Психические механизмы, задействованные в приспособлении женщин к ситуациям гендерного насилия.
В последнем последнем номере интернет-издания "Aperturas Psicoanalíticas" опубликована интересная (и во многом новаторская) статья Марии Долорес Диас-Бенхумэа Психические механизмы, задействованные в приспособлении женщин к ситуациям гендерного насилия. Попытка определения психологических субтипов женщин, вовлеченных в гендерный абьюз. Статья основана на докладе, представленном автором на 1-ом Конгрессе по Изучению Насилия против Женщин, прошедшем в Севилье в ноябре 2010 года.
Публикую перевод статьи. Так как она написана для специалистов, но может быть интересна всем, кто пытается понять динамику вовлечения и пребывания женщин - и не только их - в деструктивных отношениях (и кого не пугает обилие букв и необходимость продираться сквозь термины), я постаралась максимально упростить стиль - насколько мне позволили рамки перевода; ссылки на библиографию я оставила, как у автора (библиографию можно посмотреть в оригинале статьи).
В области гендерного насилия в настоящее время существуют вопросы, как минимум, внутренне противоречивые. И это противоречие вполне оправдано, так как на эти вопросы неоднократно давались и даются ответы, сконструированные согласно идеологическим посылкам, что привело к пристрастности, к редукционизму, если не к откровенной лжи, и всё это, вместо того, чтобы содействовать попыткам честно исследовать проблему и разработать четкую стратегию борьбы с гендерным насилием, способствовало его беспрепятственному распространению. Противоречивые позиции по этим вопросам привели не только к конфронтации, но и к возникновению эффекта табу, который, как кажется, господствует среди профессионалов, работающих в области изучения гендерного насилия, в отношении этих вопросов.
Однако, в области клиники и теории (то есть в области науки) табу совершенно не полезны, наоборот. Они ограничивают исследования, устанавливают рамки углублению знания о предмете, а вместе с этим - и разработке эффективных решений в любом из контекстов работы.
В постановках вопросов важны, во-первых, возможность задать их, а во-вторых, возможность максимально открытых формулировок, с тем чтобы ответы на не были бы предугадываемыми, и чтобы формулировки вопросов не затрудняли исследование темы во всей ее сложности. Имея в виду всё это, я сформулировала два противоречивых вопроса, о которых пойдет речь в этой работе:
1. Существует ли определенный тип личности или психическое расстройство, предваряющий опыт вовлеченности в ситуацию гендерного абьза и предопределяющий для отдельных женщин бóльший риск оказаться в отношениях насилия?
2. Подтверждают ли тезис о аутодеструктивности женщин или о так называемом женском "мазохизме" факты сопротивления женщин прерыванию отношений абьюза - даже при наличии помощи извне - и последовательность деструктивных отношений на протяжении жизненного цикла?
Я не вижу необходимости подробно объяснять, почему эти вопросы являются противоречивыми, это очевидно: десятилетия, в течение которых идеологические и открыто сексистские интерпретации пропитали собой социальные науки, равно как и клинические теории, выставляя женщину как провоцирующую насилие, или еще хуже - как желающую абьюз, и как следствие, распыляя моральную ответственность за абьюз между членами гетеросексуальной пары и обвиняя женщину в насилии, от которого она же страдала.
