Советская мифология. Миф 2 - Социалистическое соревнование (часть 2)
И вот мы подходим к самой знаменитой фазе соцсоревнования - «стахановскому движению». В советские годы оно подавалось как триумф советского рабочего, как некая сознательная народная инициатива, самозародившаяся в низах (под руководством «родной коммунистической партии», ясен пень), разлившаяся широко, могутно, и давшая якобы невиданные результаты прежде всего экономического характера. В действительности шумиха многократно превозмогла реальный эффект. Однако сие движение важно: на его примере обкатались фактически все технологии работы с плебсом, характерные для сталинской поры, всё то, за что мы так любим нашего сладкого усатого вождя. Безудержные демагогия и популизм, кампанейщина, оголтелое администрирование, штурмовщина как система, рекордомания, жёсткие репрессии по отношению ко всем несогласным и даже стоящим в стороне, ну и, конечно же, использование на полную катушку пропагандистского аппарата для «обработки мозгов». Собственно, с активной помощью этого движения сталинизм как система и укреплялся.
Начиналось всё, как водится, довольно скромно. Была в Донбассе шахта «Центральная-Ирмино» - шахта как шахта, рядовая, средняя по мощности, «длительное время она находилась в прорыве» - т.е. регулярно проваливала планы, стояла перед проблемой текучки рабсилы и т.п. И был ейный парторг Константин Петров, который за эту обычность рисковал поплатиться не токмо местом своим должностным, но и головою. И вот на очередном заседании парткома им было предложено начать соревнование забойщиков с целью поднятия производительности труда - оное соревнование должно было стать предлогом для рекорда, который затем предполагалось раскрутить на всю страну. Нашли и «рекордиста» - Алексея Стаханова, молодого рабочего, находившегося, как и все, в весьма стеснённом материальном положении. За перевыполнение норм полагалась премия, а заработать забойщик был совсем не прочь (и даже специально заходил накануне в контору узнать размер причитающегося заработка). Вечером и ночью 30-31.08.1935 и прошла та знаменитая смена: «Он действительно вырубил 102 тонны. Но во время его рекордной смены всем остальным забойщикам отключили сжатый воздух, чтобы в отбойном молотке Стаханова давление не падало. Далее. Вырубленный уголь надо было откатывать из забоя. Поэтому вагонеткам Стаханова - «зеленую улицу». А остальные бригады подождут. Рабочий ритм шахты в ту смену был полностью нарушен. А главное было в другом. В статистике. Забойщик работает в бригаде. Вырубленный уголь надо отгребать, грузить в вагонетки, откатывать, таскать бревна и крепить забой. Если вырубленный забойщиком уголь разделить на всех, кто ему помогает и обеспечивает его работу, то и получится 7 тонн на брата. А во время рекордной смены Стаханова применили другую, более прогрессивную методику расчета. Все, что он вырубил, ему и записали, а всех, кто отгребал, грузил и откатывал уголь, тех, кто крепил забой вслед за Стахановым (такие же, как и он, забойщики!) провели по другой графе. На всех помогающих и обеспечивающих добытые тонны не делили. Вот и получился всесоюзный рекорд» [8].
Подготовленность рекорда как будто и не особо скрывалась: «Воскресным утром 31 августа нарядная шахта была переполнена. Петров зачитал специальное постановление пленума шахтпарткома. Пленум постановил: занести имя героя на доску почёта и выдать премию в размере месячного оклада, предоставить ему квартиру с телефоном, оборудовать её за счет шахты, выделить семейную путевку на курорт, закрепить в клубе два места с бесплатным посещением киносеансов и спектаклей. А ещё Стаханову прикрепили в личное пользование выездную лошадь…» [51].
Сообщение о событии в «Правде» попалось на глаза наркому тяжпрома Серго Орджоникидзе, у которого были свои резоны. Большевик на протяжении нескольких лет ругался с директорами предприятий из-за уровня загрузки производственных мощностей (по его мнению, недостаточного или неполного), часто сталкиваясь с ссылками на объективные, установленные возможностями техники пределы (то, что он потом назовёт «теорией предела», а её сторонников - «предельцами»). И вот, кажется, нашёл аргумент, позволяющий побить карту хозяйственников - за него и ухватился. А то, что возможно оказывалось заодно поднять производительность труда и выполнить план в неритмично работавших Донбассе и других угольных бассейнах, - так и вовсе замечательно.
