Элегия Массне
Элегия Массне
Septimus Severus стоит перед большой, закрытой белым виссоном, плоской вещью почти в человеческий рост. Вещь прислонена к стене. Обращается к человеку, стоящему за ним: Что, правда ли, что ты потратил целых двенадцать лет на его изготовление? И действительно ли ты уверен, что никто за это время не прознал о его качествах? И ты никогда не смотрел в него, Фарнезий?
Pharnesius, растягивая слова, медленно: Двенадцать, впрочем... я не считал. Уверен, что никому неведомы его качества, ибо... даже меня мое собственное детище... пугает. Апулей недавно выразился, будто... parit enim conversatio contemptum; raritas conciliat admirationem*. Хоть это и остроумно... да, пожалуй что, он прав.
Издает довольный смешок. И все же химия мистерий ужасающа для непосвященных. Ибо accessi confinium mortis**.
SS, продолжая разглядывать узор рамы закрытого предмета: Мысли о непосвященных не должны волновать посвященных, Фарнезий. Каждому нужно делать свое дело, ты сделал свое, и осталось только ввести твое творение в мир. Я готов. Попытаемся?
Pharnesius, немного нервно: Ты ожидаешь, что я присоединюсь к тебе? Хм, хм... Я полагал, что мое дело - как дело скромного башмачника... всего лишь изготовить сандалии для царственных ног, но не носить их.
Помолчав: Vereor, Caesar.***
SS, усмехнувшись: Право, Фарнезий. Тот, кто сделал Гермесу сандалии с крыльями, не был простым башмачником. Тот, кто дерзнул использовать переданные ему императором несколько капель ртути из подземного озера Первого храма, кто сделал из них то, что мы сейчас... сдергивает виссон с вещи, затемненная комната заливается нестерпимым сиянием ...м-ммм. То, что мы увидели. Не простой ремесленник.
Оборачивается к Фарнезию. Ты не ослеп? Отлично.
Speculum Sacramentum: Ave, Pharnesius, magister meus. Ave, Septimus, frater meus. Хорошо дышать вновь.
SS, удовлетворенно: И тебя приветствую, любезное зерцало. Дышать, отражать, перемещать, хранить, показывать. Работать. Готово ли ты?
Speculum Sacramentum, довольно-ироническим тоном (похоже, оно довольно быстро освоилось): Я жажду скорее прыгнуть в гущу битвы, мой предводитель.
Pharnesius, с изумленным лицом: Что же, и это всё - вот так сдернули ткань... и оно заработало?
SS, с некоторым недоумением: Но, Фарнезий, ведь в этом и была суть твоей работы. Ты же не открывал этого лика, а мне было достаточно открыть. Как кувшин, пробка которого не дает литься вину.
Зеркалу: Скажи, почему ты дышишь "вновь", прекрасная вещь? У меня... дежавю странное чувство, будто я не раз и не два встречался с тобой. Во сне.
Speculum Sacramentum, беззаботно: Конечно, мы встречались. В замке у Винтеров, да и не только там.
Обращается к Фарнезию: Что ты удивляешься, добрый мастер? Сандалии идут сами по себе? Так тебе следует радоваться - если вещь пугает мастера тем, что живет и дышит, значит, мастер не зря старался. Тихо: Правда, после этого его можно списывать в утиль... уж не это ли его печалит?
SS, Фарнезию, продолжая высматривать что-то в зеркале: Не огорчайся, мастер. У этой вещи довольно вредный характер, его посредством оно компенсирует свою формальную неподвижность.
Зеркалу: Что ж, вы подтвердили необходимое: в вас есть память о будущем, и поэтому мы можем заняться делом. Подтвердите же, что вы способны не только разговаривать, но и приносить пользу. Как-нибудь на свое усмотрение.
Speculum Sacramentum, приглушенно: Эй, эй... уходи. Кто ты? Уходи, говорят тебе! Да откуда ты тут взялся?
