Пикник в интенсивной терапии.
Часть вторая.
Часть первая здесь
Доктор Зебра
В принципе, это детский сад. Вам вполне серьезно можно так думать. Я не обижусь. В конце-концов финала у этой истории нет. Мы все еще ждем его, этого финала. Каждый день может быть началом конца, а может чего-то большего. Вы будете смеяться, но мне очень странно. У меня сломалась внутренняя антенна. Мой внутренний локатор отказывает дать даже направление. Даже окраску (негативную, позитивную) будущего. Я чего-то ничего не предчувствую. А так как в своей жизни я руководствуюсь по большей части интуицией, то мне как-то не по себе.
… Фрау Имнадзе попросили пройти в отделение. Я с огромным рюкзаком скромно пристроилась в уголочке в коридоре. Стулья в ряд подозрительно напоминали либо кинотеатр, либо вокзал. Очень скоро я поняла, что в данном случае это смесь одного и второго.
Сам того не понимая, наш доктор представил нам необыкновенную шоу-программу. Пытаясь быть серьезным, он вызывал у нас такие приступы смеха, ради которых Петросян Е.В. продал бы свою маму и бабушку, и Степаненко по сходной цене в придачу. Как комедийный актер, наш врач превосходен.
Я подслушивала его разговор с Эликой в коридоре:
- Так, что у нас тут?
Элика в подробностях рассказывает, как она упала. «Что у нас тут?» - думаю я, - «Ну вы молодец, доктор, что у нас тут? Нога у нас тут». Потом молчание. Странно, мы столько ждали в приемной, а Элика только один раз пожаловалась. Наверное молчание - потому что он щупает ей ногу. Кстати, он, ведь, действительно нарочито громко разговаривает.
- Значит так, Фрау Имнадзе, будем, того, снимки делать.
- Ок, - соглашается Элика.
- Придется немного подождать, - говорит он, и с очень деловым видом проходя мимо меня, влетает в соседнюю операционную.
Мне пришлось спрятаться за мобильный, чтобы не рассмеяться в
голос. Это что за выражения такие нынче у врачей: «...того, снимки делать»?
В операционной его ждал местный Петрович. Он где-то навернулся, что-то сломал, но явно еще ничего не чувствовал под воздействием.
- Так, - спросил у него врач, - алкоголем злоупотребляем-с?
- Ну, эээтааа, как-та, ну, - промямлил Петрович.
- Сколько в день выпиваете? - продолжал давить на больное сотрудник здравоохранительных органов.
- Ну, типа, бутылок десять пива…
Чтобы предотвратить ваши вопросы: пивной алкоголизм в Германии наиболее распространен. В основном в самых низких кругах. Что понятно.Чаще всего эти алкоголики еще и методоновые наркоманы. Но не обязательн.
Они тусуются в большими серыми собаками возле вокзалов с полуторолитровыми бутылками того, что за пятьдесят центов в розничной продаже. Не надо пугаться. Если вы и в состоянии на хорошей вечеринке влить в себя 10 бутылок пива, это не значит, что вы можете делать такое каждый день. Причем, если пить и наслаждаться, а не убиваться в дым, то после четвертой как-то не особо. Да и вообще, пиво бьет по печени.
- Ну да, где-то десять…- промямлил Петрович
- Значит злоупотребляем-с, - недоверчиво посмотрев на него, весело просвистел врач.
Наверное я засмеялась. Или ему просто захотелось продемонстрировать, кто здесь главный. Скорее всего он вспомнил про клятву Гипократа. Он быстрым шагом направился к двери и стал закрывать оба пролета на щеколду. В ту секунду, когда его филейная часть скрылась за дверью, он получил стойко закрепившуюся за ним кличку. Предательски через его белые медицинские штаны светились черно-белые трусы в полоску. Я давлюсь от смеха, мне обидно, что Элика не может разделить моего открытия.
Через секунду дверь открывается снова. С лицом человека, который хотел выпендриться, но явно ступил, он открывает дверь и, насвистывая, выходит. Через несколько мгновений он стоит возле, им же самим и закрытой, двери с гигантских размеров томографом.
«Ло-ха-нул-ся», - подумала я.
«Никто ведь не заметил», - наверное подумал он, потому что покраснел и стал насвистывать. Он заново открыл обе створки и, не смотря в мою сторону, втащил туда аппарат. Затем он вынужден был провести процедуру заново. Прокол.