После массированной рекламной кампании в «Правде» рекорды повалили как кишки из распоротого брюха - началась настоящая рекордомания. «Уже к середине ноября почти на каждом предприятии появились свои стахановцы, причём не только в промышленности. Зубные врачи обязывались утроить норму по удалению зубов, балерины по-стахановски крутили фуэте, в театрах вместо двух премьер выпускали 12, а профессора брали на себя обязательство увеличить число научных открытий… По-стахановски варили сталь, ткали, водили поезда, убирали хлеб, подковывали лошадей и даже выпускали водку. Так, в сентябре 1935 года Тюменский водочный завод рапортовал о выпуске алкогольного напитка «усиленной пролетарской крепости». Крепость «Тюменской горькой» составляла не 40, а 45 градусов. Решением Главспирта РСФСР завод был объявлен примерным предприятием главка, а «Тюменскую горькую» заводская газета назвала «напитком стахановцев» [52].
На страницах газет замелькали имена «героев» самых разных отраслей: в машиностроении прославились горьковский кузнец Александр Бусыгин и московский фрезеровщик Иван Гудов, в металлургии - ждановский сталевар Макар Мазай, в обувной промышленности - ленинградский рабочий Николай Сметанин, в текстильном производстве - вычугские ткачихи Евдокия и Мария Виноградовы, на транспорте - донецкий машинист Петр Кривонос, в сельском хозяйстве - свекловод Мария Демченко, трактористки Паши Ангелина и Ковардак, комбайнер Константин Борин, в лесной промышленности - Василий Мусинский и т.д. Я уже писал о самых известных стахановцах в сообществе su_industria, так что интерeсующихся подробностями приглашаю ознакомиться, здесь же повторяться насчёт их личностей не стану.
Характерно, что уже здесь, в самом начале «грандиозной апупеи», мы сталкиваемся с ярким примером лжи и подтасовки. Уж больно подозрительно выглядят редкие, как бы между делом, упоминания в советских рекламных книжках о «бригаде Бусыгина», «бригаде Мусинского», «бригаде Сметанина» и т.д. В голову так и лезет шальная мысль: а что, если «рекорд» получился дёшево и сердито - пахала бригада, а все почести достались её бригадиру? Удивительно, но подтверждение нашей безумной догадке мы находим в книге старого большевика О.А. Ерманского «Стахановское движение и стахановские методы». Он пишет: «…что выработку т. Бусыгина надо было считать не на одного человека, что здесь шла речь о продукции нескольких лиц - это верно. Эти обстоятельства в газетных сообщениях почти не фигурировали в первое время, и газеты подчас игнорировали различие между выработкой на одного человека и выработкой на один отбойный молоток, на один агрегат и т.п. А потом, когда об этом вскользь упоминалось уже, на это обращали мало внимания, хотя это существенно меняет величины выработки на человеко-день. Лишь впоследствии на это было обращено внимание, и то не во всех сообщениях. Этого рода неточности, впрочем, встречаются в печати и до сих пор» [9, c. 14]. Какая несущественная мелочь, не правда ли? Собственно, уже одно это выявляет всю лживость и лицемерность раскручиваемого «движения».
Выйдя слегка за рамки рассказа, скажу, что книга Ерманского - просто-таки необходима любому исследователю советской экономики второй половины 30-х в целом и стахановщины в частности. Ибо повествует о движении с максимально возможной для тех времён честностью - а вышла она в 1940-м. И её последующее забвение вполне объяснимо. Далее я буду деятельно, истово использовать множественные цитаты из неё.
Возвращаясь в наши рамки, не могу умолчать о том, что поначалу рекордсменов называли «стахановцами» только в угольной отрасли - в других отраслях были «бусыгинцы», «кривоносовцы», «гудовцы». Единое же наименование по фамилии простого, совсем простого донбасского забойщика они получили в ноябре 1935, после первого и последнего Всесоюзного совещания стахановцев в Кремле. Собрание после некоторых колебаний удостоил честью посетить сам «великий вождь», выступали и его различные приспешники - из их выступлений следовало, что успехи движения есть «торжество передового советского рабочего, передовой советской организации труда». Много было ссылок на то, что, образно говоря, «на Западе так не умеют/не могут/не делают» (не прояснялось, правда, а нужно ли «так» на Западе). Конечно же, никак нельзя и без врагов, проклятых иродов, мешающих доблестным «стахановцам», хватающих их за руки и тянущиx назад. На эту роль определили многострадальный инженерно-технический персонал предприятий - подъём ударничества сопровождался погромами онаго (Шахтинское дело, «дело Промпартии» и т.п.), то же последовало и за подъёмом «стахановства» (об этом ниже).