Cлышно недовольное ворчание и глухое низкое хрюканье. Внезапно поверхность зеркала раздается в стороны, и оттуда высовывается голова волшебного Римского кабана.
Чудесный кабан (недовольно): Что такое? Ищешь его, ищешь. Туда побежал - не нашел. Обратно побежал - не нашел. Справа нюхал - не унюхал. Слева нюхал - трупом пахнет. Пошел, посмотрел - не тот труп... Отбрыкивается от кого-то и наполовину вылезает из зеркала. С интересом, поведя рылом в сторону Фарнезия: А ты кто?
Pharnesius тихо оползает наземь. Кабан полностью вылезает из зеркала.
Speculum Sacramentum, недовольно: Скажите, пожалуйста, император, что за привычка у вас, властителей, - таскать за собой скотину по всем мирам и измерениям?
SS смеется. Ну что ж, все в сборе. Видит, что на левом ухе кабана висит увядший лавровый венец, а копыта вызолочены, но пообтерлись. Привычно достает откуда-то сверток с фигами и предлагает кабану. Зеркалу: Он сам почему-то решил ходить за мной, Зерцало. Полагаю, для того есть какие-то высокие причины, и не надо называть моего друга уничижительными именами.
Дотрагивается до шеи Фарнезия, убеждается в том, что его обморок сменился спокойным сном. Немного поразмыслив: Помните ли вы, что некогда иронически назвали себя посудой, хотя и дорогой? Вы не передумали?
Speculum Sacramentum, издав смешок: Конечно, помню. И хотя всем свойственно самоуничижаться, выжимая признания, которых иначе не добиться, в моей характеристике куда больше правды, чем горького отчаянья. О, да, я бы, конечно, не отказалось побыть человеком, пускай безумцем, затерянным в пустыне, но все-таки пробежаться по теплому песку, размахивая руками и голося сумасбродные песни, лишенные смысла. Но что потом - свалиться и грызть себе вены, только бы напиться, пускай даже собственной крови? Вот ещё! побуду лучше бессмертным зеркалом, которому ведомы тысячи тайн и скорбей, укрытых от взоров обычных людей. В этом тоже, знаете ли, есть немалое удовольствие... при условии, что через меня не будет лазать домашний скот, сколь бы уважаемым он ни был.
Вздыхает. А вы что же, император, хотели бы меня использовать? Вы ведь знаете, у нас все основывается на строгом взаимозачете - я не оказываю услуг по душевной доброте, так как не имею ни души, ни доброты.
SS, слегка закатывая глаза, пока Зеркало предается характерной цветастой риторике: Хорошо, хорошо. Кабан больше не осквернит вашей ртути, вашего стекла, вашего серебра и всей вашей магии. А я всегда готов на какие-нибудь жертвы... если в их число не входит какая-нибудь аутомутиляция или жертвы среди моих близких. У меня нет здесь близких, а этот кабан, полагаю, вне опасности. Кабан сосредоточенно дожевывает последнюю фигу и предупреждающе хрюкает. Так что давайте уж, пожалуйста, сделаем то, ради чего этот достойный ремесленник жил двенадцать лет, не выходя из этого дома.
Давайте положим в вас Рим, и вы сохраните его. Для всех. И для меня.
Speculum Sacramentum, с интересом: Я не знало, что у вас такие обширные планы на меня. Положить в меня Рим?.. Он слишком велик - не только землей, но историей и толщей душ. Вам придется определить конкретно, что именно вы хотите взять из него, чтоб... инвестировать в меня. И это будет стоить вам... кабана!
SS, раздраженно: Ну, хватит. Вы настроены несерьезно, а я слишком сильно разозлен обстоятельствами своей задержки в этом городе, чтобы терпеть этот фарс. Поднимает виссон. Живите как-нибудь, дышите себе на здоровье. Идет к двери.