Однако, сама необходимость постановки этих вопросов должна быть объяснена. И лучшим аргументом мне кажется цитата из Бурдьё (2007), который, вместо того чтобы избегать анализа механизмов подчинения с целью предупредить риск перекладывания ответственности за установление отношений господства/подчинения с мужчин на женщин, утверждает: "На самом деле необходимо противостоять тенденции, кажущейся нам благородной, и во имя которой повстанческие движения принесли столько жертв, идеализировать угнетенных и стигматизированных во имя наших симпатий, солидарности и морального позиционирования и не указывать на результаты процесса угнетения, особенно на самые негативные из них, если есть риск попасть под подозрения в том, что тем самым оправдывается существующий порядок. Таким образом замалчиваются те характеристики угнетенных (женщин, рабочих и т.д.), в силу которых они - такие, какими их сделало угнетение - могут способствовать собственному подчинению."(1)
Действительно, я убеждена, что перед лицом господствующей идеологизированной и редукционистской клинической и социальной теории нам не поможет такая же идеологизированная и редукционистская контраргументация. Напротив, те ответы на поставленные вопросы, которые способствуют лучшему пониманию сложности феномена и открывают новые перспективы исследования, вместо того, чтобы подменять их политкорректными, являются одновременно лучшим средством против лжи редукционизма и единственным способом углубления наших знаний. Сложность феномена достойна сложности анализа.
Попытка определения психологических субтипов женщин, вовлеченных в гендерный абьюз.
Прежде чем представить клинический материал, на которых я основываю мои выводы, изложу несколько предварительных соображений. Во-первых, когда мы говорим о женщинах, которые оказываются в безвыходных отношениях насилия, мы не должны следовать тенденции обобщать клинические картины, как это неоднократно происходило в теориях психопатологий (Bleichmar, 1997). За каждой из описываемых на основе определенных симптомов клинических картин могут находиться разные личностные структуры и разные каузальные психические процессы, ведущие к одним и тем же внешним проявлениям (симптомам). Мы можем наблюдать это на примере различных расстройств (алиментарных, депрессивных, аддиктивных и пр.), и точно так же - в случае женщин, которые приспосабливаются и терпят гендерный абьюз. Обобщение симптомов и клинических картин может быть полезным, но только в самом первом приближении к их классификации; для того, чтобы поставить полноценный диагноз, необходимо исследовать различные измерения психизма, вовлеченные в процесс, их способы взаимодействия и их трансформации, ведущие к конкретным проявлениям синдрома у конкретного человека.
Таким образом, я исхожу из положения о том, что существуют многочисленные факторы, приводящие женщин в ситуацию хронического гендерного абьюза, к которому они становятся лояльными. Эти факторы взаимодействуют между собой, одни из них могут присутствовать или отсутствовать в каждом конкретном случае, и разумеется одни из них будут иметь бóльшее значение, чем другие.
В рамках модулярно-трансформативного подхода в психоаналитической терапии была установлена целесообразность работы на общем и на специфическом уровне диагностирования психопатологических проявлений (Ingelmo, Ramos, Méndez y González, 2000). К общему уровню относится категориальный диагноз, этикетирование расстройства пациента на основе видимых симптомов, тогда как на специфическом уровне находится описание эмоциональных состояний и ментальных процессов, которые приводят к появлению этих симптомов, то есть, учитываются различные измерения психизма, которые могут быть задействованы в возникновении конкретной клинической картины.
Кроме того, выделяется промежуточный уровень диагностирования, в задачи которого входит выделение субтипов психопатологий (Bleichmar, 2003, 1997; Dio Bleichmar, 2000). С одной стороны, это предполагает более глубокий уровень категориального диагностирования, так как каждый субтип психопатологического расстройства характеризуется с помощью описания бессознательных механизмов и бессознательной динамики, находящихся в основе видимой симптоматики (будь это поведение, эмоциональные реакции или формы межличностного взаимодействия) и являющимися прототипичными для людей, относящихся к данному субтипу.
С другой стороны, учитывается тот факт, что субтип психопатологии находится на определенном уровне обобщения, и поэтому случай конкретного пациента никогда не может быть объяснен только соотнесением его симптоматики с тем или иным субтипом расстройства, но каждая клиническая картина будет полностью индивидуальной и конкретной. Моим намерением в данной работе является выделение психологических субтипов женщин, которым удается приспособиться к ситуации гендерного насилия и сохранять лояльность в отношении мужчины, осуществляющего насилие. Это стало бы продвижением вперед в теме концептуализации гендерного насилия как предмета исследования и позволило бы нам с первого же момента нашей встречи с пациенткой (а также при изучении феномена гендерного насилия как социальной проблемы) сфокусироваться на том, что мы имеет дело со структурированной мультикаузальностью (многофакторным возникновением) и с неоднородным тематическим контентом.