Сами передовики, правда, исторгая ритуальные речёвки о вождях, в основном напирали на своё круто изменившееся в результате рекордов материальное положение:
Бусыгин: В сентябре получили по 500-600 рублей. Ребята довольны.
Виноградова: Мой заработок достигает 600 рублей. Смотрите, как я повысила свою заработную плату!
Дюканов: За сентябрь я за 16 выходов заработал 1338 рублей.
Это при том, что средняя зарплата рабочего составляла в то время 150-200 рублей [10, c. 39]. Собственно в этом и крылась одна из причин того, что движение не смогло бы стать «широкой раздольной рекою»: обеспечить подобный уровень заработка рабочим, даже если бы те как один стали бы стахановцами-рекордсменами, предприятия не смогли бы из-за скудости финсредств.
О положении рекордистов пеклись госструктуры - так, президиум ВЦСПС быстренько постановил: «Профорганизации должны создавать стахановцам и их семьям лучшие жилищные условия, предоставлять в первую очередь путёвки в дома отдыха и санатории, детские ясли и детские сады; взяться за организацию отдыха стахановцев и их семей в выходной день, за удовлетворение их повышенных культурных запросов… организовать первоочередное и лучшее их обслуживание со стороны клубов, библиотек, стадионов, плавательных бассейнов; обеспечить первоочередное право стахановцев на получение книжных новинок, журналов и т.д.» [11, c. 68]
Трудно сказать, что стало решающим в раскручивании движения: пропагандистская обработка (она всегда хорошо действует на молодняк - как уже и было сказано неоднократно) или цветисто подававшиеся в прессе картины кардинально улучшающегося быта «стахановцев» (одна только отдельная квартира в обстановке 30-х поднимала обладателя ея на совершенно иной уровень существования), - но факт остаётся фактом: волна пошла, энтузиазизьм зашкаливал, всё больше и больше рабочих изъявляли желание пополнить ряды передовиков производства. Начались требования к администрациям предприятий устроить такие же условия, как и «стахановцам» - а надо сказать, что те открыто получали лучшее оборудование и бесперебойно снабжались сырьём. Естественно, что создать большому количеству рабочих льготные условия без ущерба для всего производства было невозможно.
Кстати, не особо скрывалась подготовленность рекордов - так, начальник участка на Пермском авиационном заводе, выступая в декабре 1935 на областном слёте «стахановцев» военпрома (Свердловск), прямо рассказывал о том, как отбирались наиболее подготовленные рабочие, как им создавались соответствующие условия; о ночной подготовке к «штурму», привлечении вспомогательных рабочих в помощь новоявленным «стахановцам» говорилось и на первом областном совещании «стахановцев» в том же Свердловске [12, c. 73]. Рекордсмены (Сметанин, Гудов) первое время даже устраивали показательные перевыполнения нормы, за которыми «с напряжённым вниманием следил весь цех» [13, c. 84]. А в том же Донбассе первая «стахановская смена», организованная 30 ноября 1935 на шахте им. Дзержинского и выполнившая за 6 часов всю суточную программу, проводилась силами «стахановцев», стянутых в неё со всех других смен. К такого рода ударным вахтам готовились загодя, накапливая необходимые сырьё и ресурсы [9, c. 259].
Сильно в связи с этим просится на язык слово «показуха», и не стану сдерживать язык. Естественно, что с переводом рекордов на поток возникли затыки. Кстати, сами «стахановцы» первой волны в массе своей непосредственно на производстве долго не задержались: сначала их часто приглашали на различные митинги, собрания, торжественные заседания и праздники (один из последователей Стаханова, Мирон Дюканов, из-за этого в сентябре смог отработать в шахте только 16 дней), в 1936-м тех, кто неграмотный (собственно, большинство) послали учиться в Промакадемию в Москве, а затем быстренько перевели на административную работу в промышленности или вообще в госаппарат. Энтузиазм же у остальных быстро иссякал - молодые «стахановцы», мелькнувшие каким-нибудь достижением в последние месяцы 1935-го, уже в следующем году не встречаются на страницах ни центральной, ни даже местной печати. К примеру, вторым превзошедший рекорд Стаханова на «Центральной-Ирмино» комсомолец Дмитрий Концедалов фигурирует в описаниях позднего времени лишь в воспоминаниях старожилов, да и то единственный раз - как участник попойки Стаханова и компании в одном из московских ресторанов и имевшей место в её ходе драки: тогда не шибко богатырского вида рекордсмену надавали по ушам и сорвали с него пинжак с орденом «Ленина» [14].
