Советская мифология. Миф 2 - Социалистическое соревнование (часть 1)
Советские руководители были знатные забавники и за время «эксперимента» придумали для народного развлечения много разных приколов. Обилие оных приколов объяснялось, конечно же, «режимом жёсткой экономии» (в просторечьи дефицитом), сопровождавшим фактически весь период «мудрого руководства» советских руководителей. И вот, дабы народ не изникал духом и не бухтел слишком активно, советские руководители (во главе с лучезарным вождём Иосифом «Сталиным») придумали в конце 1920-х такой прикол, как массовое вздутие у народа (в основном, промышленно-рабочего) энтузиазма и связанных с ним настроений типа «вот сейчас напряжёмся, построим социализм, а уж потом-то - ух знатно оттянемся!..» Задача облегчалась тем, что молодёжи было в те годы немало, а она на такие настроения особо падка.
Облекалось это вздутие энтузиазма в форму, известную под названием «социалистическое соревнование». Соревновались, что в 20-е, что в 70-е (ага, это был долгоиграющий прикол), в основном за повышение производительности труда - ибо, как учил бывший в советском пантеоне главным Ульянов-«Ленин», уж ежели чем передовой социализм и заборет загнивающий капитализм, так токмо повышением этой самой трудовой производительности.
Подобные приколы, конечно, в основном несли не более чем известность и славу для передовиков (хотя в 30-е к известности и славе прилагались ещё и неиллюзорные ништяки вроде цельной квартиры вне очереди и без посторонних сожителей, путёвок на юга, перевода с работы на производстве на работу в «менеджмент», а то и в госструктуры и т.п.), но молодёжь, как известно, падка не только на вышеуказанные настроения, но и на славу с известностью - как говаривал великий российский сатирик Михаил Евдокимов (покойник), «ума-то нету».
В целом, чем дальше уходит совэпоха в прошлое, тем яснее выясняется, что какого-то особенно эффективного эффекта (sicъ!) оные соцсоревнования для экономики не имели. К производительности труда самой загнивающей из капиталистических стран (САСШ) «великий, могучий» и близко не подходил, не шибко превозмогал (если вообще превозмогал) и производительные достижения европейских буржуев - это даже согласно официальной статистикепропаганде. В годы «лихих 90-х» и «путинизма» когда-то излюбленный сюжет советской «историографии» резко утерял во внимании как публики, так и историков, и сейчас мало кому интересен и даже известен. В тематических изданиях «для своих» ностальгирующие товарищи от времени до времени публикуют краткие конспекты советских статей и книжек о наиболее известных социалистических соревнователях, приурочивая оные к давно всеми, кроме них, забытым «знаменательным датам» - однако аудитория коммунистических изданий явно не может соперничать с аудиторией газет типа «Жизнь» или «Твой день», так что усилия товарищей окупаются только в среде единоверцев.
Меж тем социалистическое соревнование являлось одним из очень важных рычагов не только «вовлечения в производство», но и «воспитания советского человека»: материальная заинтересованность, конечно, играла основную роль, но активно ретушировалась, ибо негоже, а в пропаганде на первое место выступали образы лютой, бешеной коммунистической сознательности рабочего класса, коий, получается, вот так просто, ни за ради чего, окромя идеи, впрягается и начинает во всех смыслах молотить. Вообще говоря, соцсоревнование выступало одним из важнейших рычагов перековки народа из русского в советский и, надо признать, своим идеологическим концом неслабо долбануло как минимум два поколения жителей «этойстраны». В связи с чем я считаю, что надобно отрешиться от предрассудков и погрузиться в сей сюжет, дабы рассмотреть его, разъять и проанализировать на предмет, что же там всё-таки творилось. А то начитаются некоторые бывших химиков-программистов-металлургов и давай нести про массовый героизм и трудовую доблестьИсключительно ради исторического антиресу.