Некоторые каузальные факторы, задействованные в отношениях гендерного абьюза.
В моей частной клинической практике я наблюдаю несколько различных типов внутрипсихических каузальных факторов, приводящих к приспособлению и толерантности женщин к гендерному насилию. Хотя их объединяет то, что все они являются причинами, однако они принадлежат к различным типам. Одни из этих факторов являются предсуществующими в отношении ситуации абьюза и должны рассматриваться скорее не как прямые причины, а как факторы риска, задействованные в возможном превращении женщины в жертву гендерного абьюза: мы говорим об определенных чертах характера женщины, о ее системе убеждений и ее способе взаимодействия с самой собой и другими, которые сами по себе не являются патологическими, а представляют собой способ бытия, связанный с принадлежностью к гендерной категории "женщины".
Другие факторы, также предсуществующие в отношении ситуации абьюза, уже не являются простым харáктерным набором черт, а представляют собой личностные патологии, различные расстройства, более или менее инвалидизирующие женщину, которые могут проявлять себя особенно негативно в отдельной области функционирования личности (например, в области организации взаимодействия с другими в рамках эмоциональных связей) или быть причиной общей патологизации личностной структуры. Также существуют факторы, связанные с наличием собственно травматического опыта в личной истории женщины. Факт подвержения насилию сам по себе представляет собой процесс инвалидизации вполне здорового человека.
Все эти факторы никогда не действуют по отдельности, потому что те из них, которые относятся к гендерной идентичности, присутствуют всегда, хотя и в специфическом для каждой конкретной женщины виде. Каждая женщина маркирована ассигнованными ей в процессе воспитания гендерными характеристиками, так или иначе. Соответственно, всегда будет присутствовать комплексное взаимодействие между личностными характеристиками, обусловленными гендерными идеалами, - такими как моральные идеалы, матричные представления о собственных возможностях и способностях как представительницы гендерной группы "женщины" и соотнесенные с ними представления о возможностях и способностях представителей другой гендерной группы, - и специфическим жизненным опытом, являющимся одновременно каузальным фактором, - такими как способ кодификации травматического опыта абьюза или конфигурация тревожного (ненадежного, небезопасного) стиля привязанности. Рассмотрим подробнее каждый тип каузальных факторов.
1. Принадлежность к женской гендерной группе. Быть женщиной само по себе является фактором риска, когда мы говорим о гендерном насилии. Я имею в виду гендерные идеалы, социальные ожидания в отношении женщин и мужчин (Dio Bleichmar, 1995, 1997; Levinton 2000). Эти идеалы передаются из поколения в поколение, присутствуют в коллективном сознании, но каждая женщина интериоризирует их по-своему, через фильтр генетических предрасположенностей и в соответствии с индивидуальным стилем кодификации личного опыта, приобретаемого в процессе развития. Гендерные идеалы конституируют женскую субъективность и одновременно модифицируются в этой субъективности. Это значит, что субъективность каждой женщины конституирована на основе интроекции извлекаемых из окружения гендерных идеалов, и хотя этот процесс не механический, а активный и творческий, он не перестает быть интроекцией.
Гендерные идеалы представляют собой социальные императивы, которые превращаются во внутренние мандаты структуры супер-эго, в непоколебимые убеждения. В число гендерных женских идеалов входят:
- превалирование эмоциональных связей над любыми возможными жизненными проектами
- превалирование самоотдачи, заботы о других, эмпатии, направленной на улавливание чужих потребностей (2)
- превалирование способности устанавливать и поддерживать эмоциональные связи
Также женские гендерные координаты включают:
- отсутствие легитимного пространства для выражения агрессии (как находящейся в противоречии с идеалом феминности-материнства) (3)
- положительная оценка покорности, которая одновременно НЕ является общепринятой ценностью, так как эти ценности совпадают с мужскими гендерными ценностями
- как минимум конфликтное переживание собственной сексуальности, как в роли субъекта, так и в роли объекта желания (4).
