05. 03. 1977, ночь полнолуния
Уходящие из этого мира идут к луне
Нет, что бы ни думала Мэри-Сьюзан о действиях юного "Сократа", ее герой не был мазохистом. Он не пытался победить луну просто лбом, привыкая к ней, как наивные курортники привыкают к солнцу - постепенно увеличивая дозу облучения. Эти клише были ему смешны (ему вообще так много всего было смешно, что если бы он следовал указанию великого русского классика с диетической фамилией, он бы только и делал, что смеялся, но для него «смешно» было не поводом для раскатистого смеха, а причиной делать так, как «не смешно»). Какие клише? Что луна, скрытая тучами, неопасна. Так она действовала на тех, кто относился к луне более поверхностно. Например, на вервольфов. На ослабленных дурной наследственностью вервольфов, хотя у вервольфов и не могло быть иной наследственности, помимо дурной. Как тряпка (да и не красная тряпка, это-то уж все знали), действующая на быка: мельтешит - бесит, уходит за границу поля зрения - перестает бесить. Нет, нет, это было бы слишком просто. Все бы решалось закрыванием ставень и затыканием щелей.
Поистине, уходящие из этого мира, идут к луне. Их жизненные силы позволяют ей расти в первую половину месяца, и во вторую половину месяца она заставляет их родиться заново.
Луна действует на человека так же, как на океан. Наличие на небе туч не отменяет приливы и отливы. Поэтому он мог сколько угодно валять дурака в Лондоне и говорить при этом тоже мог что угодно, но в Лондон прошедшей осенью он сбегал не загорать под луной и «тренироваться», а… уводить себя из Школы. Ничего хорошего не вышло. Ни с луной, ни со всем остальным. В нем жил кто-то, кто нес людям гибель. Он, наверное, понимал, что характер этого кого-то точно так же не зависел от луны, как, скажем, металл, из которого сделан Тауэрский мост, но все равно считал, что с луной пора кончать.
Поистине, луна - это врата небесного мира. Кто отвечает ей, того она отпускает. Кто же не отвечает ей, тот, став дождем, проливается, снова рождается здесь насекомым, или рыбой, или птицей, или львом, или вепрем, или змеей, или тигром, или человеком в другом состоянии, согласно деяниям, согласно знаниям.
Он почти нашел свое средство. Оно почти нейтрализовало приливы, тучи и отливы. Но это был паллиатив. Когда-нибудь он станет обходиться без средства. Без этого, без того, без любого. Потому что надо перестать быть вампиром и стать человеком. Когда-нибудь он, наверное, сможет «перестать» и «стать». Может быть, уже сейчас? Сегодня?
Луна спрашивает пришедшего: «Кто ты?» Пусть он ответит: «От мудрого, о времена года, принесено мое семя, от пятнадцатичастного, от произведенного, от обители предков. Доставьте меня в мужа творящего, с помощью мужа творящего излейте меня в мать. Я рожден и снова рожден как двенадцати- тринадцатимесячный от отца как двенадцати-тринадцатимесячного.
Не та традиция. Он не любил восточные традиции, но арийская традиция все-таки была индоевропейской традицией, и от Упанишад ему деваться было некуда. Хотя он не любил все эти испытания, всю эту масонскую чепуху, когда опять кто-то, кто-то «высший» должен был задавать тебе вопросы, а ты будто бы должен был перед ним оправдываться. Как в Исповеди отрицания. Стоя у кромки леса, он слегка передернул плечами. «Слишком впечатлительный, - подумал он. - Стоит подумать о чем-нибудь, и ты уже там, в этой ладье, или перед лицом этой луны. Ничего не выйдет, но я же могу хотя бы попробовать». Мэри-Сьюзан, глядящая на обернувшегося в черный плащ юношу (его, наверное, не было бы видно, если бы в его глазах не отражалась полная луна, на которую он смотрел, не торопясь зайти в лес и подняв голову), решила, что вот эта последняя мысль, похоже, была так же характерна для него, как и любовь к информации. «Ничего не выйдет, но я должен хотя бы попробовать». Почему он не думал, как советуют позитивисты: «У меня все получится»?