Элика все еще в другой комнате. Я не выдерживаю и быстро впрыгиваю в палату:
- Мать, мать, у него трусы в полоску!
- У меня тут нога отваливается, а она врачам на трусы смотрит!
Я убегаю назад. Потом Элике разрешают «присоединиться к подружке гы-гы». Доктор Зебра на операции, главный рентгенолог на задании, на улице темно. У меня звонит телефон. Я слышу голос Тони:
- Катя, привет! Здесь рядом *** (плохо слышно, я не понимаю имени), он хочет тебе что-то сказать.
- Кто?
- Аллёёё, - детский голос на том конце провода. Я сюсюкаюсь, думая, что разговариваю с племянником Тони. Ребенок спрашивает, как у меня дела и смогу ли я приехать. Я говорю, что я в больнице. Потом Тони говорит «спасибо» и кладет трубку.
Ничего больше не понимая в этой жизни, я смотрю в окно, осознавая, что резко похолодало, пошел дождь, а у нас на стоянке по велосипеду, да шлепки на ногах.
Элика недоуменно смотрит мне в спину. Я вдыхаю полной грудью прибитую пыль и запах асфальта, прелые листья и больницу. Телефон звонит снова.
- Катя, Августин хочет сказать тебе что-то еще.
- Августин? Кто такой Августин? Я не знаю никакого Августина.
Детский голос продолжает лепетать какой-то бред в трубку.
- Дай мне, пожалуйста, Тони, - прошу я ребенка.
После нескольких секунд скрежета мой бывший голосом полного идиота говорит мне, что сын Седрика (кто такой Седрик?) хотел поговорить с кем-нибудь и я сразу подумал о тебе.
- Мне приятно, что ты думаешь обо мне (хотя, на самом деле, меня это конкретно достало), но неужели сложно вначале сказать, о чем речь, перед тем как я буду ломать себе голову над тем, с кем я разговариваю.
- Хотели сделать сюрприз.
- Сюрприз? Сегодня nine eleven, я в больнице и не знаю, как надолго. На сегодня сюрпризов достаточно. Этот мужчина намного хуже этого ребенка.
Элика спрашивает, кто это был.
- Августин!
- Кто?
- Долгая история.
У нас много долгих историй друг для друга и большая пачка бельгийского печенья. Я рассказываю про собаку, которая покусала меня в девятом классе, про то, как я в первый раз тогда увидела плачущего папу. Элика рассказывает про беременность и роды. Какими этажами она крыла врачей от боли, о том, как Дима, увидев шприц, который ей должны были ввести в спинной мозг, потерял сознание. А еще про то, как на первом курсе университета она сломала колено так, что все неправильно срослось, и лечить ее пришлось врачу самих Штеффи Граф и Бориса Беккера.
Коробка печенья очень большая. Мы съедаем столько, что нас начинает подташнивать.
- Ну не в парке пикник, так в трампункте.
- Ага, с алкоголиками в темноте.
- А вы печеньку не хотите, - протягиваю я коробку проходящему мимо интерну.
Лицо у меня в этот момент выражает всю гамму ощущенний, проявляющихся при скуке и обжорстве.
- Да нет, спасибо, - но мы это видим, что ему хочется.
Элика вообще - уникальный человек. Она не только была под пулями в Осетии, присутствовала при 3-х смертях, попадала в аварии и знает много чего в багровых тонах про других людей. Мы разговариваем на русском и немецком одновременно. Иногда на английском. Машем руками и очень часто смеемся.
Тем временем Доктор Зебра вылетает из операционных со скоростью света, но очень-очень медленно фланирует мимо нас. Отдавая приказания подчиненным:
- Фрау Шмидт, немедленно выпишите сверху (непереводимая игра слов на профессиональном жаргоне), перезвоните в… (быстрый взгляд в нашу сторону), да и обязательно включите **** в риестр.
- Ты глянь, Имнадзе, какие оне важные!
- А ты видела, Венглинская, какой у него мамон?
Живот, надо признаться, заметно увеличился с тех пор, как я видела его в последний раз. Или я не обращала внимания? Везет мне на пивные аквариумы.
