Гидра, Медуза
От Гидры к Медузе
Если вам вдруг понадобится разделаться с хтоническим чудовищем, дорогой читатель, идите на задание подготовленным. Обязательно возьмите с собой любимую волшебную палочку (и на всякий случай нелюбимую тоже), какую-нибудь добрую старую сталь (или серебро, если верите в его очистительные свойства; золота же не берите - оно мягко. Серебро тоже не вполне твердо, но с ним наш герой «разобрался» так, что оно делалось в его руках тверже стали). Так. Еще, буде вам понадобится отсечь этому змеевидному и хтоническому некоторое количество голов, запаситесь каким-нибудь аналогом зажигалки, чтобы прижигать места, с которых вы (при удаче) эти головы снесете - очень может статься, что, подобно Лернейской гидре, на месте одной головы у чудовища, как у хорошего огородного растения, вырастают две. А самое главное, друзья мои, всегда помните, что вы собираетесь убить хтоническое чудовище, а не просто вышли на болото погулять. Как понял читатель из вышенаписанного абзаца, наш герой ничего этого не знал, хотя и считал себя всегда готовым к неожиданностям. Он не знал ни куда приведет его убийственная трясина в Запретном Лесу, ни того, что в этом «туда» живет Лернейская гидра, которая, естественно, воспримет пришельца как лакомство, не посмотрев на всю его худобу. Утонула в топи его рабочая волшебная палочка, и лишь всегдашний фамильный стилет, судя по всему, выполнил свою функцию, защитив его и попутно отхватив (с прижиганием) чудищу весь набор голов, включая… тут он поднял зажатую в руке голову Гидры, чтобы получше разглядеть. Включая и бессмертную. Бессмертная голова таращилась на него мутными зелеными глазами и по инерции щелкала зубами, с которых стекала знаменитая ядовитая слюна. Молодой человек почувствовал, что ему снова стало холодно.
«Неплохо сработано», - все-таки решил похвалить Сократ свое подсознание, которое никогда не любил - просто за то, что оно не было сознанием. Затем он поддел камень, возле которого стоял, кинжальным лезвием, опустил в выемку бессмертную голову Гидры и снова привалил камень. Гераклу придется найти себе другой подвиг.
Итак, Сократ был жив и успешно сбежал из школы, хотя и слишком далеко. Голова его закружилась, ноги подогнулись, и он, так и не добравшись до колодца, к которому, по-видимому, направлялся, выйдя из леса, окружавшего озеро-болото Лерну, снова опустился на землю. «Что ж, - подумал он напоследок, - пусть. В двадцатом веке от Рождества Христова меня все равно никто не ждет».
***
На этот раз молодого человека в странной темной одежде, полностью закрывающей тело, окружили люди. Кто-то все-таки отер ему лицо чистой водой, а кто-то промыл и перевязал раны. Кто-то переместил его в тень и поставил рядом кувшин с водой и пару лепешек. Кто-то еще положил рядом и глиняную табличку, на которой была нацарапана ужасающая женская голова с кошмарной прической. Когда он пришел в себя, добрых людей с перевязочным материалом, водой и лепешками уже не было; не было никого.
Прошло время - мы точно не знаем, сколько. Герой, ушедший в мифическое время, был вынужден жить по законам мифа, и мы не можем сказать точно, где он нашел иву, чтобы отломать от нее ветку, где добыл лошадь, как залечил свои раны (так и не избавившись, впрочем, от полученного в Запретном лесу шрама на скуле) и избавился ли окончательно от яда Гидры, попавшего ему в кровь. С последним, думается, было легче всего.
Тем не менее Сократ, неизбежно потерявший в доисторической Греции (которая, естественно, не была единой «Грецией» и не станет таковой еще довольно долго) свое имя и даже философское прозвище и до поры не приобретший новых, «был жив и живым попал в руки врага».