Соцсоревнование прошло в своём развитии несколько стадий: ударничество рубежа 20-30-х, хозрасчётные бригады, стахановское движение середины 30-х, «тысячники» и пр. периода ВОВ, стахановство-ударничество периода «восстановления народного хозяйства», затем, c концa 50-х, - движение за коммунистическое отношение к труду. С 70-х, когда советская экономика уже откровенно стала разваливаться, соревнование фактически превратилось тягостную обязательную фикцию, хотя официально испустило дух только во второй половине 80-х.
Измыслил его, если кто еще не догадался, сам старик Крупский. Ещё в декабре 1917-м он уделил вопросам организации производства немало внимания. Основой для новых форм труда, по его мнению, должны были стать самодеятельная инициатива и таланты, «которых в народе непочатый родник», а также «всенародный учет и контроль», методом же внедрения новых форм управления индустрией - широчайшая пропаганда трудовых достижений. «Ленин» подчеркивал разнообразие трудовых инициатив как «ручательство их жизненности» [1, с. 34]. Долгое время его статья оставалась неопубликованной. Однако во второй половине 20-х начинают появляться инициативы, дух которых вполне духу этой работы соответствовал - в 1926, к примеру, комса с ленинградского завода «Стенька Разин» выступила с инициативой конкурса на звание лучшего производственника. Так что почва, в принципе, была подготовлена. «Как нам организовать соревнование?» напечатали в «Правде» весной 1929, в самом начале индустриализации, примерно в то же время последовали решения «руководящих и направляющих сил общества». Сначала всесоюзная конференция ВЛКСМ (июнь 1928) поставила перед комсомолом задачу показать всей стране «пример трудового энтузиазма и трудовой дисциплины», а затем уже и ЦК ВКП(б) поспел с постановлением «Об очередных задачах комсомольской работы и задачах партийного руководства комсомолом» (февраль 1929). В ём рекомендовалось «настойчиво выявлять и поощрять развитие таких форм добровольчества и соревнования среди рабочей молодёжи, как ударные бригады». Наконец, с призывом ко всесоюзному соревнованию обратился коллектив ленингадского «Красного Выборжца» - и понеслася.
Ударные бригады появляться стали резво, но сразу выявилась особенность, впоследствии ставшая одной из причин неудачи задумки - рабочие старших возрастов, опытные и квалифицированные, на коммуно-комсомольские провокации не поддались и остались в стороне: «Кому нужно - пусть соревнуются, а мы и так работаем не хуже, чем соревнователи» [2, c. 75]. Молодые же, составлявший костяк разворачивающегося движения, не обладали необходимыми знаниями и навыками. Возместить всё это пытались напором и энтузиазмом, что выливалось в максимальное физическое напряжение и «уплотнение рабочего дня» (вплоть до ночных смен). Будущий герой соцтруда, а в те времена рабочий В.Я. Карасёв (или же его литредактор) так вспоминал: «Теперь штурмовщина стала бранным словом. А в первые пятилетки мы любили штормы и штурмы. Да это и понятно. Штурм - не штурмовщина. В ту пору мы ощущали в них первозданную прелесть, потому что работать шли как на приступ, недосыпая ночей, не считаясь со временем» [2, c. 77].
Это оголтелое рвение оказалось весьма похвальным для руководителей предприятий и организаций, приноровившихся затыкать при помощи труда ударников недостатки планирования и организации труда.
Стремясь переломить ход событий в развитии начинания, в мае 1929 ЦК партии издаёт постановление «О социалистическом соревновании фабрик и заводов», после чего собственно «ударническое движение» и стартует по полной программе, «превращаясь в основную форму социалистического соревнования за повышение производительности труда, за укрепление трудовой и производственной дисциплины». Правда, уже здесь проявилась одна из отличительных особенностей любой советской «общественной инициативы» - широкое, раздольное использование административного ресурса. В ударные бригады поголовно загоняли комсомольцев и массово - членов партии (например, в ноябре 1929 партячейка механического цеха Балтийского завода обязала всех коммунистов цеха вступить в бригады) [2, c. 77]. Однако тогда механизм ещё не был отработан, а народ - ещё не слишком запуган респрессиями, так что первый блин вышел комом: выступавшие на состоявшемся в декабре 1929 первом Всесоюзном съезде ударных бригад активисты откровенно признавали, что основная партийная масса не втянулась в социалистическое соревнование, не понимая его значения и «своих обязанностей как членов партии в этом революционном походе» [2, c. 78].