Кабан, обращаясь к S.S., недовольно: Этот злобный кусок мебели надо скинуть в пропасть. Глядите-ка - кабан ему не по нутру! А ведь его еще только сделали. Что же будет дальше? Озабоченно хрюкает.
Speculum Sacramentum, приглушенно: Эй, цезарь, не уходи, я пошутило! Оставь себе своего кабана, тем более, что он тебе еще пригодится. Но и меня пойми - я не могу просто исполнить твою волю, ничего не взяв взамен. Без вотивной жертвы не обойтись... но так уж и быть, я прихвачу что-нибудь, о чем ты ничего не знаешь.
SS вздыхает, возвращается. Хорошо же. Обмани меня, я не против. А теперь, наконец-то, поработаем. Подтягивает поближе скамью, садится напротив зеркала и начинает говорить бесконечный текст, который отражается на поверхности зеркала, впитываясь в него, как будто написанный на воде.
По мере того, как S.S. наговаривает текст, помещение, где они находятся, как будто становится прозрачным, и через них хаотическим калейдоскопом проносятся земли Римской империи - жаркие выжженные территории Ближнего Востока, древние города Парфии, белокаменные полисы Малой Азии, изумрудные земли италийского полуострова, холодные рощи и вересковые пустоши Британии... посреди всего этого стоят люди, везде разные, но все они замерли на секунду, будто Зеркало Таинств невидимым неводом подняло со дна и оплело их души, как стаю безвольных рыб. Движение все ускоряется, формируя как будто воронку водоворота вокруг S.S.
Speculum Sacramentum, задумчиво, мелодичным голосом: И вот города одиноко, как крепости, высятся; воздвигнутые на скале посреди бушующего океана, как свечи, зажженные на вершинах деревьев в молчаливом и темном лесу, окутанном облаками тумана забвения, ждут, пока придет их черед, и вспомнят, и вернутся к ним - но время, бесстрастный извозчик, все стегает лошадей, и вот в его повозке уже не влюбленные, а скелеты, груда костей. Все обрастает раковинами и опускается на дно. Но так не будет с Римом, ибо его душу и... и даже империю я сумею спасти и передать дальше, как гонец передает известие, пускай даже ценой собственной жизни.
Проходит время, судя по всему, довольно долгое, потому что в щели ставень на окнах перестает светить свет, потом светит неяркий свет звезд, потом розовая полоска свидетельствует о том, что пришел восход, и когда свет начинает снова гаснуть, SS заканчивает говорить, подходит к зеркалу и, взявшись руками за углы рамы, прислоняется к нему лбом.
SS, тихо: Как это хорошо у вас получилось, великое зерцало. Я ваш должник. Совсем тихо: Между прочим, я мог бы через вас сбежать отсюда, но... не могу. Надо проверить вотивную жертву. И без копья нет смысла. Прощайте же и до новых встреч.
Speculum Sacramentum, прозрачным женским голосом, распевно и медленно: A-ahh. Нам надо спать.
Поверхность Зеркала подергивается дымкой, и оно перестает издавать звуки. Кабан подходит и тычет в него рылом, но Зеркало только покачивается и не реагирует.
***
Бывший раб по имени Никополь, торопливым шепотом: ...и собираются, собирались, то есть, у нее, да, у нее. И я приходил, господин, ходил, ходил, да только не потому ходил, чтобы слушать, а для великого наместника, ждал нового наместника... взамен старого, который на все смотрел сквозь пальцы, да. Для него все слушал, все запоминал. Да, господин!
Наместник Флавий Аркадий, искоса глядя на бывшего раба: Что вы за жалкие люди, даже доносить на других толком не умеете. Всего-то у вас и навыка, что скорее добежать и, разбрызгивая слюну, рассказать что-нибудь бесполезное. Ставите жизнь других людей под удар, а не догадываетесь, что ваша собственная жизнь ломаного гроша не стоит... С ленцой: Отодвинься, раб: хоть ты и бывший, а пахнет от тебя, как от козла. Я все понял.