Ἔρεβος, и Μέδουσα
Пусть наш долготерпеливый читатель попытается представить себе эту составленную из кусочков обитаемых земель страну, известную нам даже не по римским копиям греческих оригиналов, а по еле сохранившимся и полустертым архаическим статуям. Пусть этот читатель поймет, что до великолепных эпох спартанцев, афинян, не говоря уж об Александре, называемом в Европе Великим, а в России просто Македонским, еще оставались многие, многие века. Скорее всего, наш герой попал в ахейскую Грецию, описанную Гомером, разобщенную, пронизанную соперничеством и предрассудками, разместившуюся прямо посередине между не вполне еще даже и покинувшими болота чудовищами и порой спускавшимися с гор полубогами. На этой земле - как и на других землях, которые когда-нибудь станут Европой, - пока нет железа, только бронза. Лошадь уже одомашнена, но, как помнит наш читатель, еще долгие, долгие годы греки, да и римляне, будут сражаться в пешем строю, и казус Александра, укрощавшего своего Букефала, или Калигулы, введшего Инцитата в римский Сенат, потому и стали столь знаменитыми казусами, что… да, читатель. Всадников на полуостровах еще не было. Когда они явятся туда из евразийских степей, они принесут с собой смерть старого, античного мира. Пока же в доисторической Греции всадник-воин образовался один, и читатель знает, кто он.
Этого не понимали ахейцы - мирные и не очень, да и можно ли их винить? Поэтому темноволосый юноша в непонятной одежде, победивший Гидру и при этом не погибший, человек с сияющим оружием в руке, некто, кто нашел себе среди мирных сельскохозяйственных лошадок чудо - ездового жеребца и принялся озирать землю с его спины, удивительный подкидыш Лерны, по-видимому, плохо поначалу понимавший человеческий язык, но потом заговоривший на нем, хотя и со странным акцентом, был бы воспринят нами как инопланетянин, а ими воспринялся как порождение того же самого Аида, который поставлял стране чудовищ. Положим, он был послан уничтожить их, забрать назад. Люди старались об этом не думать. Они вообще старались его избегать - предоставлять ему необходимое и не вступать в контакт.
Мы немного представляем себе нашего героя, и поэтому не удивимся, если допустим, что его такое положение вещей вполне устраивало. Его бы устраивало все, если бы это "всё" было хоть чуть-чуть понятнее в смысле общей перспективы. Зная нашего героя, мы можем предположить, что в те задачи, которые он ставил перед собой, не входила перспектива остаток жизни прослужить в ахейской Греции чумным доктором или экзорцистом-Ван Хельзингом, перебирающимся от одного чудовища к другому. Но у него, кажется, не было выбора, да и любопытство гнало его вперед и вверх, а там…
***
Его называли Эребом, порождением Аида, воплощением мрака. В месте его явления, там, где он вырвался из Лерны с головой Гидры в руке, соорудили небольшое святилище, распространяя гордые слухи об Эребе Лернейском, пришедшем на землю, чтобы очистить ее и снова быть забранным - куда конкретно, не уточнялось.
Человек, названный Эребом, спешился, отпустил жеребца пастись в тени скалы, ограничивавшей узкий проход в горах (там виднелся пятачок здоровой сочной травы), а сам пошел вперед. Пройдя сотню-другую шагов между скал, он вышел на высокую каменистую площадку, откуда виднелось море, и залюбовался. Море, окружавшее землю, которую мы для простоты продолжим называть Грецией, было образцовым - лазурным, чистым, бесконечным. «Пребесконечный океан», - пробормотал наш путешественник на языке, сильно отличавшемся от языка ахейцев, и нашел взглядом пятно в морской воде. Темный овал, размытыми широкими полосами свивавшийся в уходящую вглубь воронку, змеившийся в невинной лазури… нет, сомнений не было.
Эреб негромко свистнул, подзывая жеребца, положил явившемуся скакуну руку на шею, и они пошли вниз.