Ради чего затеяли весь «стахановский» балаган - стало понятно уже в декабре 1935-го: прошедший пленум ЦК ВКП(б) принял решение о пересмотре с 01.01.1936 норм выработки по всем отраслям промышленности (не забываем: пятилетку нужно было выполнять, и непременно досрочно, за 4 года и 3 месяца - был такой у «Сталина» фетиш). Так, в чёрной металлургии нормы возросли на 13-20%, в угольной промышленности - на 22-27,5%, в нефтяной - на 27-29%, в химической промышленности по различным видам производства - от 24 до 42,2%, в машиностроении от 28,5 до 55% [15, c. 113]. Они устанавливались с учётом достижений «стахановцев» и были ниже их повседневной выработки, но значительно превышали среднюю производительность общей массы рабочих. Так сбылись мрачные предчувствия ветеранов производства, говоривших об ударниках конца 20-х: «Молодёжь нагонит большие нормы, а потом разбегутся кто куда… а нам, старикам, придётся отдуваться - отрабатывать большие нормы за сниженные расценки» [2, c. 74]. Кстати, расценки действительно были несколько снижены решением того пленума.
Вообще же, выступления «стахановцев» создавали иллюзию возможности безграничного повышения уровня зарплаты, однако фонды её на предприятиях оставались лимитированными, а к концу второй пятилетки из-за выявившегося отставания темпов роста производительности труда по сравнению с зарплатой и вовсе пришлось вернуться к установлению среднего её уровня по предприятиям.
С января 1936, провозглашённого «месяцем рекордов», началась оголтелая кампания по проведению «стахановских суток», к концу месяца переросшая в не менее оголтелые призывы к «стахановской пятидневке». Естественно, обе кампании потерпели крах: производство продукции осталось на прежнем уровне, а в ряде отраслей (в том числе, как ни забавно, в угольной) вообще отмечен спад производства. Зато попытка работать по стахановским нормам привела к многочисленным срывам на производстве (и это при том, что декабрьским пленумом 1935-го была поставлена задача строжайшей экономии сырья, повышения качества изделий и т.п.). Резко вырос уровень брака: Серовский механический завод только за «месяц рекордов» дал по снарядам 77% брака, Ижорский завод при выпуске 8-мм броневого листа допускал брак в 46%, брак по шестерням и валам для танков на одном из старейших предприятий страны - Кировском заводе - достигал 90% [12, c. 74; 16]. Ожидать серьёзного рывка было, конечно, верхом самонадеянности - даже по официальным данным среди рабочих крупной промышленности «стахановцы» не составляли и пятой части.
Презрев эти «отдельные прорывы», в начале февраля требовали уже «стахановского года». Коммунистическая самонадеянность не знает, как известно, границ - и решительно игнорирует реальность. А реальность, как явствует из писаний Нестора-летописца соцсоревнования С.Р. Гершберга, была такова:
«В ряде отраслей ещё очень мало было сделано для придания стахановскому движению массовости. К таким отраслям относились, например, нефтяная, лесная промышленность, цветная металлургия, строительство, промышленность стройматериалов, водный транспорт и др. (…) Движение новаторов развивалось неравномерно как в отраслях промышленности, так и на отдельных предприятиях. Во многих местах отстающие участки, цехи тормозили общее движение вперёд. Возникали «узкие места». Так, на некоторых машиностроительных заводах литейные цехи перестали поспевать за металлообрабатывающими, где токари, фрезеровщики, сверловщики применяли скоростные методы. В свою очередь, сборочные цехи не могли «переварить» усилившийся поток деталей, поступающих из механических цехов. Образовались чрезмерно большие заделы, а конечная продукция не всегда возрастала. В угольной промышленности подземный транспорт не успевал вовремя вывозить добытый уголь, чем сдерживалась работа в лавах. В ряде отраслей тяжёлой, а также лёгкой промышленности хозяйственники направляли движение новаторов преимущественно по пути увеличения количества продукции, не уделяя должного внимания повышению её качества, улучшению ассортимента, снижению себестоимости». [15, c. 111, 113]
Ну это поначалу, скажете вы, зато потооом!.. Но спустя год - то же самое:
«…стахановское движение всё ещё развивалось неравномерно. На одних участках стахановцы как бы забегали вперёд, отрываясь от основной массы рабочих. На других производительность труда сильно отставала. Это не позволяло достигать высокого конечного результата. Особенно сложным оказалось положение в угольной промышленности… Несогласованность в работе шахтных служб, различия в уровне механизации процессов добычи и подземной сортировки угля приводили к простоям». [15, c. 152]
В советской экономике всегда крайне остро стоял вопрос качества - известна записка «Сталина» к Орджоникидзе, в которой «вождь» требует «зверски нажимать на качество». И надо сказать, что с самого начала в «стахановском движении» стали активное участие принимать изобретатели и рационализаторы - русский народ смекалист и рукаст, а в движении многие чистые сердца увидели возможность массово внедрить свои усовершенствования. Число поступивших в органы ВОИР рацпредложений и изобретений увеличилось с 7285 в 1935 до 8592 в 1936 - однако средний процент внедрения предложений составил лишь 66% [17, c. 40], а в дальнейшем только снижался (в чём сыграл свою роль и низкий уровень материального и морального стимулирования изобретателей, но также и отсутствие особого энтузиазма со стороны организаторов производства). Более того, наблюдались признаки технологического застоя, а то и деградации: в Донбассе к ноябрю 1936 почти 2/3 всего числа забойщиков работало без разделения труда между забойщиками и крепильщиками, а ведь оное разделение годом ранее было объявлено новаторским достижением стахановщины, ключом к резкому повышению производительности труда, и приказано к внедрению. Там же по плану к 01.01.1937 нужно было перевести на спаренную работу 80% забойщиков. Но к 01.12.1936 спарено работали на отбойном молотке всего 49,5%, а к 01.03.1937 их осталось только 43%. На Орджоникидзевском металлургическом заводе была в 1937 отменена частичная механизация подачи кокса, руды и известняка, на базе которой и развернулось тамошнее движение стахановцев, произошёл обратный переход к ручному труду [9, c. 319, 321]. Сведения о пущенном на самотёк внедрении стахановских методов регулярно появлялись в «Правде» и в 1936, и в 1937-м.
Подавляющее большинство рабочих ничего не выиграло от раздутой вокруг «движения» шумихи. Более того, «стахановцы» из-за заработков оказывались окружены крайне недружелюбной атмосферой, слово «рвачи» было, пожалуй, самым мягким из употреблявшихся в их отношении.
Спад интереса основной массы к движению наблюдался уже с весны 1936-го, массовый характер приняло невыполнение новых норм - особенно в текстильной промышленности, к слову, давшей пропаганде «Мисс СССР» Дуню Виноградову, и, конечно же, в угольной. Интересно, что с нормами не справлялись как раз основные рабочие, тогда как вспомогательные, к примеру, на Уралмаше, частенько перевыполняли их вдвое [9, c. 253]. Тогда, дабы не попортить статистику роста «стахановских рядов», прибегли к проверенному советскому методу манипуляции отчётностью: в данном случае изменили критерии отнесения рабочих к передовикам. Критерии эти, в основном, учитывали степень перевыполнения норм выработки. Так, в среднем машиностроении до апреля 1936 «стахановской производительностью» считалось 130% нормы. В первый период после пересмотра норм стахановцем стали считать всякого, кто выполнял норму на 100%, объединив тем самым стахановцев и ударников в одну учётную группу. С апреля 1937 к передовикам производства стали относить рабочих, выполнявших норму на 110% и выше [18, c. 201]. Если к концу 1935 в рядах стахановцев находилось 3-4% рабочих, то к началу 1938 - уже более 25% всех рабочих.
Так постепенно стахановским движением стали называть соцсоревнование вообще.
Вопрос норм вообще оказался очень скользким. Дело в том, что указания пленума должны были продублировать на отраслевых конференциях, которые прошли в начале 1936-го. Однако на местах, на руководстве производством, сидели не идиоты - там понимали, что провести вздорное решение не получится. Поэтому в одних местах прибегли к паллиативу (новые нормы установили лишь чуть выше прежних), в других «внедряли в жизнь» выборочно и с проволочками, в третьих и вовсе ничего не делали или принимали абсолютно формальные решения без каких-либо цифр и сроков. На ряде конференций процент повышения норм выработки был меньше, чем процент фактического перевыполнения старых норм в конце 1935, - в таких отраслях, как угольная и химическая промышленность, машиностроение, заводы массового производства. Это вызвало сильное недовольство у стахановцев и в центре.