Раньше (История о Запретном лесе)
Оглавление
Дальше (Другая традиция)
Нет, что бы ни думала Мэри-Сьюзан о действиях юного "Сократа", ее герой не был мазохистом. Он не пытался победить луну просто лбом, привыкая к ней, как наивные курортники привыкают к солнцу - постепенно увеличивая дозу облучения. Эти клише были ему смешны (ему вообще так много всего было смешно, что если бы он следовал указанию великого русского классика с диетической фамилией, он бы только и делал, что смеялся, но для него «смешно» было не поводом для раскатистого смеха, а причиной делать так, как «не смешно»). Какие клише? Что луна, скрытая тучами, неопасна. Так она действовала на тех, кто относился к луне более поверхностно. Например, на вервольфов. На ослабленных дурной наследственностью вервольфов, хотя у вервольфов и не могло быть иной наследственности, помимо дурной. Как тряпка (да и не красная тряпка, это-то уж все знали), действующая на быка: мельтешит - бесит, уходит за границу поля зрения - перестает бесить. Нет, нет, это было бы слишком просто. Все бы решалось закрыванием ставень и затыканием щелей.
Поистине, уходящие из этого мира, идут к луне. Их жизненные силы позволяют ей расти в первую половину месяца, и во вторую половину месяца она заставляет их родиться заново.
Луна действует на человека так же, как на океан. Наличие на небе туч не отменяет приливы и отливы. Поэтому он мог сколько угодно валять дурака в Лондоне и говорить при этом тоже мог что угодно, но в Лондон прошедшей осенью он сбегал не загорать под луной и «тренироваться», а… уводить себя из Школы. Ничего хорошего не вышло. Ни с луной, ни со всем остальным. В нем жил кто-то, кто нес людям гибель. Он, наверное, понимал, что характер этого кого-то точно так же не зависел от луны, как, скажем, металл, из которого сделан Тауэрский мост, но все равно считал, что с луной пора кончать.
Поистине, луна - это врата небесного мира. Кто отвечает ей, того она отпускает. Кто же не отвечает ей, тот, став дождем, проливается, снова рождается здесь насекомым, или рыбой, или птицей, или львом, или вепрем, или змеей, или тигром, или человеком в другом состоянии, согласно деяниям, согласно знаниям.
Он почти нашел свое средство. Оно почти нейтрализовало приливы, тучи и отливы. Но это был паллиатив. Когда-нибудь он станет обходиться без средства. Без этого, без того, без любого. Потому что надо перестать быть вампиром и стать человеком. Когда-нибудь он, наверное, сможет «перестать» и «стать». Может быть, уже сейчас? Сегодня?
Луна спрашивает пришедшего: «Кто ты?» Пусть он ответит: «От мудрого, о времена года, принесено мое семя, от пятнадцатичастного, от произведенного, от обители предков. Доставьте меня в мужа творящего, с помощью мужа творящего излейте меня в мать. Я рожден и снова рожден как двенадцати- тринадцатимесячный от отца как двенадцати-тринадцатимесячного.
Не та традиция. Он не любил восточные традиции, но арийская традиция все-таки была индоевропейской традицией, и от Упанишад ему деваться было некуда. Хотя он не любил все эти испытания, всю эту масонскую чепуху, когда опять кто-то, кто-то «высший» должен был задавать тебе вопросы, а ты будто бы должен был перед ним оправдываться. Как в Исповеди отрицания. Стоя у кромки леса, он слегка передернул плечами. «Слишком впечатлительный, - подумал он. - Стоит подумать о чем-нибудь, и ты уже там, в этой ладье, или перед лицом этой луны. Ничего не выйдет, но я же могу хотя бы попробовать». Мэри-Сьюзан, глядящая на обернувшегося в черный плащ юношу (его, наверное, не было бы видно, если бы в его глазах не отражалась полная луна, на которую он смотрел, не торопясь зайти в лес и подняв голову), решила, что вот эта последняя мысль, похоже, была так же характерна для него, как и любовь к информации. «Ничего не выйдет, но я должен хотя бы попробовать». Почему он не думал, как советуют позитивисты: «У меня все получится»?
Раньше (История о Запретном лесе)
Оглавление
Дальше (Другая традиция)