Коммунисты: битва за мавзолей

[0gnev]

Израиль Шенкер (Israel Shenker), " Time", США.

Статья опубликована 24 апреля 1964 года.


Почему-то всегда оказывается, что иконоборцы тоже не могут обойтись без икон. Поэтому в России везде можно встретить одно и то же знакомое всем лицо - оно смотрит на вас с портретов в школьных классах, огромных плакатов на облупленных стенах, живописных полотен и мраморных барельефов. Почти так же этот портрет распространен и в Китае: там его часто делают из бумаги или цветов и носят на шествиях, в окружении бутафорских драконов, под аккомпанемент треска фейерверков.

Уроженец Запада найдет во внешности этого человека с высоким лбом и изогнутыми дугой бровями нечто азиатское; для азиатов же его лицо - типично европейское. Русские и китайцы с одинаковым пылом доказывают, что именно они хранят ему верность. По обе стороны пропасти, расколовшей коммунистический мир, участники спора считают Владимира Ильича Ленина своим «святым покровителем» и пророком. И вот на фоне ленинского портрета и его именем Никита Хрущев клеймит китайцев как догматиков, глупцов, авантюристов и поджигателей войны. Мао Цзе Дун не остается в долгу: опять же на фоне ленинского портрета и его именем он называет русских ревизионистами, предателями, обуржуазившимися трусами и капитулянтами.

Ежемесячный «выходной»


Он умер 40 лет назад и лежит в стеклянном саркофаге в недрах приземистого красногранитного мавзолея на Красной площади в Москве: тысячи советских граждан, отстояв в очереди, в торжественном молчании проходят мимо тела с бледно-восковым лицом и замерших по стойке смирно солдат, неподвижных, как и сам покойник. Не так давно Хрущева спросили, как получается, что Ленин в Мавзолее выглядит как живой. Он объяснил: «Все очень просто. Раз в месяц мы вынимаем его из саркофага и бальзамируем заново». То же самое происходит и с идеологическими «останками» Ленина. Их снова и снова бальзамируют, подкрашивают, переодевают, за них уже немало лет идет ожесточенное сражение, ставшее крупнейшим расколом в стане коммунистов за всю историю этого движения.

Если бы Ленин мог вернуться к нам из потустороннего мира, - чье существование он, как положено настоящему марксисту, конечно, отрицал - его бы эта размолвка, несомненно, огорчила, но вряд ли удивила. Коммунистическое движение никогда не было «монолитом». Коммунистов связывают взаимоотношения пылкой «любви-ненависти», и к еретикам в собственных рядах они относятся куда свирепее, чем к любому «классовому врагу».

В каком-то смысле эта борьба коммунистов друг с другом - и с остальным миром - за тело в Мавзолее, в ходе которой из нафталина извлекается масса устаревшей полемики, как в виде «священного писания», так и в качестве руководства к действию, напоминает театр абсурда. Однако, в отличие от монархистов, красные не могут черпать легитимность из генеалогического древа или «божественного права». Не могут они, в отличие от демократов, и обосновывать право на власть волею народа. Легитимность коммунистов - какая-никакая - основывается исключительно на трудах Маркса и «слове и деле» Ленина, впервые применившего марксистские постулаты на практике.

Лев первой степени

На прошлой неделе, когда Хрущев отмечал собственное семидесятилетие, портрет Ленина появился еще в одном весьма престижном месте - на пиджаке Никиты. Председатель Верховного Совета Леонид Брежнев вручил ему орден Ленина. Этим список наград не исчерпывался. Внешняя Монголия [Монгольская Народная Республика - прим. пер.] наградила Хрущева орденом Сухэ-Батора, Чехословакия тоже не ударила в грязь лицом со своим орденом Белого льва первой степени на золотой цепи. Юбиляр стал также обладателем высших государственных наград Восточной Германии и Румынии. Поздравительные адреса живо напоминают о «культе личности» Сталина: Никиту называют «несгибаемым борцом, пламенным трибуном, отдающим всю свою кипучую энергию делу коммунизма».