Забавно, правда, что увеличенные нормы уже в 1936-м начали массово заваливать сами стахановцы. На январском 1937-го пленуме Куйбышевского (это Самара) горкома ВКП(б) приводились такие данные за прошедший год: в июне не выполняли новых норм 43% стахановцев городских предприятий, в июле - 50,5%, в августе - 54%, в сентябре - 63% [17, c. 43]. На Яковлевском текстильном комбинате числилось 1.140 «виноградовцев», а годовой план за 11 месяцев 1936-го выполнили лишь на 66%. Архангельский лесопильный завод, давший стране Мусинского, после ремонта и установки нового оборудования стал работать… хуже, чем раньше [9, c. 306, 318].
А которые не заваливали, те бракодельничали: так, на ЗИСе добились звания стахановских бригады Романенко и Якоба, а вскоре выяснилось, что в сданной ими продукции свыше 10% брака. Причём, как выяснилось, брак продукции шёл в основном из-за отвратительной профилактики: 70-80% забракованных деталей - это детали окончательно отделанные, сообщала газета «Машиностроение» в 1937-м [9, c. 21, 329].
Вопреки могущему сложиться впечатлению, движение не заглохло уже в 1936-м, нет. Зато никакого планомерного развития не получилось, шли всплески и рывки, сменявшиеся периодами спадов и откатов. «В новую фазу стахановского движения контрабандным путём ворвался старый, привычный элемент самотёка, сопровождаемого штурмовщиной в острые моменты», - патетически восклицает Ерманский. Он же приводит примерную хронологию тянитолкая на 1936-38: отраслевые конференции по выработке новых норм (весна 1936), чрезвычайный 8-й съезд советов и принятие конституции, начало соревнования металлургических заводов за суточную выплавку 600 тысяч тонн стали, письмо Орджоникидзе в ответ на обращение стахановцев-сталеваров Донбасса (осень 1936); затем спад и колебания с конца 1936 до августа 1937, далее подъём перед 2-й годовщиной стахановского движения (август-сентябрь 1937) и к 20-летию октябрьского переворота (ноябрь), к кампании выборов в верховный совет СС (декабрь), к первой его сессии (январь 1938) и т.д. [9, c. 236] Январь 1938-го объявили «сталинским месяцем стахановских рекордов» (какой «культ личности», что вы!), на заводах Москвы и области стало развиваться движение стахановцев-пятисотенников и тысячников.
Такой вверх-вниз, естественно, лихорадил предприятия. Ворошиловградский паровозный завод за 8 месяцев 1937 имел 11 млн. руб. убытка, вызванного, главным образом, большим процентом брака (и это несмотря на все стахановские мероприятия). За первые 7 месяцев 1937-го Донбасс недодал по плану целых 6 миллионов тонн угля, а затем длительное время отставание от плана составляло 30-40 тысяч тонн в день. На первоклассно оборудованном и укомплектованном персоналом ЗИСе процент невыполняющих нормы колебался в пределах 50-60%. В «сталинский» январь 1938-го отвратительно работали заводы Главхиммаша, заводы Главспецстали вытянули план только на 90-95%. «Многие предприятия» среднего машиностроения «не сумели возглавить борьбу стахановцев»: Ростовский завод, например, выполнил за декаду 4% месячного плана [9, c. 272, 254, 274].