- Зен ю кен го зис вэй! - сказал Зебра, подталкивая одну из медсестер в шею, при этом мерзко хихикая.
- Ага, так мы еще и полиглот? - заметила я.
- Берем, - должна была бы сказать Элика, но ничего не сказала, только засмеялась.
- А кроссовочки-то у нас Адидас, - сказала я и подумала, что у меня прямо сейчас случается личный «Тариф на лунный свет».
Зебра топает через коридор и, делая финт ушами, чуть было не наворачивается на скользком паркете.
Я иду в туалет, где все сидение забрызганно кровью. Мне страшно и неприятно и очень хочется писать. Я думаю о «Trainspotting». Травмпункт - это такое мифическое место, как вокзал, кинотеатр и кладбище. Там пересекаются все. И богатые, и бедные. И все равны перед лицом искусства, времени или, как в данном случае, доктора Зебры. Этот зловещий полосатый конь!
Когда я возвращаюсь, Элика переходит на высокие тона:
- Скажи мне, ты в своем уме? Что? Да, Дима, да! Естественно! Канечне! Я специально сразу не поехала в больницу. Что? Да, мы сидим с Венглинской четвертый час здесь от нечего делать, чтобы ты по своим делам не пошел. Развлекаемся!
Я выдираю у нее телефон.
- Дима, у нее нога, может быть сломана, а ты скандалишь, как привокзальная проститутка (конечно, я ему этого не сказала).
- Почему вы столько ждете?
- Потому что здесь мой будущий муж (конечно и этого я не сказала). Потому что рентгенолога нету. И вообще, что это за концерт, у нее нога болит! Ни капли сочувствия.
Дима бросает трубку...
- А вы можете занять место рядом (пауза) с молодыми дамами (нарочито громко), - Зебра жестом указывает на нас маме с мальчиком лет семи и нагло-виновато улыбается.
Я поражаюсь ему, как можно, одновременно изображать такие разные эмоции. Мне хочется попросить его перестать стараться и быть собой. Откуда же я знаю, какой он на самом деле?
В этот момент я вспоминаю, что мой компьютер умеет делать фотографии.
Нас плющит от смеха. На нас оглядываются медсестры.
Элика прыгает на одной ноге на рентген.
to be continued
Часть первая здесь
Доктор Зебра
В принципе, это детский сад. Вам вполне серьезно можно так думать. Я не обижусь. В конце-концов финала у этой истории нет. Мы все еще ждем его, этого финала. Каждый день может быть началом конца, а может чего-то большего. Вы будете смеяться, но мне очень странно. У меня сломалась внутренняя антенна. Мой внутренний локатор отказывает дать даже направление. Даже окраску (негативную, позитивную) будущего. Я чего-то ничего не предчувствую. А так как в своей жизни я руководствуюсь по большей части интуицией, то мне как-то не по себе.
… Фрау Имнадзе попросили пройти в отделение. Я с огромным рюкзаком скромно пристроилась в уголочке в коридоре. Стулья в ряд подозрительно напоминали либо кинотеатр, либо вокзал. Очень скоро я поняла, что в данном случае это смесь одного и второго.
Сам того не понимая, наш доктор представил нам необыкновенную шоу-программу. Пытаясь быть серьезным, он вызывал у нас такие приступы смеха, ради которых Петросян Е.В. продал бы свою маму и бабушку, и Степаненко по сходной цене в придачу. Как комедийный актер, наш врач превосходен.
Я подслушивала его разговор с Эликой в коридоре:
- Так, что у нас тут?
Элика в подробностях рассказывает, как она упала. «Что у нас тут?» - думаю я, - «Ну вы молодец, доктор, что у нас тут? Нога у нас тут». Потом молчание. Странно, мы столько ждали в приемной, а Элика только один раз пожаловалась. Наверное молчание - потому что он щупает ей ногу. Кстати, он, ведь, действительно нарочито громко разговаривает.
- Значит так, Фрау Имнадзе, будем, того, снимки делать.
- Ок, - соглашается Элика.
- Придется немного подождать, - говорит он, и с очень деловым видом проходя мимо меня, влетает в соседнюю операционную.
Мне пришлось спрятаться за мобильный, чтобы не рассмеяться в
голос. Это что за выражения такие нынче у врачей: «...того, снимки делать»?