С другой стороны, гендерные факторы, задействованные в процессе построения собственной идентичности, также задействованы в процессе наделения (аттрибуции) определенной идентичностью другой гендерной группы. Поэтому "быть женщиной" означает признавать как собственные определенные гендерные характеристики, так и одновременно наделять определенными гендерными чертами мужскую группу. То же самое происходит в случае "быть мужчиной" (5). Мужчина понимает как собственные (Benjamin, 1988) характеристики личностной автономии и независимости и в то же время проецирует свои зависимость и уязвимость на женщину. Женщина воспринимает как собственные зависимость и слабость, в то время как проецирует собственный потенциал силы, личностной автономии и эффективности на мужчину, идеализируя его (6). Это означает, что гендерная идентичность предполагает возможность не только структурировать саму себя в жестких рамках подавления и обесценивания, но и репрезентировать характеристики мужской гендерной идентичности как антагонистичные и комплементарные - именно эта динамика и будет определять тип взаимоотношений внутри гетеросексуальной пары.
Таким образом разрывается универсальная тенденция к поддержанию постоянного напряжения внутри межличностных взаимодействий, которое в эгалитарных отношениях никогда не преодолевается, так как в нем выражается сущность человеческих отношений: диалектика привязанности и автономности (Mitchell, 1988). Гендерная поляризованность снимает межличностное напряжение, необходимое для того, чтобы отношения были по-настоящему взаимными (Benjamin, 1988). Напряжение не поддерживается внутри гетеросексуальной пары, а наоборот, избегается, так как каждый из членов пары позиционирует себя в рамках гендерной роли, жестко ограничивающей и особенно вредной в случае женщин, так как именно женщины полностью идентифицируются с полюсом зависимости от признания со стороны партнера и теряют перспективу собственной автономии; берут на себя груз перманентной материнской готовности находиться в распоряжении у другого и романтического идеала полной подчиненности. Мужчина, в свою очередь может себе позволить поддерживать фантазию личного величия, всемогущества и независимости за счет проецирования на женщину собственной необходимости в привязанности, полностью девальвированной и отвергаемой.
2. Детский травматический опыт. Я имею в виду травматический опыт детского сексуального абьюза. У женщин детский сексуальный абьюз является причиной последующего развития разнообразных патологий, например, выявлено частое возникновение алиментарных расстройств (Dio Bleichmar, 2000), пограничных расстройств личности (Bateman&Fonagy, 2007), а также частая импликация пострадавшей в отношения гендерного насилия (Walker, 2009). В тяжких случаях детского сексуального абьюза у женщин (насильник - член семьи и/или хронический характер абьюза) последствия могут выражаться в особо тяжком аутодеструктивном поведении, которое осуществляется не только на интрасубъектном уровне, но и в интерсубъектных взаимодействиях, когда женщина следует тенденции вступать в связи с людьми, которые применяют психическое и физическое насилие в ее отношении (Bateman&Fonagy, 2007, Davies&Frawlay, 1994).
3. История развития, характеризуемая дефицитом базы для установления безопасной привязанности. Здесь я имею в виду не собственно травматические события детства, а продолжительное пребывание в ситуациях одиночества, страха быть покинутой, дефицита признания или положительной оценки со стороны значимых фигур - всё это приводит в конце концов к формированию тревожного типа привязанности, типа привязанности, который не является безопасным для человека, лежит в основе зависимого типа личности и возникает из взаимодействия со значимыми фигурами, которые только время от времени были физически и психически близки ребенку (7).
