Заговор врагов: Великий страх 1789 года

[absentis]

Уже через несколько дней после взятия Бастилии Францию начала охватывать мания видений «шпионов в лесу», известная под названием Великого страха 1789 года. По всему Франш-Конте, хорошо известному былым нашествием оборотней, распространяется новая паника. Французские крестьяне повсюду ищут тайно проникнувших в тыл врагов. В июле 1789 года зарождается идея «заговора аристократов» с заграницей, сыгравшая немалую роль в истории революции. Эта мысль навязчиво овладевает массами: раз первые люди королевства эмигрируют, увозя с собой крупные суммы, то будут ли они жить спокойно за границей, не захотят ли отомстить?

При этом реально эмиграция была еще достаточно скромной, но слухи ее преувеличивали. Крестьянам стало казаться, что аристократы поклялись погубить «третье сословие» с помощью иностранных наемников. Окрестные леса тут же наводнились «английскими шпионами» и «грабителями». Их видели вживую за каждым кустом. В разных местах страны, почти одновременно, возникли слухи о появлении больших шаек то ли разбойников, то ли иностранных диверсантов, которые сжигают хлеб на полях и подвергают разгрому целые города. «Призрак заговора бродил по Франции в первые годы Революции. „Великий страх“ стал пропастью. Одним из мифов того времени был слух о сообществе аристократов и разбойников».1 Слухи эти в большинстве случаев распространялись с поразительной быстротой, почти ни в ком не вызывая сомнений в реальном существовании грозной опасности. Крестьяне были уверены, что огромные непобедимые полчища то ли британцев, то ли австрийцев планомерно овладевали одним населенным пунктом за другим. Великий страх не имел под собой абсолютно никаких оснований. Тем не менее тысячи людей в разных регионах страны рассказывали друг другу ужасающие истории о злодеяниях оккупантов. Крестьяне хватались за оружие. Теперь, в свою очередь, за «разбойников» стали принимать восставших, что еще больше провоцировало слухи о врагах.

Страна почувствовала себя не защищенной от разбойников, заговорщиков, внешних врагов. Необходимо было предпринять срочные меры самозащиты и уничтожить множество врагов. В такой обстановке плодились и множились разновидности страха, объединенные в одно понятие «Великий страх».1
Само название «Великий страх» было придумано историками, однако оно вполне соответствует впечатлению, оставленному этими событиями в народном воображении. Жорж Лефевр, написавший в 1932 году монографию по Великому страху (Georges Lefebvre. Grande peur de 1789. P., 1932), отделил непосредственно его проявления от одновременных крестьянских волнений, что обычно смешивалось другими историками. Лефевр указывает, что еще в середине XIX века в некоторых французских провинциях 1789 год называли «годом страха». В Аквитании эта паника была известна как «Английский страх». Возможно, в этих событии и лежат истоки французского выражения «histoire de brigands» (история разбойников) - невероятная история, выдумка, небылица. Явление, вследствие которого «большая часть Франции жила в состоянии постоянной угрозы»1, Лефевр определяет как «гигантский лживый слух», он не может отыскать «никаких следов заговора»: «по мере того, как известия распространялись, они сами становились новым доказательством повсеместного существования неуловимых разбойников».2 Некоторые исследователи отмечают, что охота на шпионов и проституток уже проявлялась в Париже двумя годами раньше: «Каждому человеку, который присоединялся к толпе, говорили тайно, что они „охотятся на шпионов и шлюх“»3. Другие полагают, что непосредственно вера в «заговор аристократов» сыграла не столь значительную роль в Великом страхе.4 Общим является одно - причины этой паники неизвестны. Известны лишь результаты:

Эпидемию крестьянского бунта превратило в необратимое потрясение объединение восстаний провинциальных городов и волны массового страха, которая смутно, но быстро распространилась по просторам страны: так называемый Grande Peur («великий страх») конца июля и начала августа 1789 г.; буквально за три недели июля социальный строй французского крестьянского феодализма и государственная машина королевской Франции были сокрушены.5
Математик и активный участник Великой французской революции Жильбер Ромм находился во время революции в Париже вместе со своим воспитанником Павлом Строгановым, будущим генерал-адъютантом императора Александра I. Многие бумаги Ромма были впоследствии скуплены во Франции русскими коллекционерами, и в дальнейшем часть из них попала в государственные хранилища Москвы и Ленинграда, ныне они находятся в западноевропейской секции архива Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН. Выдержки из писем, касающиеся Великого страха были напечатаны в СССР в 1939 году. Автор публикации К.И. Раткевич писала в предисловии: «Кто являлся виновником этой паники? Из каких кругов вышли первые известия о появлении „разбойников“? Обследованные до сих пор материалы не дают пока конкретного ответа на этот вопрос».6

Вчера утром, около четырех часов, несколько человек, взобравшись на Борегар, приняли встающий над землей туман за облако пыли, поднятой передвижением разбойников, и начали кричать, что вот они уж тут, явились. Набат гудит, и никто не сомневается, что, действительно, пришли разбойники. Те кто было улегся в постель, вскакивают: к Львиному фонтану тащат пушки; вооруженные люди толпами устремляются к предместью Айа, готовясь к стойкой защите. Около девяти часов вечера из Себаза является четыреста человек крестьян во главе с несколькими буржуа и канониками; пришли и жители из Стуза, 120 человек из Вальвика, 60 из Мезака. Трудно себе представить, что это был за переполох.
Вчерашний день по-прежнему [не разобрано], но к вечеру страхи улеглись. Население убедилось, что тревога не имела других оснований, кроме появления в наших краях нескольких человек убежавших из тюрем Парижа и Лиона и из других мест. Тем не менее состав милиции был увеличен вчетверо, и в результате этой тревоги наши советники и их присные стали теперь не чинясь записываться в нее. (из письма Габриэля Дюбрейля от 1 августа).6
В августе 1789 года Ромм получил несколько писем от своего друга Габриэля Дюбрейля, очевидца проявлений Великого страха в Риоме. Здесь стоит отметить, что согласно демонологу и судье Анри Боге именно в Риоме в 1588 году была сожжена женщина-оборотень, послужившая прообразом знаменитой жуткой истории об охотнике и отрубленной лапе волка.7 Оборотни в горах Оверни в те давние времена водились массово. Двести лет спустя вместо ужаса перед оборотнями туда пришел Великий страх.

В деревнях жители покидали свои дома, и, забирая с собой все свое имущество, уходили на ночь в лес и в виноградники; перепуг до такой степени овладел ими, что только в воскресенье они решились вернуться на ночлег к себе домой. Кюре в большинстве случаев уходили вместе с ними и были напуганы не меньше их. Днем эти бедные люди не решались выходить из деревень, подозревая разбойника в каждом попадавшемся им на глаза незнакомце. Они и по сейчас уверены в существовании многочисленных шаек, и вследствие этого каждую ночь во всех деревнях выставляется хорошо вооруженный караул, по крайней мере из двенадцати человек. Для них эти страхи - сущее бедствие, если принять во внимание, что сельскохозяйственные работы требуют их присутствия в поле для уборки хлеба, который... [не разобрано]; у многих из них нет ни минуты отдыха. Сколько бы вы их ни разуверяли, все они твердят вам, что вот там-то жители видели 20 -30 человек разбойников, которые гнались за ними, но только не смогли настигнуть. Малейший шум является поводом к тревоге... Монахини из монастыря богоматери, считая, что бандиты это нечто вроде дьявола, окропили святой водой:... [не разобрано] в своем монастыре. Монахини из Марса разбежались и провели ночь с четверга на пятницу в лесу... [название не разобрано], расположенном против деревни. (из письма Габриэля Дюбрейля от 5 августа).6
К тому времени и в самом Париже, и в других местах, подобное странное поведение уже было не в диковинку.

Овернь, Бурбонэ, Лимузен и Форэ подвергались в свое время таким огульным припадкам ничем необъяснимого «Великого страха». В некоторых селениях подобные эпизоды оставили более яркие воспоминания, чем даже всякие, самые крупные события революции, и создали в каждом крае свою эру. Долго потом говорили: «он родился в день „Великого страха“», подобно тому, как в иных местностях считали, что такой-то родился «в день взятия Бастилии».