В операционной его ждал местный Петрович. Он где-то навернулся, что-то сломал, но явно еще ничего не чувствовал под воздействием.
- Так, - спросил у него врач, - алкоголем злоупотребляем-с?
- Ну, эээтааа, как-та, ну, - промямлил Петрович.
- Сколько в день выпиваете? - продолжал давить на больное сотрудник здравоохранительных органов.
- Ну, типа, бутылок десять пива…
Чтобы предотвратить ваши вопросы: пивной алкоголизм в Германии наиболее распространен. В основном в самых низких кругах. Что понятно.Чаще всего эти алкоголики еще и методоновые наркоманы. Но не обязательн.
Они тусуются в большими серыми собаками возле вокзалов с полуторолитровыми бутылками того, что за пятьдесят центов в розничной продаже. Не надо пугаться. Если вы и в состоянии на хорошей вечеринке влить в себя 10 бутылок пива, это не значит, что вы можете делать такое каждый день. Причем, если пить и наслаждаться, а не убиваться в дым, то после четвертой как-то не особо. Да и вообще, пиво бьет по печени.
- Ну да, где-то десять…- промямлил Петрович
- Значит злоупотребляем-с, - недоверчиво посмотрев на него, весело просвистел врач.
Наверное я засмеялась. Или ему просто захотелось продемонстрировать, кто здесь главный. Скорее всего он вспомнил про клятву Гипократа. Он быстрым шагом направился к двери и стал закрывать оба пролета на щеколду. В ту секунду, когда его филейная часть скрылась за дверью, он получил стойко закрепившуюся за ним кличку. Предательски через его белые медицинские штаны светились черно-белые трусы в полоску. Я давлюсь от смеха, мне обидно, что Элика не может разделить моего открытия.
Через секунду дверь открывается снова. С лицом человека, который хотел выпендриться, но явно ступил, он открывает дверь и, насвистывая, выходит. Через несколько мгновений он стоит возле, им же самим и закрытой, двери с гигантских размеров томографом.
«Ло-ха-нул-ся», - подумала я.
«Никто ведь не заметил», - наверное подумал он, потому что покраснел и стал насвистывать. Он заново открыл обе створки и, не смотря в мою сторону, втащил туда аппарат. Затем он вынужден был провести процедуру заново. Прокол.
Элика все еще в другой комнате. Я не выдерживаю и быстро впрыгиваю в палату:
- Мать, мать, у него трусы в полоску!
- У меня тут нога отваливается, а она врачам на трусы смотрит!
Я убегаю назад. Потом Элике разрешают «присоединиться к подружке гы-гы». Доктор Зебра на операции, главный рентгенолог на задании, на улице темно. У меня звонит телефон. Я слышу голос Тони:
- Катя, привет! Здесь рядом *** (плохо слышно, я не понимаю имени), он хочет тебе что-то сказать.
- Кто?
- Аллёёё, - детский голос на том конце провода. Я сюсюкаюсь, думая, что разговариваю с племянником Тони. Ребенок спрашивает, как у меня дела и смогу ли я приехать. Я говорю, что я в больнице. Потом Тони говорит «спасибо» и кладет трубку.
Ничего больше не понимая в этой жизни, я смотрю в окно, осознавая, что резко похолодало, пошел дождь, а у нас на стоянке по велосипеду, да шлепки на ногах.
Элика недоуменно смотрит мне в спину. Я вдыхаю полной грудью прибитую пыль и запах асфальта, прелые листья и больницу. Телефон звонит снова.
- Катя, Августин хочет сказать тебе что-то еще.
- Августин? Кто такой Августин? Я не знаю никакого Августина.
Детский голос продолжает лепетать какой-то бред в трубку.
- Дай мне, пожалуйста, Тони, - прошу я ребенка.
После нескольких секунд скрежета мой бывший голосом полного идиота говорит мне, что сын Седрика (кто такой Седрик?) хотел поговорить с кем-нибудь и я сразу подумал о тебе.
- Мне приятно, что ты думаешь обо мне (хотя, на самом деле, меня это конкретно достало), но неужели сложно вначале сказать, о чем речь, перед тем как я буду ломать себе голову над тем, с кем я разговариваю.
- Хотели сделать сюрприз.
- Сюрприз? Сегодня nine eleven, я в больнице и не знаю, как надолго. На сегодня сюрпризов достаточно. Этот мужчина намного хуже этого ребенка.