Но эта формулировка слишком общая и нуждается в уточнении. Мотивационная система привязанности считается самодостаточной в том смысле, что признается существование базовой и непроизводной тенденции живых существ к близости и контакту с себе подобными (Bleichmar, 1997; Lichtenberg, 1989). Однако, мотивационная система привязанности является также базой для конструирования определенного стиля поведения - установление и поддержание отношений с другими - который включает в себя и другие типы мотивации. Через систему первичной привязанности ребенок не только развивает 1) чувство безопасности и базового доверия, но и 2 ) способность к эмоциональной регуляции, необходимой ему для преодоления частых моментов тревоги, с которым сталкивается развивающийся психизм, а также 3) чувство ценности только еще возникающей самости, переживаний собственной чувственности/сексуальности, соответствующих каждому из этапов взросления, общих либидинозных процессов. Из этого следует, что тревожный (небезопасный) тип привязанности может проявляться в различных дефицитах личности (эго), таких, как плохо структурированный нарциссизм, сбои в саморегуляции тревожных состояний, трудности в конструировании положительных внутренних объектов, которые служили бы буфером для экзистенциального одиночества, отсутствии чувства признания в качестве самостоятельного субъекта со стороны других людей.
В связи с этим выявлено, что женщины, становящиеся жертвами гендерного насилия, имеют в анамнезе именно отсутствие признания со стороны других (Goldner, 2004). Приведу в пример мою пациентку Лидию. Она подверглась агрессии со стороны коллеги по работе, с которым состояла ранее в интимных отношениях, которые она прервала. Через некоторое время после разрыва мужчина разбил Лидии фары на машине, в то время как она припарковывалась в офисном гараже. Эпизод был заснят на камеру видеонаблюдения, и у Лидии появилась возможность подать в суд и потребовать прекращения агрессивного преследования. Лидия находилась в нерешительности, как поступить: "не опускаться до его уровня" и не подавать заявления или потребовать по крайней мере материальной компенсации за причиненный ущерб. Когда на терапии мы с Лидией анализировали ее тенденцию делать вид, что ничего не произошло, и "быть выше этого", я пыталась выяснить, почему она не защищалась, не оказывала действенного отпора чужой агрессии, давая таким образом возможность агрессору повторять свои нападения. На мой вопрос, могла ли Лидия сформулировать причину, по которой она не хотела положить конец этим неприятным событиям и действовать решительно и эффективно, пациентка признала, что ее идеей было: "по крайней мере, есть кто-то, кто думает обо мне, и кому я небезразлична" (8). Это и было отсутствием небезопасного типа привязанности, с которым Лидия жила с детства, не потому что стала жертвой детского абьюза, а потому что росла в семье, где мать страдала депрессией и была настолько поглощена собственной тревожностью, что прибегала к дочери как к эмоциональной опоре, между тем как отец практиковал избегающий тип поведения, слагая с себя ответственность за внутрисемейную обстановку, и жил своей жизнью вне семьи.
4. Травма гендерного насилия. Когда женщина оказывается в отношениях с мужчиной, практикующим по отношению к ней гендерное насилие, сам по себе этот факт может быть настолько травмирующим, что может оставить женщину без защитных ресурсов и неспособной найти выход из ситуации (9) (Escudero, Polo, López y Aguilar, 2005a, 2005b; Hirigoyen, 2006; Walker, 2009). "Домашнее" насилие характеризуется незаметным и постепенным началом, проявляется в формах, которые маркированы не как насилие, а как поведение, свойственное мужской гендерной группе (10), поэтому эти формы незаметны для женщины и при длительной практике вызывают у нее привыкание и некритическое восприятие. Когда "домашнее" насилие начинает проявляться открыто, эмоциональная связь с агрессором оказывается полностью сформированной и патологичной, организуется в виде цикла насилия, в котором чередуются эпизоды неконтролируемой агрессии и периоды относительного "спокойствия", в течение которых у женщины проявлена устойчивая реакция надежды на то, что эпизод агрессии больше не повторится.