Дальше (Медуза)
Оглавление
Раньше (У кромки леса)
Если вам вдруг понадобится разделаться с хтоническим чудовищем, дорогой читатель, идите на задание подготовленным. Обязательно возьмите с собой любимую волшебную палочку (и на всякий случай нелюбимую тоже), какую-нибудь добрую старую сталь (или серебро, если верите в его очистительные свойства; золота же не берите - оно мягко. Серебро тоже не вполне твердо, но с ним наш герой «разобрался» так, что оно делалось в его руках тверже стали). Так. Еще, буде вам понадобится отсечь этому змеевидному и хтоническому некоторое количество голов, запаситесь каким-нибудь аналогом зажигалки, чтобы прижигать места, с которых вы (при удаче) эти головы снесете - очень может статься, что, подобно Лернейской гидре, на месте одной головы у чудовища, как у хорошего огородного растения, вырастают две. А самое главное, друзья мои, всегда помните, что вы собираетесь убить хтоническое чудовище, а не просто вышли на болото погулять. Как понял читатель из вышенаписанного абзаца, наш герой ничего этого не знал, хотя и считал себя всегда готовым к неожиданностям. Он не знал ни куда приведет его убийственная трясина в Запретном Лесу, ни того, что в этом «туда» живет Лернейская гидра, которая, естественно, воспримет пришельца как лакомство, не посмотрев на всю его худобу. Утонула в топи его рабочая волшебная палочка, и лишь всегдашний фамильный стилет, судя по всему, выполнил свою функцию, защитив его и попутно отхватив (с прижиганием) чудищу весь набор голов, включая… тут он поднял зажатую в руке голову Гидры, чтобы получше разглядеть. Включая и бессмертную. Бессмертная голова таращилась на него мутными зелеными глазами и по инерции щелкала зубами, с которых стекала знаменитая ядовитая слюна. Молодой человек почувствовал, что ему снова стало холодно.
«Неплохо сработано», - все-таки решил похвалить Сократ свое подсознание, которое никогда не любил - просто за то, что оно не было сознанием. Затем он поддел камень, возле которого стоял, кинжальным лезвием, опустил в выемку бессмертную голову Гидры и снова привалил камень. Гераклу придется найти себе другой подвиг.
Итак, Сократ был жив и успешно сбежал из школы, хотя и слишком далеко. Голова его закружилась, ноги подогнулись, и он, так и не добравшись до колодца, к которому, по-видимому, направлялся, выйдя из леса, окружавшего озеро-болото Лерну, снова опустился на землю. «Что ж, - подумал он напоследок, - пусть. В двадцатом веке от Рождества Христова меня все равно никто не ждет».
***
На этот раз молодого человека в странной темной одежде, полностью закрывающей тело, окружили люди. Кто-то все-таки отер ему лицо чистой водой, а кто-то промыл и перевязал раны. Кто-то переместил его в тень и поставил рядом кувшин с водой и пару лепешек. Кто-то еще положил рядом и глиняную табличку, на которой была нацарапана ужасающая женская голова с кошмарной прической. Когда он пришел в себя, добрых людей с перевязочным материалом, водой и лепешками уже не было; не было никого.
Прошло время - мы точно не знаем, сколько. Герой, ушедший в мифическое время, был вынужден жить по законам мифа, и мы не можем сказать точно, где он нашел иву, чтобы отломать от нее ветку, где добыл лошадь, как залечил свои раны (так и не избавившись, впрочем, от полученного в Запретном лесу шрама на скуле) и избавился ли окончательно от яда Гидры, попавшего ему в кровь. С последним, думается, было легче всего.
Тем не менее Сократ, неизбежно потерявший в доисторической Греции (которая, естественно, не была единой «Грецией» и не станет таковой еще довольно долго) свое имя и даже философское прозвище и до поры не приобретший новых, «был жив и живым попал в руки врага».