Элика спрашивает, кто это был.
- Августин!
- Кто?
- Долгая история.
У нас много долгих историй друг для друга и большая пачка бельгийского печенья. Я рассказываю про собаку, которая покусала меня в девятом классе, про то, как я в первый раз тогда увидела плачущего папу. Элика рассказывает про беременность и роды. Какими этажами она крыла врачей от боли, о том, как Дима, увидев шприц, который ей должны были ввести в спинной мозг, потерял сознание. А еще про то, как на первом курсе университета она сломала колено так, что все неправильно срослось, и лечить ее пришлось врачу самих Штеффи Граф и Бориса Беккера.
Коробка печенья очень большая. Мы съедаем столько, что нас начинает подташнивать.
- Ну не в парке пикник, так в трампункте.
- Ага, с алкоголиками в темноте.
- А вы печеньку не хотите, - протягиваю я коробку проходящему мимо интерну.
Лицо у меня в этот момент выражает всю гамму ощущенний, проявляющихся при скуке и обжорстве.
- Да нет, спасибо, - но мы это видим, что ему хочется.
Элика вообще - уникальный человек. Она не только была под пулями в Осетии, присутствовала при 3-х смертях, попадала в аварии и знает много чего в багровых тонах про других людей. Мы разговариваем на русском и немецком одновременно. Иногда на английском. Машем руками и очень часто смеемся.
Тем временем Доктор Зебра вылетает из операционных со скоростью света, но очень-очень медленно фланирует мимо нас. Отдавая приказания подчиненным:
- Фрау Шмидт, немедленно выпишите сверху (непереводимая игра слов на профессиональном жаргоне), перезвоните в… (быстрый взгляд в нашу сторону), да и обязательно включите **** в риестр.
- Ты глянь, Имнадзе, какие оне важные!
- А ты видела, Венглинская, какой у него мамон?
Живот, надо признаться, заметно увеличился с тех пор, как я видела его в последний раз. Или я не обращала внимания? Везет мне на пивные аквариумы.
- Зен ю кен го зис вэй! - сказал Зебра, подталкивая одну из медсестер в шею, при этом мерзко хихикая.
- Ага, так мы еще и полиглот? - заметила я.
- Берем, - должна была бы сказать Элика, но ничего не сказала, только засмеялась.
- А кроссовочки-то у нас Адидас, - сказала я и подумала, что у меня прямо сейчас случается личный «Тариф на лунный свет».
Зебра топает через коридор и, делая финт ушами, чуть было не наворачивается на скользком паркете.
Я иду в туалет, где все сидение забрызганно кровью. Мне страшно и неприятно и очень хочется писать. Я думаю о «Trainspotting». Травмпункт - это такое мифическое место, как вокзал, кинотеатр и кладбище. Там пересекаются все. И богатые, и бедные. И все равны перед лицом искусства, времени или, как в данном случае, доктора Зебры. Этот зловещий полосатый конь!
Когда я возвращаюсь, Элика переходит на высокие тона:
- Скажи мне, ты в своем уме? Что? Да, Дима, да! Естественно! Канечне! Я специально сразу не поехала в больницу. Что? Да, мы сидим с Венглинской четвертый час здесь от нечего делать, чтобы ты по своим делам не пошел. Развлекаемся!
Я выдираю у нее телефон.
- Дима, у нее нога, может быть сломана, а ты скандалишь, как привокзальная проститутка (конечно, я ему этого не сказала).
- Почему вы столько ждете?
- Потому что здесь мой будущий муж (конечно и этого я не сказала). Потому что рентгенолога нету. И вообще, что это за концерт, у нее нога болит! Ни капли сочувствия.
Дима бросает трубку...
- А вы можете занять место рядом (пауза) с молодыми дамами (нарочито громко), - Зебра жестом указывает на нас маме с мальчиком лет семи и нагло-виновато улыбается.
Я поражаюсь ему, как можно, одновременно изображать такие разные эмоции. Мне хочется попросить его перестать стараться и быть собой. Откуда же я знаю, какой он на самом деле?
В этот момент я вспоминаю, что мой компьютер умеет делать фотографии.
Нас плющит от смеха. На нас оглядываются медсестры.
Элика прыгает на одной ноге на рентген.
to be continued