Кроме социальных и/или экономических причин, не позволяющих женщине положить конец этим патологическим отношениям или эффективно защищать свои интересы, существуют и многочисленные и разнообразные внутрипсихические причины развития у женщины жертвенного стиля поведения. Эти причины включают в себя манипулятивные стратегии, применяемые агрессором, и эмоциональные реакции женщины: страх, самообвинения, обрушение самооценки, постоянное переживание чувства незащищенности в связи с практической невозможностью предвидеть и предотвратить новые эпизоды агрессии и в связи с нарушением социальных связей женщины. Всё это сочетается с присутствием в сознании женщины убеждений, соответствующих ее гендерной идентичности, особенно связанных с ролью женщины в эмоциональной связи и с идеализацией романтической любви. В результате у жертвы гендерного насилия подвергаются дезактивации защитные механизмы - так же, как это происходит в других травматических ситуациях (Van der Kolk, 1994).
Три клинические иллюстрации.
В следующих клинических иллюстрациях я хочу наглядно показать, как один из рассмотренных выше факторов, предсуществующих ситуации гендерного насилия, может действовать внутри психизма женщины и способствовать превращению её в жертву гендерного насилия.
Кьяра: груз тревожного типа привязанности.
Сорокалетняя женщина, приходит на терапию из-за проблем в эмоциональной связи, которую она поддерживает в женатым мужчиной. На первый взгляд нет признаков гендерного насилия, Кьяра сильно идеализирует партнера, очень увлечена романтическими идеациями, однако, чувствует сильную тревогу по поводу возникших некоторое время назад требований партнера. Одно из таких требований, самое неудобное: партнер Кьяры хочет, чтобы та вступала в интимные связи с другими мужчинами, а затем рассказывала бы ему происшедшее в деталях. Это требование представляется партнером Кьяры как его забота о том, чтобы она не чувствовала себя одиноко, так как со своей стороны он не может развестись. Однако, совершенно очевидно, что он получает сексуальное и нарциссическое удовлетворение от соревнования внутри пока еще воображаемого треугольника. Кьяра, несмотря на собственное категорическое неприятие идеи, готова уступить требованиям своего партнера, так как тот угрожает бросить ее, если она не согласится.
В анамнезе у Кьяры мать-алкоголичка, чередовавшая приступы агрессивности и запои, во время которых Кьяра должна была заботиться о своих сестрах и о своем отце. Отец не только никогда не защищал дочь от агрессий, которым подвергала ее мать, но и не предоставлял ей эмоциональной поддержки. С явной нарциссической патологией сам, отец Кьяры требовал от дочери с одной стороны безупречного морального поведения и с другой стороны - чтобы она выглядела привлекательной и соблазнительной.
В результате подростковой беременности Кьяра была вынуждена рано выйти замуж и в течение 18 лет прожила с человеком, эксплуатировавшим ее материально и подвергавшего ее психологическим издевательствам. Кьяре пришлось воспитывать детей (у нее три дочери) одной, так как ее муж не принимал участие в жизни семьи. В конце концов Кьяре удается получить развод. Во время бракоразводного процесса она была вынуждена прибегнуть к помощи терапевта. Психотерапевт Кьяры вступает с ней в интимные отношения, которые она принимает и остается в них в течение шести лет. Кьяра никогда не испытывала сексуального удовлетворения в отношениях с терапевтом, часто испытывала отвращение, но не только продолжала эти отношения, но и платила за терапию. Наконец, Кьяра познакомилась с женатым мужчиной и оставила терапию.