Правда, часто многое зависело от рвения самих партактивистов. Например, в тогдашней Ивановской промышленной области на фабрике «Тульма» решили не миндальничать да лимонничать, а взять быка за рога: организовали «промышленно-трудовой полк». Всё предприятие превратилось в воинскую часть, разбитую по батальонам, ротам, взводам; руководители цехов и отделов стали командирами. Рабочие, входившие в «полк», обязаны были являться на работу в любое время по распоряжению командиров. Аналогичное решение провели в жизнь на Урале (Нижне-Салдинский металлургический завод) и в нескольких других местностях. Естественно, что сами рабочие не выказывали особой удовлетворённости происходящим, сравнивали «большевицкий социализм» с николаевской казармой - но, не имея рычагов прямого влияния на администрацию, могли лишь саботировать работу (чем не пренебрегали).
В январе 1930, в преддверие нового советского праздника - шестой годовщины смерти «Ленина» - в газете «Правда» появилось предложение отметить его ударным ростом ударных бригад. Так как «Правда» являлась печатным органом, не чего-нибудь, а ЦК ВКП(б), все всё поняли. Особенно решил выделиться сибирский крайсовет профсоюзов, который через прессу бросил по региону клич о мобилизации «50 тысяч новых ударников-ленинцев». Щекотливость ситуации заключалась в том, что во всей Сибири на тот момент в целом не набиралось и 20 тысяч промышленных рабочих [2, c. 81]. К сожалению, не имею информации о том, чем результировал клич сибирских профсоюзников, - однако, согласно официальной информации, по Союзу «в короткий срок» количество ударников достигло 1,5 миллиона человек. Причём движение начало развиваться как раз в том направлении, которое активно обсуждалось на первом съезде ударных бригад, - от ударной бригады к ударному цеху, от ударного цеха к ударному предприятию.
Такое расширение ударничества было, без сомнения, призвано способствовать выполнению новых, скорректированных «великим вождём» в сторону резкого увеличения планов пятилетки. Труд ударников в назидание остальным решили поощрять: заносили в списки ударников, вручали почётные грамоты и переходящие знамёна, снабжали в первую очередь и лучшими материалами - но, самое главное, им выделяли увеличенный хлебный паёк, установили повышенные нормы по мясу и жирам (на 25 и 50% соответственно), увеличили количество дней с мясными обедами на предприятиях, в первую очередь выдавали ордера (довольно, впрочем, скудные) на дефицитные промтовары [3, c. 93]. Это стало возможным после принятия в сентябре 1929 решения об образовании фондов содействия социалистическому соревнованию, которые формировались из отчислений предприятий в размере 40% от суммы экономии, достигнутой в результате проведения соревнования. И если поначалу соревнование проявлялось в виде трудового соперничества между родственными предприятиями, то теперь на первый план вышло внутризаводское соревнование между цехами, сменами, бригадами и отдельными рабочими.
Однако слепое администрирование вкупе со льготами впервые (но далеко не в последний раз) привело к эффекту, который тогда получил название «лжеударничества»: в бригады записывались именно ради ништяков. В.З. Роговин в этой связи приводит выдержку из выступления Л. Кагановича перед московским партактивом - тот рассказал о своей беседе с рабочим, задавшим вопрос: «Почему ударнику дали пальто, а мне, неударнику, не дают?» «А ты пойди в ударную бригаду и тебе дадут», - ответил Каганович [4]. Народ в массе своей так и сделал, понятное дело. В результате проверка на Кувшинском заводе (Свердловск), например, показала, что из 1000 ударников только 66 человек добросовестно относились к работе. А несколько индивидов, считавшихся ударниками, были уволены за злостные прогулы. Аналогичные примеры наблюдались и на кожзаводе «Труд», и на заводе «Красный пахарь» [2, c. 82]. Естественно, что подобные штучки обнаруживались далеко не только в столице Урала. И очень быстро действенность бригад упала, пошли вниз и показатели трудовой дисциплины (борьба за которую являлась одним из краеугольных камней ударничества).