Ἔρεβος, и Μέδουσα
Пусть наш долготерпеливый читатель попытается представить себе эту составленную из кусочков обитаемых земель страну, известную нам даже не по римским копиям греческих оригиналов, а по еле сохранившимся и полустертым архаическим статуям. Пусть этот читатель поймет, что до великолепных эпох спартанцев, афинян, не говоря уж об Александре, называемом в Европе Великим, а в России просто Македонским, еще оставались многие, многие века. Скорее всего, наш герой попал в ахейскую Грецию, описанную Гомером, разобщенную, пронизанную соперничеством и предрассудками, разместившуюся прямо посередине между не вполне еще даже и покинувшими болота чудовищами и порой спускавшимися с гор полубогами. На этой земле - как и на других землях, которые когда-нибудь станут Европой, - пока нет железа, только бронза. Лошадь уже одомашнена, но, как помнит наш читатель, еще долгие, долгие годы греки, да и римляне, будут сражаться в пешем строю, и казус Александра, укрощавшего своего Букефала, или Калигулы, введшего Инцитата в римский Сенат, потому и стали столь знаменитыми казусами, что… да, читатель. Всадников на полуостровах еще не было. Когда они явятся туда из евразийских степей, они принесут с собой смерть старого, античного мира. Пока же в доисторической Греции всадник-воин образовался один, и читатель знает, кто он.
Этого не понимали ахейцы - мирные и не очень, да и можно ли их винить? Поэтому темноволосый юноша в непонятной одежде, победивший Гидру и при этом не погибший, человек с сияющим оружием в руке, некто, кто нашел себе среди мирных сельскохозяйственных лошадок чудо - ездового жеребца и принялся озирать землю с его спины, удивительный подкидыш Лерны, по-видимому, плохо поначалу понимавший человеческий язык, но потом заговоривший на нем, хотя и со странным акцентом, был бы воспринят нами как инопланетянин, а ими воспринялся как порождение того же самого Аида, который поставлял стране чудовищ. Положим, он был послан уничтожить их, забрать назад. Люди старались об этом не думать. Они вообще старались его избегать - предоставлять ему необходимое и не вступать в контакт.
Мы немного представляем себе нашего героя, и поэтому не удивимся, если допустим, что его такое положение вещей вполне устраивало. Его бы устраивало все, если бы это "всё" было хоть чуть-чуть понятнее в смысле общей перспективы. Зная нашего героя, мы можем предположить, что в те задачи, которые он ставил перед собой, не входила перспектива остаток жизни прослужить в ахейской Греции чумным доктором или экзорцистом-Ван Хельзингом, перебирающимся от одного чудовища к другому. Но у него, кажется, не было выбора, да и любопытство гнало его вперед и вверх, а там…
***
Его называли Эребом, порождением Аида, воплощением мрака. В месте его явления, там, где он вырвался из Лерны с головой Гидры в руке, соорудили небольшое святилище, распространяя гордые слухи об Эребе Лернейском, пришедшем на землю, чтобы очистить ее и снова быть забранным - куда конкретно, не уточнялось.
Человек, названный Эребом, спешился, отпустил жеребца пастись в тени скалы, ограничивавшей узкий проход в горах (там виднелся пятачок здоровой сочной травы), а сам пошел вперед. Пройдя сотню-другую шагов между скал, он вышел на высокую каменистую площадку, откуда виднелось море, и залюбовался. Море, окружавшее землю, которую мы для простоты продолжим называть Грецией, было образцовым - лазурным, чистым, бесконечным. «Пребесконечный океан», - пробормотал наш путешественник на языке, сильно отличавшемся от языка ахейцев, и нашел взглядом пятно в морской воде. Темный овал, размытыми широкими полосами свивавшийся в уходящую вглубь воронку, змеившийся в невинной лазури… нет, сомнений не было.
Эреб негромко свистнул, подзывая жеребца, положил явившемуся скакуну руку на шею, и они пошли вниз.
Click to viewДальше (Медуза)
Оглавление
Раньше (У кромки леса)