Пикник в интенсивной терапии.
Часть первая.
9/11 (nine/eleven)
Когда он сказал, что сегодня одиннадцатое сентября, меня стало бить мелкой дрожью. А все из-за моих теорий чисел. Мне кажется, что многое, связанное с цифрой семь имеет свойство повторятся. То самое одиннадцатое было как раз семь лет назад. В свете сегодняшних событий эта дата начинала приобретать весьма зловещий оттенок.
Надо было сидеть дома. И мне, и Тамуне, и Элике. У меня было столько запланировано. Например, перевести резюме, дописать рассказ, проверить курсовую.
Последние дни все так загадочно. Чтобы я ни сказала, сбывается через несколько часов или же является началом того, что должно случиться немного позже.
Вспомнила бывшую любовь, сказав, что она похожа на известного актера, случайно застав включенный фильм у кого-то в гостях. Через два часа получаю ответ на свой мэйл написанный семь месяцев назад. Приехала во Франкфурт - другой бывший летит оттуда в Таиланд в тот же, тогда, когда ты с самым первым своим, после перерыва в семь лет, заново увидевшись, на главной площади пьешь пиво.
Но бывает круче. Объективно Элика падает с велосипеда, когда мы собираемся ехать в парк. В кафе ей приносят много льда. Она не уже не может ходить, но еще может ехать на велосипеде. Она отказывается ехать к врачу, потому что ей еще надо на репетиторство, так что мы едем в парк встречаться с Тамуной. Мы хотим застать последний солнечный день. Она охает и ахает, но мы продолжаем сидеть на полянке. Солнце исчезает за 5 минут, а потом все начинает пахнуть хорошим летним ливнем.
Я развлекаю и поддерживаю Элю кандидатурами вакантных холостых друзей в Израиле. Эля обращает внимание на Н, замечая правда, что не факт, что Н будет заинтересован в женщине с ребенком.
- Не ссы, - прошу я, - если я говорю, то знаю о чем (что не факт), - но нога от этого болеть не перестает. Про себя замечая, что у него тоже маленький ребенок растет.
Дождь начинается через 10 минут, чего и следовало ожидать, как раз тогда, когда мы находимся в дороге в больницу. Я тащу ее в клинику в Гольцхайме.
- Ты уверена, что там клиника?
- А что?
- Я думала, что там дом престарелых.
- Ну сдам тебя дедам, за ненадобностью!
- Вот что я такого сделала? Почему всегда я?
- По кочану. Мы сейчас приедем, и там все будет, как в «Тарифе на лунный свет» - врач будет мужчиной твоей мечты.
Смеемся, должен же в этом падении быть хоть какой-то смысл.
- Стоп, - говорю, - а как же Н? Я уже Н за тобой застолбила.
- Черт, - растерянно кричит мне Элика, ковыляя за мной на велике.
Соображаю, фантазерка, да. Я же уже расписала у себя в голове, как она и Н. Будут вместе растить детей и как я буду такая молодец, что свела вместе двух замечательных людей. Мы ковыляем дальше.
- Там будет мужчина не моей, а твоей мечты, - кричит мне в спину Элика. Звучит это, почему-то, как в «Бриллиантовой руке», типа, «Я знаю, у тебя там не закрытый, а открытый перелом!»
Я не имею излагать только суть истории. Мне не интересна информационная составляющая. Я начинаю историю вчерашнего похода в клуб где-то с битвы под Сталинградом. Мужчины меня за это ненавидят. Суть в деталях. Это мой мир. Я должна, я обязана передать эмоцию. Так что не обессудьте.
В приемном покое не много людей. На часах шесть тридцать. Сестричка, как называет медсестер моя мама, записывает эликино ранение как несчастный случай на работе. Да, Венглинская - это работа! Следить, дружить и тусоваться с ней может быть к этому приравнено. Любой сход с нужного пути - несчастный случай. Я - очень тяжелый труд.
В приемном покое девочка с папой с поломанным ребром, странная женщина со странным сыном. Кто-то еще. Самое главное, что там этот непонятный парень.
Я страшна. Я же просто шла в парк. В юбке с цветами, да в майке с полосками. Какое замечательное сочетание.И без макияжа. И прыщ. Кадр из кинофильма «Чучело». И лица не мне нету. Компьютер со мной и рюкзак. Поздняк метаться. Вокруг все равно одни фрики.
За свои 26 Элика умудрилась поломать себе все по очереди конечности, побывать во многих больницах, переболеть многими болезнями и родить четырехкилограммовую девочку.
