Портрет мальчика с гильзой
Большой, каменный, красивый дом стоит на отшибе на краю села. В доме живет семья - мать, отец и четверо детей - дочери-подростки и младший восьмилетний сын. Детей на самом деле шесть, но два старших сына учатся в университетах и домой приезжают только на каникулы. Глава семьи и хозяин дома, А. Д. - крупный чиновник Палестинской Администрации. Его оффис находится в ближайшем городе. Он также - тяжелый сердечный больной, нуждающийся в постоянном наблюдении врачей. Семья, как и убранство дома, излучает достоинство и благополучие. Село лояльно Палестинской Администрации, символов и флагов Хамаса там не видно.
В каких-нибудь 100 метрах от дома проходит "разделительный забор". Разделяет он очень конкретно: между жителями деревни и их землей. В заборе есть "сельскохозяйственные ворота", которые в определенный день и час открывают солдаты, позволяя крестьянам-обладателям специальных пропусков проходить на их земли и обратно.
Как и во многих палестинских деревнях, каждую пятницу здесь проходит демонстрация против "забора". Процессия выходит из центра села и движется по направлению к "нашему" дому. Когда демонстранты подходят поближе к нему, солдаты начинают стрелять от забора шоковыми и слезоточивыми гранатами. Им отвечают камнями; они отвечают на камни - пулями.
А. Д. рассказывает: "Мой дом теперь - между молотом и наковальней. С одной стороны летят гранаты и пули, с другой - камни. Сам я по пятницам часто работаю, а моя жена и дети во время этих стычек лежат на полу во внутренней комнате и дрожат от страха. Потом, когда всё успокаивается, они подбирают куски черепицы и разбитых цветочных горшков, осколки стекол. Солдаты также привели бульдозер и снесли часть моей каменной ограды, видимо, чтобы расширить себе поле зрения".
Но мало этого. Теперь солдаты решили, что именно с крыши дома А. Д. им будет удобнее разгонять демонстрантов. Хозяин продолжает: "Один раз они пришли посреди недели, видимо, чтобы посмотреть. Меня не было дома, а жену и дочь они и спрашивать не стали, просто отодвинули в сторону и поднялись на крышу. На следующей неделе пришли опять, но в доме у меня как раз были иностранные журналисты, и они не захотели входить.
И вот, в прошлую пятницу, сын кричит мне: "Папа, к нам идут солдаты!" Я посмотрел в окно на втором этаже: подходит отряд, человек 15, впереди - высокий офицер.
Слышу, стучат в дверь. Жена открывает и спрашивает: "Что вам нужно?" Ей отвечают по-арабски: "Хозяин дома?" Я спускаюсь, вижу - на крыльце стоит офицер-араб (повидимому, друз), возле него - два солдата, остальные толпятся во дворе. Офицер здоровается со мной вежливо и говорит: "Мы хотим подняться на крышу".
Я говорю ему: "Если я или кто-то из моей семьи сделал что-то плохое - "ахлан у-сахлан", заходите, докажите, разберемся. Но если нет - уж извините, не могу вас впустить. Мы и так страдаем от случайных пуль и камней. Я не могу позволить, чтобы из моего дома стреляли по жителям деревни, и не хочу, чтобы они кидали в дом камни. Я буду главной жертвой".
Офицер топчется на крыльце, а солдат, который рядом с ним, начинает, жестикулируя и злобно взглядывая на меня, говорить ему что-то на иврите. По его жестам я понимаю, что он сердится, зачем меня вообще спрашивают. Офицер не слушает его и продолжает разговаривать со мной. Солдат отходит к своим товарищам во двор и начинает что-то им объяснять. Я продолжаю говорить с офицером, в какой-то момент отворачиваюсь от входа и - чувствую сильный удар.
В следующий момент я лежу на полу в передней, у лестницы на второй этаж, а солдаты врываются в дом. За ними вбегают двое "международников" (живущие в деревне делегаты от организации "Экуменическое Сопровождение"). Жена и дети кричат. "Международники" начинают снимать на видеокамеру, солдаты начинают их бить. Солдат ударяет по голове одну из них, Лину, она ранена, по лицу течет кровь. Я пытаюсь встать, чувствую, что у меня поднимается давление, и теряю сознание.