Связь с женатым мужчиной представляется Кьяре замечательной, хотя ее партнер чередует романтические моменты с угрозами покинуть ее, из-за чего Кьяра испытывает интенсивные чувства одиночества, покинутости, тревоги, но тогда ее партнер возвращается. Это чередование следует короткими интервалами. Кьяра не отдает себе отчет, что ее страдание служит ее женатому партнеру как подпитка его нарциссизма, хотя это довольно очевидно.
С другой стороны, Кьяра развила имидж успешного человека: профессиональный успех, внешняя привлекательность, образованность, социальный статус, популярность, три успешные дочери. Кьяра вполне самостоятельна во всех аспектах, но ее эмоциональные связи, истинный характер которых она успешно скрывает ото всех, были и остаются настоящим адом.
Мое внимание сразу привлекает то, что Кьяра, рассказывая на терапии о более чем сомнительном поведении своего партнера, никогда не чувствует себя обиженной или разозленной. Она просто страдает и соглашается. Любой ценой старается идеализировать партнера, видит в нем только положительное: "он заботится обо мне, чтобы я не чувствовала себя одинокой, ведь он не может себе позволить быть безответственным и оставить семью, поэтому он и хочет, чтобы у меня был кто-то кроме него". Так она оправдывает требование партнера, чтобы она завлекала мужчин по барам, а затем рассказывала бы ему детали своих сексуальных приключений. Для меня было совершенно очевидно, что в его намерение входит осуществление сексуальной фантазии menage a trois, в которой бы он одержал верх "над другим". Мне стоит многих сеансов терапии и многих слез Кьяры, прежде чем она соглашается видеть очевидное, начинает чувствовать обиду и осмеливается выражать протест, хотя бы по мелочам: например, что она всегда платит за отель, когда встречается со своим партнером.
Ниже я приведу три эпизода терапии Кьяры, которые ясно иллюстрируют ее внутрипсихические механизмы, которые не позволяли ей самоутвердиться перед лицом агрессивных требований партнера, и которые в очередной раз заставляли ее компульсивно удовлетворять эмоционально значимого другого, что приводило ее к подчинению. Эти эпизоды позволяют нам проследить как организуются эмоциональные взаимодействия Кьяры с ее партнерами, ее бессознательные схемы, которые затем были осмыслены в процессе аналитической терапии (Shimmerlik, 2008).
Эпизод 1: Кьяра и ее партнер поссорились, и она чувствует, что он не проявляет к ней никакого уважения. Придя домой, Кьяра начинает чувствовать страх одиночества, иррациональный и панический, и в то же время она начинает бояться, что кто-нибудь может взломать входную дверь (этот конкретный страх она испытывает впервые в жизни). Однако, в какой-то момент Кьяра говорит себе: "Это ты сама оборачиваешься против тебя же, на самом деле, это он ведет себя неадекватно, а ты должна защитить себя" (многие сеансы терапии предшествовали этому инсайту). Тогда страх прошел. Вдруг Кьяра отчетливо поняла, что то, что она делала было самообвинением, принятием всей ответственности за ссору на себя, согласием с мнением партнера о том, что она виновата во всем ("всё" означало возмущение партнера по поводу отказа Кьяры организовать сексуальный треугольник, ведь сперва она казалось согласной, а потом изменила свое мнение). Затем Кьяра начала воспринимать критически поведение своего партнера и почувствовала, как в ней возникает чувство злости. В этот момент страх исчез окончательно.
Кьяра рассказала мне: "Я разозлилась на него и уже не чувствовала тревогу, раньше я ее чувствовала и нападала на саму себя с обвинениями". Способности к защите самой себя в отношениях привязанности у этой женщины были полностью аннулированы. Как она сама поняла, она атаковала саму себя, и поэтому возникало чувство одиночества и всепоглощающий иррациональный страх. В свою очередь, известно, что страх является генератором необходимости в привязанности к значимой фигуре. Это и есть порочный круг гендерного насилия. Именно в этом эпизоде становится очевидным ментальный процесс: страх вместо злости. Злость оказывается очень опасной, когда находишься в отношениях, в которых испытываешь необходимость в партнере, поэтому психизм делает отчаянные усилия, чтобы подавить злость, и это можно сделать только путем идентификации с другим, с его взглядами и убеждениями, так, чтобы необходимость разорвать связь отпала, и было бы возможным продолжать идеализировать другого. Это называется защитным самообвинением, психический механизм, характерный для детей, находящихся в ситуации насилия, абьюза (Fairbaim, 1952; Killingmo, 1989).