Печальные результаты стали предметом рассмотрения в верхах. В апреле 1930 вышло постановление ЦК «Об итогах ленинского набора ударников», где практика «огульного набора» подверглась резкой критике. На XVI партсъезде в июне 1930 вообще говорилось, что «чем шире становился охват рабочих ударными бригадами, тем меньше в них ударничества. Имеются факты, когда при небольшом количестве ударных бригад они дают образец производительности труда, когда же их количество расширяется до больших размеров, то теряется их боевитость и они превращаются просто в группы обычных рабочих с одним только названием». Практика использования ударников для «затыкания дыр», «ликвидации прорывов» также стала повсеместной - этого не скрывали сами руководители предприятий [2, c. 83]. Наконец, нередко оказывалась печальна судьба ударников: работа за льготы без выходных и сверхурочно («уплотнение графика»), повышение норм индивидуальной выработки, ускорение ручных операций («интенсификация труда») часто приводили к полному истощению организма, обморокам, нервным срывам и т.д. Многие, в конце концов, оказывались в больницах, подрывали своё здоровье. Зато руководство предприятий впервые додумалось до того, чтобы самочинно повышенные нормы одного рабочего распространить на всех трудящихся. Естественной реакцией голодающих, обречённых на непосильный труд рабочих оказывались презрение и ненависть к ударникам, стремление ломать их и свой инструмент, мешать работе ударников, приводящей к повышению норм выработки, и собственная работа спустя рукава.
Если, наконец-то, обратиться к статистике, то можно увидеть, что определённые успехи имели место лишь в начале проведения массового соревнования. Так, в первом полугодии 1928/29 хозяйственного года производительность труда возросла на 10%, во втором полугодии - на 20%. Однако затем показатели начали буквально обваливаться: 1030 - 9,7%, 1931 - 7,6%, 1932 - 2,6%. Всё это неиллюзорно отражалось на планах - если в 1928/29 разрыв между заданиями и фактически ростом производительности труда составлял 1,2%, то уже в 1929/30 увеличился в 10 раз, до 12%. А в 1931-м вообще достиг 21,5%. За 1928-32 за счёт роста производительности труда был получен лишь 51% прироста продукции, причём увеличением производительности могли похвастаться такие стратегически важные отрасли, как полиграфическая (82%), текстильная (75%), бумажная (55,8%). Во второстепенных же, вроде угольной, металлургической, пищевой и других, прирост продукции обусловливался количественным ростом численности работающих [5, c. 110]. В итоге, как известно, первую пятилетку провалили во всех вариантах; основной план индустриализации выполнили меньше чем на четверть и пришлось в итоговые цифры включать все военные затраты, а то, что оказалось не выполнено, изымать из плана [6].
С начала лета 1930-го началось сокращение количества ударных бригад и самих ударников и на отдельных предприятиях, и по стране в целом. Так, в Ленинграде количество ударников упало со 122 тысяч в марте до 100 тысяч в августе [2, c. 83]. И несмотря на то, что по официальным данным в 1932-м в числе «соревнующихся и ударников» (ловкая формулировка, а?) состояло около 75% рабочих, движение выхолостилось и изникло, не дав серьёзной экономической отдачи. Для основной массы не давали отдачи и скудные «привилегии», положенные ударникам: какими-либо льготами пользовались лишь 12% списочного состава их [3, c. 93].
Однако советское руководство так удачно нащупанную жилу энтузиазма рабочих оставлять в покое не собиралось. Вскоре родилась новая инициатива - «хозрасчётные бригады» [7]. Правда, хозрасчёт тогда понимался своеобразно: предприятиям была поставлена цель снижения себестоимости продукции по сравнению с плановой, так что работа названных бригад заключалась, в основном, в выполнении планового задания при экономии материальных ресурсов, за что участники бригад премировались в зависимости от размеров экономии.