Эпидемия, ибо несомненно, что такую повсеместно возникающую, беспричинную панику только и можно сравнить с эпидемией, совершила круговое движение с северо-запада на юго-восток.
Она не пощадила ни Дофинэ, ни Эльзаса, ни Франшконтэ, ни Нормандии и Бретани, хотя в этих местностях она проявлялась с меньшей силой и регулярностью.
Не избежали ее даже и парижане. В ночь на 17 июля 1789 г. по городу вдруг пронесся слух, что какие-то вооруженные полчища подступают к Парижу со стороны Монморанси.

Паника мгновенно охватила все население, еще наэлектризованное бастильскими событиями, происходившими лишь за три дня перед тем. Звуки набата раздались одновременно во всех 60 приходах столицы Франции. Городская милиция выступает в отважную вылазку против ожидаемого неприятеля. Но единственным ее противником оказался застигнутый на городском выгоне... заяц, который и пал немедленно жертвой храбрости одного из защитников отечества…

В деревнях и селениях паника «Большого страха» принимала еще более серьезные формы. Крестьяне отдельных поселков, сознавая свою малочисленность, чувствовали себя совершенно беззащитными от воображаемых нападений.
В их воображении бедствия, наносимые им фантастическими разбойниками, представлялись настолько неминуемыми, что с заходом солнца все окружающее принимало для них самые грозные и причудливые очертания.

Дрожа от страха при малейшем шорохе, они, точно дети, напуганные страшной сказкой, подозрительно вглядывались в темнеющие опушки лесов, озаренные лунным светом. Стоило какому-нибудь необыкновенному звуку нарушить ночную тишину, как тотчас же ужас овладевал всеми, даже наименее трусливыми из обывателей. «Достаточно было, - пишет Тэн, - какой-нибудь девушке, возвращавшейся вечером с поля, встретить пару незнакомых лиц, чтобы весь приход бросался искать спасения в ближайшем лесу, покидая дома и имущество на произвол судьбы. В ином случае поводом для всеобщего бегства бывал подчас простой столб пыли, поднятый проезжим дилижансом».

Местные священники разрешали заранее свои паствы от всех грехов, как бы в виду близости светопреставления. Повсюду в конце июля и в первой половине августа 1789 г. страх порождает массу невероятнейших несообразностей, совершаемых обезумевшим крестьянством. Можно было подумать, что во Франции вновь возвратились мрачные и зловещие дни 1000-го года…

Тем более трудно объяснить, почему же перед ними возникал такой панический ужас? В иное время на них несомненно устраивались бы облавы, их травили бы повсеместно и ежечасно, как диких зверей, и никому другому, как именно им самим, пришлось бы искать спасения в лесах. Несомненно поэтому, что если разбойники и подавали ближайший повод к охватившей народ панике, то все же она имела в основе какие-нибудь другие, более глубокие психологические основания.

Весьма серьезные историки пытались объяснить столь повсеместное возникновение этих, по-видимому беспричинных, страхов умело руководимым какой-то таинственной рукой заговором против революции.8

Но никаким историкам найти следы заговора так и не удалось. В чем же было дело?
Объяснение загадки Великого страха предложила в 1989 году историк Мэри Килборн Матосян в книге «Яды прошлых лет. Грибки, эпидемии и история». Ее теория выглядит наиболее правдоподобно. Рожь нового урожая была только что собрана, но сразу распространились слухи, что разбойники придут его захватить. Многие люди считали, что уже видели этих бандитов. Они боялись, что уже слишком поздно что-либо делать: женщины будут изнасилованы и убиты, детей убьют, а дома подожгут. Рассказывая об этих событиях, историки часто недоумевают, чем были вызваны явно преувеличенные опасения крестьян. Представив подробную хронологию и карту распространения паники, Жорж Лефевр доказал, что между крестьянами не было никакого тайного сговора. Паника не распространялась от дома к дому, а охватывала целые сообщества одновременно. Но хотя Лефевр восстановил психическое состояние крестьян, он не смог объяснить, почему паника возникала в одних районах Франции, но не затрагивала другие, почему именно летом 1789 года, а не в другое время. Однако, существует объяснение этих загадочных фактов. Акты похоронных записей восемнадцатого века показывают, что летом 1789 года многие французы могли пострадать от отравления спорыньей. Записи также свидетельствуют, что в некоторых регионах у многих женщин произошли выкидыши в эти летние месяцы. В записях Королевского Медицинского Общества того же года отмечено ухудшение здоровья населения во второй половине июля; сообщается, что желтуха, диарея, и нервные болезни были обычным явлением, особенно среди женщин. Некоторые пациенты доктора Джеффри «потеряли головы»; позднее, в августе и сентябре, врач нашел много случаев болей в животе, диареи и колик. Он объяснял эти симптомы потреблением «плохой муки». Другие врачи наблюдали депрессию, паралич, тревогу, страх, лихорадку, и рожу. Эти врачи, как и доктор Джеффри, подозревали «плохой хлеб».9Здесь есть характерный момент, который не упомянула Матосян - именно рожу в то время часто путали с эрготизмом, ставя диагноз erysipelas.