Батарея в компьютере отчаянно садится. Мы пересмотрели все фотографии. Элика переключается на рассказы о своей боевой юности, что в ее случае приравнивается к околобольничным байкам. Я с ужасом слушаю техническую часть и с удовольствием - приключенческую. Когда-нибудь я напишу об этом книгу.
Непонятный молодой человек ходит из стороны в сторону. Он больной или сочувствующий? На нем подозрительно знакомые остроносые ботинки и кожаная куртка - мечта продавцов с «Динамо». Элика подозревает, что он нас подслушивает. Я отчаянно не хочу в это верить.
Звонит телефон. Дима скандалит. Он не верит в серьезность перелома и требует сейчас же вернуться домой. Потому что ему надо срочно уходить. Срочно!!! Обязательно. Вечерний моцион. Элика переходит на грузинский - высокие эмоциональные тона. Ну в грузинском по-другому не бывает Молодой человек оживляется еще больше.
Он нас понимает. Не поляк.
Дверь из приемного покоя раскрывается чуть ли не ударом ноги, и я теряю дар речи. Я молча пихаю Элику в бок и напоминаю про мужчину мечты.
Я когда-то работала в баре. В баре был футбол и уроды. Один раз симпатичный англичанин заходил. И все. А так уроды. Иногда у меня был праздник. Редко. Очень редко. Праздник с голубыми глазами. Работа, друзья и лига чемпионов плохо сочетаются с дебильным шефом, уродами и отсутствием причины завязать разговор. Но глаза в голове остались. Я где-то видела их потом, когда уволилась мельком на набережной и один раз в городе. Если у недоступности должно было быть лицо, то им был бы он.
Дверь из приемного покоя открывается и… Он врач?
Оно врач? Прям вот так врач-травматолог. Или хирург? А я-то думала он так, офисный планктон.
Оно-врач заметно оживилось.
Я еще более заметно смутилась и погрузилась в изучение компьютера. Если на чистоту, то мы оба вели себя примерно одинаково, т.е., как полные идиоты.
- Девочки, а с вами что случилось? - на чистом русском языке обладатель остроносых штиблетов. Оторвал, значит, от врача, сволочь.
От, а я так замечательно смачно и громко использовала ненормативную лексику и издевалась над всеми пациентами в приемном покое. И про врача он тоже понял.
А Элика, заикаясь, почему-то, используя несвойственные ей выражения в подробностях рассказала ему о мерзких подростках. Я молчала. Утыкалась в компьютер и делала умное лицо. Он мне не нравился. У него был слишком смурной вид.
- А вот нас с братом машина сзади долбанула!
- Да ты что!
- И как, все цело?
- Машине весь зад снесло!
- Да что ж такое!
- Вот брату томографию делают, подозревают сотрясение. А родители в отпуск уехали, так не хочется им по телефону рассказывать!
- Да ну, не надо! Если ничего очень страшного, то не надо из пугать, а то им отдыха никакого не будет! - говорит заботливая Элика.
- Столько брата в терапии держат!
А потом он сказал, что сегодня - одиннадцатое сентября. Как мы могли забыть? Это объясняло многое, если не все сразу. Потому что, например, семь лет назад случилось глобальное, а потом сразу мое личное, в виде украденного кошелька с последними деньгами.
- А вы откуда сами, девчонки? - звучало это, естественно, как «дивчонГе». Если категория слов, произнося которые, человек внутренне получает от меня минус-пункты и ставит в своем досье в моей голове большой знак вопроса рядом со своим именем. «Пацаны», «мамка» и «батя» из той же категории.
Потом стало понятно, к чему задавался вопрос. Как только он услышал про Грузию, Остапа понесло. Мы прослушали политический монолог в стиле первого национального о Саакашвили и Буше. Элика, странное дело, заикаясь пыталась что-то аргументировать. Это было также бесполезно, как если бы я пыталась установить контакт с австралийскими аборигенами на чистом русском языке. Как и любой самоуверенный кавказец, он слушал только себя. Меня удивило, что человек, будучи вынужденным бежать от чеченской войны поет победные гимны ВВП и российскому руководству. Я не понимала ничего, но внутренне бесилась. Мне надо было внутрь, в врачу, а не вести политинформацию. Причем человек хотел конкретно знать от Элики, почему Володька сбрил усы почему Саакашвили идиот и о чем он думал, как будто Элика - его пресс-атташе.
А какой-то момент я прошу сменить тему, потому что разговаривать с ним бесполезно, никто из нас все равно не сменит мнение. Он бросил на меня злобный взгляд. Потом вышел его брат и спас нас таким образом.
Компьютер продолжал умирать. У меня складывалось ощущение, что за меня все уже решено, поздняк метаться. От этого сюрреализма становилось страшно.