Вроде бы движение стартовало неплохо: к концу 1931 по всему СС насчитывалось 155 тысяч хозрасчётных бригад, объединявших 1,5 миллиона рабочих. Однако нащупанная партгосхозаппаратом манера оказалась применена и здесь: часто бригады внедрялись приказным методом, без учёта специфики и реальных условий. Это бы полбеды - в конце концов, левые элементы отсеются, останутся передовые рабочие, которые будут работать… эээ… передово. Подтверждением тому действительно образцовые дисциплина и работа (на советском новоязе: «социалистическое отношение к труду»). Основная проблема состояла в другом: хозрасчёт оказывался действенным, лишь будучи распространён на все цепочки технологического цикла при чёткой организации его. Вот как объяснял схему старший сталевар с подмосковного завода «Электросталь» т-щ Михенчев: «Например, если бригада литейщиков работает на хозрасчёте, то и бригада канавщиков должна быть на хозрасчёте, а то у нас были случаи, что мы экономим время, выпускаем плавку раньше срока, а в результате её приходится задерживать на 2 часа, т.к. канава не готова, и вынужденный простой не списывается за счёт виновных задержки, а отсюда экономия идёт насмарку и нет заинтересованности в работе». Число же предприятий, полностью перешедших на хозрасчёт, было мизерным (55 на 01.01.1932, 64 на 01.01.1933, 74 на 01.01.1934, 50 на 01.01.1935). Неудивительно, что эффективность бригад оказалась скромной. Не смогли они выправить положение с планами первой пятилетки, не сыграли особой роли и в первые годы второй. В 1935 в статье, опубликованной в журнале «Предприятие», уже констатировалось, что хозрасчётный цех от нехозрасчётного «надо прямо сказать… ничем не отличается».
Историк В.А. Освянников выделяет несколько причин неудачи хозрасчётного движения: «Наиболее распространённая причина распада хозрасчётных бригад заключалась в неправильно (уклончиво-расплывчатом со стороны администрации) составленных договорах администрации с бригадами. На других предприятиях заключённый хоздоговор страдал излишней регламентацией. Нередко при организации хозрасчётных бригад была ничем не оправданная поспешность, приводившая к формальному решению вопроса, из-за желания отрапортовать перед вышестоящими органами, в конечном счёте дискредитирующая идею хозяйственного расчёта. Невыполнение взятых на себя обязательств в договоре также служило основанием для распада хозрасчётных бригад». Премирование участников бригад не получило нормального воплощения и в большинстве отраслей оказывалось во многом символическим (тем более что продукты всё равно распределялись по карточкам).
Время шло, планы второй пятилетки проваливались не менее стабильно, чем планы первой; параллельно с декабря 1934 начала раскручиваться репрессивная кампания, грозя «генералам производства» вполне однозначными последствиями за неважные показатели. Срочно нужно было как-то исправлять ситуацию - тем более что пространство для маневра стало посвободнее. Отменялись карточки, что делало зарплату главным источником благосостояния рабочих. В организации же жалования «преодолевались уравнительные тенденции»: вводились поощрительные формы оплаты труда, правда, проклинаемые официальной идеологией (прямая неограниченная индивидуальная сдельщина и прогрессивно-сдельная оплата), разрешалось оплачивать сверхплановую выработку в прогрессивно возрастающем размере без всяких ограничений (хотя до поры сохранялось жёсткое лимитирование фонда зарплаты с установлением среднего её уровня на каждом предприятии, так что решения были по факту популистские и бессодержательные). Центральное планирование стало на время поспокойнее, требуемые показатели производства уже не задирались так невменяемо, как ранее. Наконец, на смену поредевшим рядам ударников начала 30-х толпами приходила крестьянская молодёжь, не отличавшаяся особой грамотностью, оторванная от привычной среды существования и тем самым вполне дезориентированная для того, чтобы стать удобным объектом манипуляции с целью вздутия очередной волны энтузиазма.
(продолжение)