С 1697 года, когда впервые были сохранены достаточно полные записи о погоде, Франция не видела таких благоприятных погодных условий для массового роста спорыньи на ржи. Необычно холодная и снежная зима 1788-1789 ослабила рожь, а холодная и влажная весна позволила грибку расти на злаке. Сухое и теплое начало мая содействовало распространению спор ветром от одного растения к другому, а затем теплое и влажное лето завершило процесс. Надо добавить, что лето не обязательно должно быть теплым. Это более справедливо для Европы, а в России, например, где хлеб созревает позднее, и холодное время выпадает на цветение ржи, продлевая его, спорынья развивается никак не хуже, что отмечалось еще в российских источниках первой половины XIX века: «причина, производящая белые колосья и рожки во ржи, есть сырая и холодная погода во время цвета ржи»10. В любом случае, главное - чтобы была влажность. И с ней во Франции в 1789 году все было в порядке: Матосян указывает, что в июне в Париже дождь шел двадцать дней из тридцати.

Исследующий здоровье населения Бретани Жан-Пьер Губер (Jean-Pierre Goubert, 1974) цитирует врача, проживающего в городе Клиссон. Врач сообщает, что в июле 1789 года урожай ржи был «невероятно» поражен спорыньей. Хотя Губерт не связал Великий страх с этим обстоятельством, он сообщает, что рожки спорыньи были найдены в двенадцатой части всех колосьев.
«Великий страх 1789 года был одним из последних среди тех странных событий европейской истории, которые могут быть объяснены пищевым отравлением»9. - так заканчивает главу Матосян. Стоит уточнить - все же не последним. Далеко не последним.

©

зы. глава из книги Матосян лежит здесь

• 1. Жан Делюмо. Ужасы на Западе. М.: «Голос», 1994
• 2. G. Lefebre. The Great Fear of 1789: Rural Panic In Revolutionary France. N.Y., 1973
• 3. Luckett, T.M. Huntig for spies and whores: A Parisian riot on the eve of the French Revolution. The Past and Present, 156 (August 1997): 115-43
• 4. Tackett, T. Collective Panics in the Early French Revolution, 1789-1791: A Comparative Perspective. French History, 2003 vol. 17(2):149-171
• 5. Хобсбаум Эрик. Век революций. Европа 1789-1848 / Науч.ред.Егоров А.А.; Пер.с англ. Якуниной Л.Д. Ростов н/Д: Феникс, 1999.
• 6. «Великий страх» в Оверни // Красный архив, 1939, № (3) 94
• 7. Henri Boguet. Discours des sorciers. Lyon, 1590. (см. также Kelly, Walter Keating. Curiosities of Indo-European tradition and folklore. Chapman & Hall, 1863. pp. 261-262)
• 8. Кабанес О., Насс Л. Революционный невроз. Издательство Д. Ф. Коморского, СПб., 1906
• 9. Matossian, M.K. Poisons of the Past: Molds, Epidemics, and History. Yale University Press, 1989
• 10. Сборник циркуляров МВД, Том 7, Спб, 1858, прил. Распоряжение до Медицинской Полиции от 1839 года.