Племянник почтальона, киббуцное собрание, хирург Вова, выборы и компартия
Звонит муж и говорит: "Представляешь, в больничной столовой подходит ко мне Вова (приятель и коллега, хирург) и говорит: "Скажи мне!!! За кого ты голосовал???" Я говорю: "Присядь, дорогой, я тебе что-то объясню" - "Нет!!! Говори!! За кого???" - "Ну, за ХАДАШ".
Он садится, хватает булку. Откусывает кусок. Вскакивает и начинает бегать вокруг стола. Снова садится. Снова встает и говорит: "ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!" Поворачивается, чтобы уходить. Я говорю: "Погоди! Ты ведь забыл меня спросить самое главное: "а почему?" Но он не возвращается."
Мне, чисто по ассоциации, сразу вспоминаются две истории. Одна уютно-патриархальная... другая, пожалуй, тоже патриархальная... но не уютная. Первая - прочитана, вторая - услышана.
История первая. Жан Невсель (Дмитрий Иванов) рассказывает о своей жизни в молодости (1934-й год, ему - 22 года):
"... Чтобы подготовиться (к государственному экзамену по немецкой литературе), я решил остаться на лето в Экс-ан-Провансе, где мне предложили место домашнего учителя в семье господина де К... Семья жила в замке, расположенном в поразительно красивом месте, среди неописуемых гор, в Верхнем Провансе. Там все еще было по старинке: например, не было электричества, так что после ужина каждый брал керосиновую лампу и шел в свою спальню, освещая себе дорогу.
И я жил там, да-да, жил месяц, даже полтора... Утром я старался проснуться рано, часов в шесть. Рядом со мной на столике стоял маленький кофейник-спиртовка. Услыхав будильник, я, еще полусонный, чиркал спичкой, кофейник делал "пых-пых", я глотал горячий душистый кофе. Потом садился у окна, выходившего на горы, озаренные восходящим солнцем, и читал Рильке. Затем я, позевывая, занимался с учеником.
Господин де К. был мэром своей деревушки, насчитывавшей пять десятков жителей. Как раз при мне проходили выборы в законодательные органы, и, произведя подсчет, господа из мэрии с изумлением обнаружили, что несколько голосов подано за коммунистов! За обедом в замке только об этом и говорили. "Но послушайте, мой друг, - обращалась к мужу госпожа де К.,- кто бы это мог быть? Может быть, бакалейщик?" - "Нет, моя дорогая, что вы!" - "Тогда, может быть, племянник почтальона?.."
История вторая. Мама моего приятеля, тогда еще совсем не мама, а молоденькая 18-летняя девочка, одинокая на всем белом свете, истощенная голодом и изморенная жизнью в подвалах Будапешта и лагерях на Кипре, прибывает в Израиль и поступает в киббуц. 1949 год. Первые выборы. Весь киббуц, разумеется, голосует за Маарах. Только один голос подан за компартию. Руководство киббуца начинает доискиваться, кто бы это мог быть. Подозрение падает на юную Мирьям. Ее заставляют сознаться.
На общем собрании ее торжественно исключают из киббуца. Личное ее имущество состоит в паре тетрадок, ручке и смене белья - лифчике и трусах. По результатам голосования решено оставить ей находящееся в ее распоряжении общественное имущество - шорты, футболку, сандалии и косынку - и выдать в долг деньги на автобус до Тель-Авива.
Косынку она использовала, чтобы завернуть личное имущество.