Никополь подобострастно кланяется, отходя -- почти отползая -- подальше. И старуха-то еще ничего, это только все думают, что она главная рассказчица, господин. Она просто... хранительница сокровища. Главное сокровище, господин, это девчонка. Элегия эта. Она много слов не говорит, но как на ее глаза сияющие, глаза, глаза, они посмотрят, так прямо за нее готовы на смерть и в бой, и хоть на крест. Содрогается. Как скажет она это свое "Спаси-и-и-тель!", так они все прямо дрожью исходят, как рябь на Генисаретском озере. В ней все зло! В девчонке! Вытирает пену с губ. Ничего не прошу, меня какой-то пришлый римлянин выкупил у хозяина, ничего не надо мне, только уберите девчонку. Уберите! Начинает плакать.
Flavius Arcadius делает знак страже. С отвращением: Уберите его куда-нибудь, не желаю видеть этого урода. Плачущего Никополя хватают за руки, выволакивают и, судя по звукам, кажется, выбрасывают с лестницы без особенных церемоний. Черепаху ко мне.
Входит (очень медленно) солдат размером с тех двух, что только что обезвредили Никополя, вместе взятых. Басом: Вы звали. Наместник. Флавий. Я. Пришел.
Flavius Arcadius, с невольным уважением в голосе: Черепаха, есть в этом городе женщина, а у нее внучка по имени Элегия. Тит покажет тебе, где они живут. С женщиной и прочими, кого встретишь, делай что хочешь, а Элегия эта чтоб была у меня к завтрашнему вечеру. Но без особенного шума.
______________
* Доступное порождает презрение, а сокровенное - интерес (восхищение). Апулей, "О Боге Сократа"
** Я спустился к порогам смерти. ("Золотой осёл", описание мистерий Исиды)
*** Мне страшно, Цезарь.
Раньше (Копье)
Оглавление
Дальше (Элегия Revisited)
Septimus Severus стоит перед большой, закрытой белым виссоном, плоской вещью почти в человеческий рост. Вещь прислонена к стене. Обращается к человеку, стоящему за ним: Что, правда ли, что ты потратил целых двенадцать лет на его изготовление? И действительно ли ты уверен, что никто за это время не прознал о его качествах? И ты никогда не смотрел в него, Фарнезий?
Pharnesius, растягивая слова, медленно: Двенадцать, впрочем... я не считал. Уверен, что никому неведомы его качества, ибо... даже меня мое собственное детище... пугает. Апулей недавно выразился, будто... parit enim conversatio contemptum; raritas conciliat admirationem*. Хоть это и остроумно... да, пожалуй что, он прав.
Издает довольный смешок. И все же химия мистерий ужасающа для непосвященных. Ибо accessi confinium mortis**.
SS, продолжая разглядывать узор рамы закрытого предмета: Мысли о непосвященных не должны волновать посвященных, Фарнезий. Каждому нужно делать свое дело, ты сделал свое, и осталось только ввести твое творение в мир. Я готов. Попытаемся?
Pharnesius, немного нервно: Ты ожидаешь, что я присоединюсь к тебе? Хм, хм... Я полагал, что мое дело - как дело скромного башмачника... всего лишь изготовить сандалии для царственных ног, но не носить их.
Помолчав: Vereor, Caesar.***
SS, усмехнувшись: Право, Фарнезий. Тот, кто сделал Гермесу сандалии с крыльями, не был простым башмачником. Тот, кто дерзнул использовать переданные ему императором несколько капель ртути из подземного озера Первого храма, кто сделал из них то, что мы сейчас... сдергивает виссон с вещи, затемненная комната заливается нестерпимым сиянием ...м-ммм. То, что мы увидели. Не простой ремесленник.
Оборачивается к Фарнезию. Ты не ослеп? Отлично.
