. Что хотел сказать художник, изобразив в руках пожилой женщины символическую пряжу на замысловатой вилочке? Спрятанные в тени тяжелых век глаза не дали мне ответа. И сейчас я время от времени смотрю на репродукцию этого портрета, надеясь разгадать предложенную шараду.