Тем временем, провал «стахановского движения», видевшегося рывком к изменению напряжённого положения в экономике, никак не мог остаться без оргвыводов. И козлов отпущения нашли - ими оказались испытанные, надёжные, а главное - безответные жертвы: руководство предприятий, инженеры и техперсонал. Историк С.П. Рябикин отмечает почти непрерывный долбёж производственной интеллигенции: «В 1935 их обвиняли в консерватизме и застойности, в 1936 - в саботаже, в 1937 им приписывалось вредительство, в 1938 - диверсии и шпионаж» [18, c. 198]. Травлей обеспокоился аж сам Орджоникидзе - летом 1936 он говорил: «Какие там саботажники! Не саботажники, а хорошие люди - наши сыновья, наши братья, наши товарищи, которые целиком и полностью за советскую власть… Не саботаж - это чепуха! - а неумение» [19, c. 23]. Тем не менее, кампания шла неослабно: в 1935-39 были репрессированы шесть директоров Уралмаша, практически все первые директора и большая часть инженеров Сталинградского тракторного завода (то же и на его «смежниках» - заводах «Баррикады» и «Красный октябрь»), а на Магнитке под каток борьбы с «врагами народа» попало большинство инженерно-технического руководства предприятия. У потерявшего же хватку товарища Серго нарастали разногласия с товарищем Кобой (оные разногласия окончились в начале 1937-го, когда товарищ Серго прочёл в утренних газетах о своей безвременной кончине и волей-неволей должен был соответствовать). Одновременно обвиняли и кадровых рабочих - в «пассивности», от которой один шаг до «помощи саботажникам». И, в общем-то, совершенно неудивительны в этой связи такие, например, данные: за первый год «Большого террора», 1937-й, одному только осуждению подверглись 272.157 рабочих и 208.184 служащих (это из почти 787 тысяч человек общего числа осуждённых) [20, c. 207]. В 1940 на Макеевском металлургическом заводе осталось всего 2 дипломированных инженера и 31 техник, на гигантском Магнитогорском комбинате - 8 инженеров и 66 техников. Все остальные дипломированные специалисты были арестованы, и их пришлось заменить практиками [21].
Кстати, массовое выдвиженчество, когда освободившиеся на каждом предприятии десятки и сотни должностей заняли рабочие-передовики и вышедшие из рабочей среды инженеры-практики, относится именно к весне 1937-го. «Что выдвиженцы-командиры воплощают в себе большую степень преданности делу социализма, делу Ленина-Сталина, преданности делу борьбы с вредительством и его последствиями - это само собой разумеется уже по характеру происхождения этой категории командиров» [9, c. 345]. То есть фактически «стахановское движение», провалившись в экономическом смысле, имело весьма положительный для власти итог: смело старый, нелояльный якобы «менеджмент» и сформировало целиком преданную власти руководящую прослойку. Правда, вследствие низкой квалификации новых кадров их сменяемость сразу стала очень интенсивной: так, в 1940-м из 153 начальников крупнейших цехов в металлургической промышленности 75 работали на этой должности менее года [21].
Тем не менее, именно с помощью этих новых выдвиженцев и пошла в конце 30-х политика «принуждения к труду». В ответ на участившиеся в центральной печати требования «ударников социалистического труда» принять «жёсткие меры принуждения и административного воздействия к нарушителям дисциплины и их покровителям» постановлениями ЦК партии и совпра в декабре 1938 вводятся трудовые книжки как средство контроля за перемещением рабочей силы, принимается закон «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины…», предусматривающий увольнение работника за 1 день прогула и выселение прогульщиков из предоставленных предприятиями жилищ. В июне 1940, опять же по предложению ударников соцтруда, был принят указ о переходе на 8-часовой рабочий день, семидневную рабочую неделю и запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений - тем самым в стране фактически вводилось крепостное право с возвратом к приписным мануфактурам. Осенью того же года создаётся система государственных трудовых резервов.