Speculum Sacramentum: Ave, Pharnesius, magister meus. Ave, Septimus, frater meus. Хорошо дышать вновь.
SS, удовлетворенно: И тебя приветствую, любезное зерцало. Дышать, отражать, перемещать, хранить, показывать. Работать. Готово ли ты?
Speculum Sacramentum, довольно-ироническим тоном (похоже, оно довольно быстро освоилось): Я жажду скорее прыгнуть в гущу битвы, мой предводитель.
Pharnesius, с изумленным лицом: Что же, и это всё - вот так сдернули ткань... и оно заработало?
SS, с некоторым недоумением: Но, Фарнезий, ведь в этом и была суть твоей работы. Ты же не открывал этого лика, а мне было достаточно открыть. Как кувшин, пробка которого не дает литься вину.
Зеркалу: Скажи, почему ты дышишь "вновь", прекрасная вещь? У меня... дежавю странное чувство, будто я не раз и не два встречался с тобой. Во сне.
Speculum Sacramentum, беззаботно: Конечно, мы встречались. В замке у Винтеров, да и не только там.
Обращается к Фарнезию: Что ты удивляешься, добрый мастер? Сандалии идут сами по себе? Так тебе следует радоваться - если вещь пугает мастера тем, что живет и дышит, значит, мастер не зря старался. Тихо: Правда, после этого его можно списывать в утиль... уж не это ли его печалит?
SS, Фарнезию, продолжая высматривать что-то в зеркале: Не огорчайся, мастер. У этой вещи довольно вредный характер, его посредством оно компенсирует свою формальную неподвижность.
Зеркалу: Что ж, вы подтвердили необходимое: в вас есть память о будущем, и поэтому мы можем заняться делом. Подтвердите же, что вы способны не только разговаривать, но и приносить пользу. Как-нибудь на свое усмотрение.
Speculum Sacramentum, приглушенно: Эй, эй... уходи. Кто ты? Уходи, говорят тебе! Да откуда ты тут взялся?
Cлышно недовольное ворчание и глухое низкое хрюканье. Внезапно поверхность зеркала раздается в стороны, и оттуда высовывается голова волшебного Римского кабана.
Чудесный кабан (недовольно): Что такое? Ищешь его, ищешь. Туда побежал - не нашел. Обратно побежал - не нашел. Справа нюхал - не унюхал. Слева нюхал - трупом пахнет. Пошел, посмотрел - не тот труп... Отбрыкивается от кого-то и наполовину вылезает из зеркала. С интересом, поведя рылом в сторону Фарнезия: А ты кто?
Pharnesius тихо оползает наземь. Кабан полностью вылезает из зеркала.
Speculum Sacramentum, недовольно: Скажите, пожалуйста, император, что за привычка у вас, властителей, - таскать за собой скотину по всем мирам и измерениям?
SS смеется. Ну что ж, все в сборе. Видит, что на левом ухе кабана висит увядший лавровый венец, а копыта вызолочены, но пообтерлись. Привычно достает откуда-то сверток с фигами и предлагает кабану. Зеркалу: Он сам почему-то решил ходить за мной, Зерцало. Полагаю, для того есть какие-то высокие причины, и не надо называть моего друга уничижительными именами.
Дотрагивается до шеи Фарнезия, убеждается в том, что его обморок сменился спокойным сном. Немного поразмыслив: Помните ли вы, что некогда иронически назвали себя посудой, хотя и дорогой? Вы не передумали?
Speculum Sacramentum, издав смешок: Конечно, помню. И хотя всем свойственно самоуничижаться, выжимая признания, которых иначе не добиться, в моей характеристике куда больше правды, чем горького отчаянья. О, да, я бы, конечно, не отказалось побыть человеком, пускай безумцем, затерянным в пустыне, но все-таки пробежаться по теплому песку, размахивая руками и голося сумасбродные песни, лишенные смысла. Но что потом - свалиться и грызть себе вены, только бы напиться, пускай даже собственной крови? Вот ещё! побуду лучше бессмертным зеркалом, которому ведомы тысячи тайн и скорбей, укрытых от взоров обычных людей. В этом тоже, знаете ли, есть немалое удовольствие... при условии, что через меня не будет лазать домашний скот, сколь бы уважаемым он ни был.