Когда я прихожу в себя, то вижу, как солдаты выталкивают из дома мою жену и дочерей, соседи выносят сына, он в обмороке от страха. Я остаюсь один в доме с солдатами. Снаружи моя семья, соседи и "международники" кричат, чтобы их впустили, что я болен. Потом раздается сильный, решительный стук в дверь. Солдат открывает - видимо, он думал, что пришла подмога - и все врываются в дом: женщины, соседи, "международники". Начинается потасовка. Гостиная и передняя полны людей, не менее 20 человек, все кричат и дерутся. Наши действуют руками, солдаты - стволами и прикладами ружей. Узкая стеклянная горка падает на пол и разбивается вдребезги, вместе с посудой.
Тут прибывает "скорая помощь" Красного полумесяца. Мне оказывают первую помощь: надевают кислородную маску, а солдаты поднимаются на лестницу и начинают бросать в столовую и гостиную шоковые гранаты. От одной из них загорается ковер. Стекло буфета тоже разбито, но, кажется, его еще раньше разбили солдаты. Фельдшера кладут меня на носилки и увозят в город, в больницу, где мне оказывают помощь.
Когда я возвращаюсь на такси домой, солдаты с крыши стреляют в людей внизу, которые бросают в них камни. Я вхожу в дом и нахожу свою семью в ужасе. У моего сына, 8 лет, с тех пор появились психологические проблемы, он плохо спит по ночам. Я до сих пор на больничном, мое здоровье резко ухудшилось.
Солдаты часов в 5 спустились с крыши и ушли".
...В керамической вазочке лежит то, что осталось от шоковой гранаты: "Хелем ве-синвур", написано на ней на иврите, "Шок и ослепление". Мы сидим в большой, нарядно обставленной гостиной с высокими окнами, задрапированными тяжелыми зелеными шторами, и говорим с хозяином дома через переводчика. Здесь же - несколько его родственников или соседей, пришедших посмотреть на "других израильтян". Мальчик играет с гильзами и резиновыми пулями, подобранными во дворе. Время от времени он оставляет игру, чтобы помочь матери и сестре обносить гостей кофе или уносить грязную посуду. Потом нас угощают обедом, и хозяин задумчиво говорит: "Я бы хотел, чтобы ко мне приезжали такие израильтяне... без М-16".
Хозяин с детьми
Гостиная и "гости" - активисты-израильтяне и "международная" Синди
Игра с гильзами
Резиновые пули
Шоковая граната
Синди и ее помощник-переводчик
А вот и забор. Выглядит вполне невинно? А в таком маленьком формате сам забор - железную сетку на столбах - и вовсе не видать. Но хорошо видна вся конструкция: песчаные "полосы отчуждения" и асфальтированная дорога для армии. Справа от него - деревня, видны теплицы. Слева - земли этой деревни.
-------------------------------------------------------------
В той же деревне мы встречаемся еще с двумя жертвами последних дней. 20-ти летнего парня схватили посреди деревни, когда он шел к себе домой с работы, он работает на фабричке своего дяди. Его затолкнули в джип, несмотря на протесты присутсвовавших при этой сцене "международников". (Одна из них, Синди: "Солдат приставил мне к груди ружье и закричал: "Уходи отсюда, я стреляю!" Это был самый симпатичный из всех солдат, утром того же дня мы болтали с ним о том, о сем, он хорошо говорит по-английски. А тут он наставил на меня ружье: "Сейчас выстрелю!" Как это может быть?..")
В джипе его били и гасили о его шею сигареты: пытались заставить его подписать, что он кидал камни. Когда поняли, что это бесполезно, его провезли по деревне и заставили объявлять в микрофон "комендантский час", а потом отвезли на "махсом" и там выкинули из машины. Дядя прислал за ним такси.
Другой парень, того же возраста, пытался не дать солдатам задержать его брата и помешать им избивать его отца. Он сказал солдату-бедуину: "Как тебе не стыдно бить старика?" На что тот выстрелил ему в руку с нулевого расстояния. В больнице ему наложили швы.
Вся эта сцена была заснята одним из свидетелей, и фотографии опубликованы в газете, так что опознать солдата не составит труда.
----------------------------------------------------
Мы уезжаем из деревни в темноте. По шоссе навстречу нам движется сплошной поток машин - "Как между Хайфой и Тель-Авивом!", говорит моя коллега. Это поселенцы возвращаются домой с работы в Израиле.