Естественно, репрессии дали мало результата в улучшении экономического положения в СС. Конец 30-х ознаменовался стагнацией и кризисом во всей промышленности. Планы второй пятилетки были в целом провалены - выполнение случилось лишь по 10 из 46 важнейших натуральных показателей, по остальным дотянуло лишь до уровня 70-77%, причём если завал «группы Б» предсказуем и не вызывает особого удивления, то в «группе А» не были достигнуты результаты по таким позициям, как производство металла и энергетического обрудования, строительство электростанций, а также - сюрприз-сюрприз! - добыча угля [22, c. 305]. Прискорбными оказались итоги капитальных работ и ввода в действие новых мощностей. А для оборонной промышленности последний год пятилетки вообще оказалася кризисным: в стоимостном выражении общий оборонный заказ был выполнен лишь на 67,8%, а авиазаказ - на 66,6% [11, c. 118]. Ерманский со всей большевицкой прямотою констатировал:
«Как указывает постановление ЦИК и СНК СС от 29 марта 1937 г., данные о перевыполнении наркоматами планов 1936 г. рисуют картину лишь в суммарном, стоимостном выражении. «При перевыполнении производственной программы по промышленности в целом значительно недовыполнили свои годовые планы такие отрасли, как угольная и нефтяная промышленность, цветная металлургия, лесная, льняная и некоторые другие отрасли промышленности. Во многих случаях перевыполнение производственных планов было достигнуто за счёт срыва государственных заданий по удешевлению производства, широкого применения сверхурочных работ и чрезмерных премий, особенно широко практиковавшихся в конце года, за счёт излишних затрат сырья, перерасходов топлива и ухудшения качества продукции»… Итог за весь 1937 г. по тяжёлой промышленности дан в приказе НКТП №20 от 21 января 1938 г. При наличии факта досрочного выполнения второй пятилетки, годовой план 1937 г. по валовой продукции выполнен всего на 88,9%; прирост этой продукции по сравнению с 1936 г. составил 11,4%… Годовой план по углю, чугуну, стали и прокату не был выполнен. Производственные показатели и коэффициенты, как отмечает приказ №20, оказались неудовлетворительными… Себестоимость продукции в 1937 г. не снижена, а, наоборот, повышена. Приказ отмечает большие перерасходы сырья, материалов, топлива, огромный брак продукции, крайне большие простои и частые аварии, «являющиеся результатом не только злого умысла врагов». [9, c. 237-238]
К слову, на уровень производства, намеченный на 1937, СС выбрался только в 50-е.
Столь же незавидное положение сохранялось и далее: «Итоги работы народного хозяйства в первые годы третьей пятилетки… явились острым сигналом неблагополучия в системе производственных отношений» [5, c. 120]. Начала действовать тенденция к снижению производства основных видов промышленной продукции - это даже при том, что планы уже формировались с некоторой умеренностью. В 1939 сократилось по сравнению с 1938-м производство стали, чугуна, проката. Соответственно, производство автомобилей в 1940 по сравнению с 1939-м уменьшилось на 28%, тракторов - на 25% [21]. Но не только условно гражданская продукция сокращалась - то же самое ждало и военку. План 1939 по самолетам и по моторам был выполнен на 84%, план I квартала 1940 выполнен по самолетам на 78,6% и по моторам на 87,4%; а II - на 80,4% и 86,5% соответственно [1]. Провалил план 1939-го наркомат боеприпасов [1, c. 150, 156]. Высокими оставались и показатели брака - на Уралмаше, например, он в 1939-м ниже 45% всей произведённой продукции не опускался.
Значительно обострилась проблема трудовой дисциплины - её показатели неудержимо ползли вниз. Особенно тягостным временем был период продовольственного кризиса, с осени 1939 до весны 1940, однако беспокойство усиливалось и усиливалось уже с 1937-го. Драконовские меры лета 1940-го, несмотря на колоссальные цифры осуждённых (только за полгода 1940 на принудработы было осуждено почти 1,8 миллионов человек и 322 тысяч к тюремному заключению [23, c. 89]), имели весьма ограниченный эффект: потери рабочего времени снизились, однако заметного роста производства добиться не удалось. И даже текучесть «рабсилы» была всего лишь ограничена, но отнюдь не ликвидирована: она упала с 45,2% от среднесписочного числа рабочих в 1939 до 33,6% в 1940 [1, c. 236]. Рабочие явственно не желали трудиться в рабских условиях и фактически забесплатно.
К тому же, нормы всё повышались и повышались. Сначала весной 1937-го, причём опять в ряде случаев процент повышения был ниже фактического процента перевыполнения норм предыдущего года (чёрная металлургия, транспортное машиностроение, Главгормаш), затем в 1939 и 1940 - но теперь уже в полном объёме, так как проводили их в жизнь уже новые начальники из стахановцев, старавшиеся выслужиться перед центром. И выполнение эти норм обеспечивалось за счёт интенсификации труда рабочих и санкций, но уже без особых методов поощрения. Необходимость заигрываний с рабочим классом отпала.
А «стахановское движение»… Оно вроде бы оживилось после «судьбоносных решений» XVIII съезда партии, «в различных отраслях промышленности, прежде всего в чёрной металлургии, развернулось соревнование за звание лучшего предприятия отрасли. Однако соревнование не охватило все сферы промышленности, не были выработаны организационные формы его проведения» [24, c. 209]. Удивляться ли тому, что даже в 1940-м в СС не было ни одного предприятия, целиком работавшего по-стахановски?
(продолжение)