Вздыхает. А вы что же, император, хотели бы меня использовать? Вы ведь знаете, у нас все основывается на строгом взаимозачете - я не оказываю услуг по душевной доброте, так как не имею ни души, ни доброты.
SS, слегка закатывая глаза, пока Зеркало предается характерной цветастой риторике: Хорошо, хорошо. Кабан больше не осквернит вашей ртути, вашего стекла, вашего серебра и всей вашей магии. А я всегда готов на какие-нибудь жертвы... если в их число не входит какая-нибудь аутомутиляция или жертвы среди моих близких. У меня нет здесь близких, а этот кабан, полагаю, вне опасности. Кабан сосредоточенно дожевывает последнюю фигу и предупреждающе хрюкает. Так что давайте уж, пожалуйста, сделаем то, ради чего этот достойный ремесленник жил двенадцать лет, не выходя из этого дома.
Давайте положим в вас Рим, и вы сохраните его. Для всех. И для меня.
Speculum Sacramentum, с интересом: Я не знало, что у вас такие обширные планы на меня. Положить в меня Рим?.. Он слишком велик - не только землей, но историей и толщей душ. Вам придется определить конкретно, что именно вы хотите взять из него, чтоб... инвестировать в меня. И это будет стоить вам... кабана!
SS, раздраженно: Ну, хватит. Вы настроены несерьезно, а я слишком сильно разозлен обстоятельствами своей задержки в этом городе, чтобы терпеть этот фарс. Поднимает виссон. Живите как-нибудь, дышите себе на здоровье. Идет к двери.
Кабан, обращаясь к S.S., недовольно: Этот злобный кусок мебели надо скинуть в пропасть. Глядите-ка - кабан ему не по нутру! А ведь его еще только сделали. Что же будет дальше? Озабоченно хрюкает.
Speculum Sacramentum, приглушенно: Эй, цезарь, не уходи, я пошутило! Оставь себе своего кабана, тем более, что он тебе еще пригодится. Но и меня пойми - я не могу просто исполнить твою волю, ничего не взяв взамен. Без вотивной жертвы не обойтись... но так уж и быть, я прихвачу что-нибудь, о чем ты ничего не знаешь.
SS вздыхает, возвращается. Хорошо же. Обмани меня, я не против. А теперь, наконец-то, поработаем. Подтягивает поближе скамью, садится напротив зеркала и начинает говорить бесконечный текст, который отражается на поверхности зеркала, впитываясь в него, как будто написанный на воде.
По мере того, как S.S. наговаривает текст, помещение, где они находятся, как будто становится прозрачным, и через них хаотическим калейдоскопом проносятся земли Римской империи - жаркие выжженные территории Ближнего Востока, древние города Парфии, белокаменные полисы Малой Азии, изумрудные земли италийского полуострова, холодные рощи и вересковые пустоши Британии... посреди всего этого стоят люди, везде разные, но все они замерли на секунду, будто Зеркало Таинств невидимым неводом подняло со дна и оплело их души, как стаю безвольных рыб. Движение все ускоряется, формируя как будто воронку водоворота вокруг S.S.
Speculum Sacramentum, задумчиво, мелодичным голосом: И вот города одиноко, как крепости, высятся; воздвигнутые на скале посреди бушующего океана, как свечи, зажженные на вершинах деревьев в молчаливом и темном лесу, окутанном облаками тумана забвения, ждут, пока придет их черед, и вспомнят, и вернутся к ним - но время, бесстрастный извозчик, все стегает лошадей, и вот в его повозке уже не влюбленные, а скелеты, груда костей. Все обрастает раковинами и опускается на дно. Но так не будет с Римом, ибо его душу и... и даже империю я сумею спасти и передать дальше, как гонец передает известие, пускай даже ценой собственной жизни.