Потом Фрау Имнадзе (и сопровождающих) попросили пройти в приемный покой...
to be continued
9/11 (nine/eleven)
Когда он сказал, что сегодня одиннадцатое сентября, меня стало бить мелкой дрожью. А все из-за моих теорий чисел. Мне кажется, что многое, связанное с цифрой семь имеет свойство повторятся. То самое одиннадцатое было как раз семь лет назад. В свете сегодняшних событий эта дата начинала приобретать весьма зловещий оттенок.
Надо было сидеть дома. И мне, и Тамуне, и Элике. У меня было столько запланировано. Например, перевести резюме, дописать рассказ, проверить курсовую.
Последние дни все так загадочно. Чтобы я ни сказала, сбывается через несколько часов или же является началом того, что должно случиться немного позже.
Вспомнила бывшую любовь, сказав, что она похожа на известного актера, случайно застав включенный фильм у кого-то в гостях. Через два часа получаю ответ на свой мэйл написанный семь месяцев назад. Приехала во Франкфурт - другой бывший летит оттуда в Таиланд в тот же, тогда, когда ты с самым первым своим, после перерыва в семь лет, заново увидевшись, на главной площади пьешь пиво.
Но бывает круче. Объективно Элика падает с велосипеда, когда мы собираемся ехать в парк. В кафе ей приносят много льда. Она не уже не может ходить, но еще может ехать на велосипеде. Она отказывается ехать к врачу, потому что ей еще надо на репетиторство, так что мы едем в парк встречаться с Тамуной. Мы хотим застать последний солнечный день. Она охает и ахает, но мы продолжаем сидеть на полянке. Солнце исчезает за 5 минут, а потом все начинает пахнуть хорошим летним ливнем.
Я развлекаю и поддерживаю Элю кандидатурами вакантных холостых друзей в Израиле. Эля обращает внимание на Н, замечая правда, что не факт, что Н будет заинтересован в женщине с ребенком.
- Не ссы, - прошу я, - если я говорю, то знаю о чем (что не факт), - но нога от этого болеть не перестает. Про себя замечая, что у него тоже маленький ребенок растет.
Дождь начинается через 10 минут, чего и следовало ожидать, как раз тогда, когда мы находимся в дороге в больницу. Я тащу ее в клинику в Гольцхайме.
- Ты уверена, что там клиника?
- А что?
- Я думала, что там дом престарелых.
- Ну сдам тебя дедам, за ненадобностью!
- Вот что я такого сделала? Почему всегда я?
- По кочану. Мы сейчас приедем, и там все будет, как в «Тарифе на лунный свет» - врач будет мужчиной твоей мечты.
Смеемся, должен же в этом падении быть хоть какой-то смысл.
- Стоп, - говорю, - а как же Н? Я уже Н за тобой застолбила.
- Черт, - растерянно кричит мне Элика, ковыляя за мной на велике.
Соображаю, фантазерка, да. Я же уже расписала у себя в голове, как она и Н. Будут вместе растить детей и как я буду такая молодец, что свела вместе двух замечательных людей. Мы ковыляем дальше.
- Там будет мужчина не моей, а твоей мечты, - кричит мне в спину Элика. Звучит это, почему-то, как в «Бриллиантовой руке», типа, «Я знаю, у тебя там не закрытый, а открытый перелом!»
Я не имею излагать только суть истории. Мне не интересна информационная составляющая. Я начинаю историю вчерашнего похода в клуб где-то с битвы под Сталинградом. Мужчины меня за это ненавидят. Суть в деталях. Это мой мир. Я должна, я обязана передать эмоцию. Так что не обессудьте.
В приемном покое не много людей. На часах шесть тридцать. Сестричка, как называет медсестер моя мама, записывает эликино ранение как несчастный случай на работе. Да, Венглинская - это работа! Следить, дружить и тусоваться с ней может быть к этому приравнено. Любой сход с нужного пути - несчастный случай. Я - очень тяжелый труд.
В приемном покое девочка с папой с поломанным ребром, странная женщина со странным сыном. Кто-то еще. Самое главное, что там этот непонятный парень.
Я страшна. Я же просто шла в парк. В юбке с цветами, да в майке с полосками. Какое замечательное сочетание.И без макияжа. И прыщ. Кадр из кинофильма «Чучело». И лица не мне нету. Компьютер со мной и рюкзак. Поздняк метаться. Вокруг все равно одни фрики.
За свои 26 Элика умудрилась поломать себе все по очереди конечности, побывать во многих больницах, переболеть многими болезнями и родить четырехкилограммовую девочку.
Батарея в компьютере отчаянно садится. Мы пересмотрели все фотографии. Элика переключается на рассказы о своей боевой юности, что в ее случае приравнивается к околобольничным байкам. Я с ужасом слушаю техническую часть и с удовольствием - приключенческую. Когда-нибудь я напишу об этом книгу.