(1) Стадия "идеализации угнетаемых" неизбежна в любом процессе построения групповой идентичности подчиненной группы, то есть, в процессе возникновения и развития "идеологии освобождения". Цитирую из статьи "Механизмы власти и освобождение":
"Идеология освобождения
- в первую очередь производит "контр-маркировку", раскрывая механизмы господства/подчинения и их произвольный, а не данный свыше, характер
- задает вопрос qui prodest?, переводя, таким образом, проблему в надлежащую ей историческую плоскость
- переставляет моральные акценты: подчиненная группа провозглашается носителем положительных ценностей<
- провозглашает самостоятельность и субъектность подчиненной группы
- маркирует доминантную группу как комплиментарную, узурпаторскую, недееспособную и неправомочную
- раскрывает процесс построения групповой идентичности в доминантной группе как полностью зависимый от противопоставления подчиненной группе, а следовательно, реактивный по сути и неспособный к развитию/прогрессу"
Проблема возникает тогда, когда созданная теоретически автономная групповая идентичность подчиненной группы на практике отвергается значительным числом ее членов. Тогда и наступает очередь анализа механизмов самовоспроизводства подчинения со стороны членов угнетаемой группы.
(2) Необходимо также добавить отказ от гратификации.
(3) Строго говоря, на практике табуирование женской агрессии осуществляется непреложно жестко только тогда, когда потенциальная агрессия направлена на мужскую гендерную группу и/или осуществляется публично. Женская агрессия в отношении женской гендерной группы поощряется (независимо от того, выражается ли она публично или нет), а агрессия в отношении детей наказывается только в случае публичного ее осуществления. Налицо регуляция женской агрессии извне, а не ее табу.
(4) Женщина, открыто выступающая в роли субъекта желания, подвергается социальному остракизму и маркируется как проститутка и/или страдающая психическим расстройством (в том числе и в первую очередь со стороны женской гендерной группы).
(5) Комплементарность механизмов интроекции/проекции.
(6) Эта идеализация в сочетании с императивным запретом на проявление агрессии в отношении мужчин является причиной того, что парентальный конфликт понимается большинством женщин как конфликт исключительно с материнской фигурой. Даже когда единственным патогенным фактором в семье является отец, женщина (и дети вообще, хотя среди мужчин это наблюдается реже) воспринимает и рационализирует ситуацию как собственный конфликт с матерью (частенько с оттенками экзистенциальности). Немаловажным фактором является и то, что в традиционной семье негативные аспекты взаимодействия с детьми (=принуждение и наказание) возложены на мать и понимаются ей самой как своего рода преррогативы (суррогат власти). Моя гипотеза: чем патогеннее отцовская фигура, тем ярче выражен конфликт дочь/мать и тем сильнее сопротивление женщин на терапии, когда терапевт пытается указать на истинную роль отца в возникновении конфликтной ситуации в родительской семье. Страх дезидеализации отцовской фигуры (которая понимается как агрессия в отношении отца) настолько велик, что пациентки частенько оставляют терапию (как правило, это принимает вид "неожиданного улучшения состояния": "Я Вам так благодарна! Вы мне ужасно помогли" )
(7) Обычно эта близость со стороны значимых фигур являлась "наградой" за выполнение определенных требований.<
(8) "Бьёт - значит, любит".
(9) Независимо от того, имелся ли травматический анамнез или дефицит эго.
(10) См. статью о микромачизмах