Проходит время, судя по всему, довольно долгое, потому что в щели ставень на окнах перестает светить свет, потом светит неяркий свет звезд, потом розовая полоска свидетельствует о том, что пришел восход, и когда свет начинает снова гаснуть, SS заканчивает говорить, подходит к зеркалу и, взявшись руками за углы рамы, прислоняется к нему лбом.
SS, тихо: Как это хорошо у вас получилось, великое зерцало. Я ваш должник. Совсем тихо: Между прочим, я мог бы через вас сбежать отсюда, но... не могу. Надо проверить вотивную жертву. И без копья нет смысла. Прощайте же и до новых встреч.
Speculum Sacramentum, прозрачным женским голосом, распевно и медленно: A-ahh. Нам надо спать.
Поверхность Зеркала подергивается дымкой, и оно перестает издавать звуки. Кабан подходит и тычет в него рылом, но Зеркало только покачивается и не реагирует.
***
Бывший раб по имени Никополь, торопливым шепотом: ...и собираются, собирались, то есть, у нее, да, у нее. И я приходил, господин, ходил, ходил, да только не потому ходил, чтобы слушать, а для великого наместника, ждал нового наместника... взамен старого, который на все смотрел сквозь пальцы, да. Для него все слушал, все запоминал. Да, господин!
Наместник Флавий Аркадий, искоса глядя на бывшего раба: Что вы за жалкие люди, даже доносить на других толком не умеете. Всего-то у вас и навыка, что скорее добежать и, разбрызгивая слюну, рассказать что-нибудь бесполезное. Ставите жизнь других людей под удар, а не догадываетесь, что ваша собственная жизнь ломаного гроша не стоит... С ленцой: Отодвинься, раб: хоть ты и бывший, а пахнет от тебя, как от козла. Я все понял.
Никополь подобострастно кланяется, отходя -- почти отползая -- подальше. И старуха-то еще ничего, это только все думают, что она главная рассказчица, господин. Она просто... хранительница сокровища. Главное сокровище, господин, это девчонка. Элегия эта. Она много слов не говорит, но как на ее глаза сияющие, глаза, глаза, они посмотрят, так прямо за нее готовы на смерть и в бой, и хоть на крест. Содрогается. Как скажет она это свое "Спаси-и-и-тель!", так они все прямо дрожью исходят, как рябь на Генисаретском озере. В ней все зло! В девчонке! Вытирает пену с губ. Ничего не прошу, меня какой-то пришлый римлянин выкупил у хозяина, ничего не надо мне, только уберите девчонку. Уберите! Начинает плакать.
Flavius Arcadius делает знак страже. С отвращением: Уберите его куда-нибудь, не желаю видеть этого урода. Плачущего Никополя хватают за руки, выволакивают и, судя по звукам, кажется, выбрасывают с лестницы без особенных церемоний. Черепаху ко мне.
Входит (очень медленно) солдат размером с тех двух, что только что обезвредили Никополя, вместе взятых. Басом: Вы звали. Наместник. Флавий. Я. Пришел.
Flavius Arcadius, с невольным уважением в голосе: Черепаха, есть в этом городе женщина, а у нее внучка по имени Элегия. Тит покажет тебе, где они живут. С женщиной и прочими, кого встретишь, делай что хочешь, а Элегия эта чтоб была у меня к завтрашнему вечеру. Но без особенного шума.
______________
* Доступное порождает презрение, а сокровенное - интерес (восхищение). Апулей, "О Боге Сократа"
** Я спустился к порогам смерти. ("Золотой осёл", описание мистерий Исиды)
*** Мне страшно, Цезарь.
Раньше (Копье)
Оглавление
Дальше (Элегия Revisited)