Непонятный молодой человек ходит из стороны в сторону. Он больной или сочувствующий? На нем подозрительно знакомые остроносые ботинки и кожаная куртка - мечта продавцов с «Динамо». Элика подозревает, что он нас подслушивает. Я отчаянно не хочу в это верить.
Звонит телефон. Дима скандалит. Он не верит в серьезность перелома и требует сейчас же вернуться домой. Потому что ему надо срочно уходить. Срочно!!! Обязательно. Вечерний моцион. Элика переходит на грузинский - высокие эмоциональные тона. Ну в грузинском по-другому не бывает Молодой человек оживляется еще больше.
Он нас понимает. Не поляк.
Дверь из приемного покоя раскрывается чуть ли не ударом ноги, и я теряю дар речи. Я молча пихаю Элику в бок и напоминаю про мужчину мечты.
Я когда-то работала в баре. В баре был футбол и уроды. Один раз симпатичный англичанин заходил. И все. А так уроды. Иногда у меня был праздник. Редко. Очень редко. Праздник с голубыми глазами. Работа, друзья и лига чемпионов плохо сочетаются с дебильным шефом, уродами и отсутствием причины завязать разговор. Но глаза в голове остались. Я где-то видела их потом, когда уволилась мельком на набережной и один раз в городе. Если у недоступности должно было быть лицо, то им был бы он.
Дверь из приемного покоя открывается и… Он врач?
Оно врач? Прям вот так врач-травматолог. Или хирург? А я-то думала он так, офисный планктон.
Оно-врач заметно оживилось.
Я еще более заметно смутилась и погрузилась в изучение компьютера. Если на чистоту, то мы оба вели себя примерно одинаково, т.е., как полные идиоты.
- Девочки, а с вами что случилось? - на чистом русском языке обладатель остроносых штиблетов. Оторвал, значит, от врача, сволочь.
От, а я так замечательно смачно и громко использовала ненормативную лексику и издевалась над всеми пациентами в приемном покое. И про врача он тоже понял.
А Элика, заикаясь, почему-то, используя несвойственные ей выражения в подробностях рассказала ему о мерзких подростках. Я молчала. Утыкалась в компьютер и делала умное лицо. Он мне не нравился. У него был слишком смурной вид.
- А вот нас с братом машина сзади долбанула!
- Да ты что!
- И как, все цело?
- Машине весь зад снесло!
- Да что ж такое!
- Вот брату томографию делают, подозревают сотрясение. А родители в отпуск уехали, так не хочется им по телефону рассказывать!
- Да ну, не надо! Если ничего очень страшного, то не надо из пугать, а то им отдыха никакого не будет! - говорит заботливая Элика.
- Столько брата в терапии держат!
А потом он сказал, что сегодня - одиннадцатое сентября. Как мы могли забыть? Это объясняло многое, если не все сразу. Потому что, например, семь лет назад случилось глобальное, а потом сразу мое личное, в виде украденного кошелька с последними деньгами.
- А вы откуда сами, девчонки? - звучало это, естественно, как «дивчонГе». Если категория слов, произнося которые, человек внутренне получает от меня минус-пункты и ставит в своем досье в моей голове большой знак вопроса рядом со своим именем. «Пацаны», «мамка» и «батя» из той же категории.
Потом стало понятно, к чему задавался вопрос. Как только он услышал про Грузию, Остапа понесло. Мы прослушали политический монолог в стиле первого национального о Саакашвили и Буше. Элика, странное дело, заикаясь пыталась что-то аргументировать. Это было также бесполезно, как если бы я пыталась установить контакт с австралийскими аборигенами на чистом русском языке. Как и любой самоуверенный кавказец, он слушал только себя. Меня удивило, что человек, будучи вынужденным бежать от чеченской войны поет победные гимны ВВП и российскому руководству. Я не понимала ничего, но внутренне бесилась. Мне надо было внутрь, в врачу, а не вести политинформацию. Причем человек хотел конкретно знать от Элики, почему Володька сбрил усы почему Саакашвили идиот и о чем он думал, как будто Элика - его пресс-атташе.
А какой-то момент я прошу сменить тему, потому что разговаривать с ним бесполезно, никто из нас все равно не сменит мнение. Он бросил на меня злобный взгляд. Потом вышел его брат и спас нас таким образом.
Компьютер продолжал умирать. У меня складывалось ощущение, что за меня все уже решено, поздняк метаться. От этого сюрреализма становилось страшно.
Потом Фрау Имнадзе (и сопровождающих) попросили пройти в приемный покой...
to be continued