Само это дело, однако, хотя и живет, но никак не побеждает. Когда Хрущев пришел к власти, он мог похвастаться, что коммунисты правят третью населения планеты и контролируют четвертую часть суши. За «железным» и «бамбуковым» занавесами в составе компартий насчитывалось 6000000 человек - в общем и целом лояльных Советской России. Насколько все сегодня изменилось, можно судить по списку делегаций, приехавших - или не приехавших - в Москву на юбилей Хрущева. Он, очевидно, хотел устроить полномасштабное совещание глав компартий, чтобы осудить действия китайцев. Но вместо того, чтобы просто созвать такое совещание и продиктовать участникам тексты резолюций, Хрущеву пришлось просить и убеждать лидеров зарубежных партий - в том числе и своих сателлитов. Итальянцы, - и не только они - вообще не прислали делегацию в Москву. Остальные недвусмысленно призвали руководство КПСС к сдержанности - и не потому, что Мао нравится им больше, чем Хрущев, а из страха перед последствиями углубления раскола. Кроме того, сателлиты, наслаждаясь новообретенной самостоятельностью - пусть ограниченной, но все равно пьянящей - не горят желанием вновь увидеть Москву в роли верховного арбитра коммунистического мира. Они в восторге от того, что их поддержкой сегодня пытаются заручиться, и готовы за нее платить: в такой ситуации даже Куба в состоянии играть на противоречиях между двумя коммунистическими лагерями.

Судя по всему, Хрущев - пока, по крайней мере - не хочет доводить дело до окончательного разрыва: он заявил, что Москва «всегда оставляет возможность к сближению и пониманию». В свою очередь, в поздравительной телеграмме из Пекина за подписью Мао выражалось надежда, что размолвка между двумя партиями - «лишь временное явление». Правда в те же самые дни китайская пресса называла Хрущева предателем, «драконом, меняющим окраску», и «еще большим глупцом, чем американцы и Чан Кай Ши».

Независимо от того, попытается ли в дальнейшем Москва официально «исключить» Пекин из рядов коммунистического движения - или разорвать дипломатические отношения с Китаем - эта ссора настолько остра и глубока, что коммунистический мир уже никогда не станет прежним.

«Отчаянный визг»

На прошлой неделе Хрущев еще раз - в своей неподражаемой манере - изложил свою точку зрения о сути спора. Впервые в своих инвективах в адрес китайцев он назвал Мао Цзе Дуна по имени, и также впервые употребил слово «раскол», о котором, по его словам, уже «невозможно умолчать». Издеваясь над тональностью китайского произношения, он заявил: ««Революционные» фразы» Пекина - это «крикливый, отчаянный визг, результат неверия в собственные силы». Хрущев уподобил китайское руководство троцкистам, и, намекая на судьбу, которая ждет Мао, выкрикнул: «Был Троцкий, где он? Нет его!»

Хрущев обрушился на «раскольников» по двум, по его версии, главным вопросам советско-китайских споров: 1) мирное сосуществование или война, и 2) мирный переход к коммунизму или революция с оружием в руках. В очередной раз отстаивая концепцию, уже названную на Западе «колбасным коммунизмом», он по сути говорил: революцию лучше делать на сытый, а не пустой желудок. По логике китайцев, саркастически заметил Хрущев, ему следовало бы сказать русскому народу: «Довольно развивать экономику, надо меньше производить промышленных и сельскохозяйственных товаров, чтобы не быть жирными и таким образом предупредить свое "буржуазное перерождение"».

Китай, заметил он, пытается внушить рабочим на Западе: «Какого черта вы столько зарабатываете? Знаете, как это опасно? Вы разлагаетесь». Своей же аудитории он громогласно заявил: «При таком подходе к строительству коммунизма надо переводить промышленность на производство поясов, чтобы туже затягивать пояса. Разве такое решение было бы вдохновляющим для народа, давало бы ему силу и волю, чтобы идти вперед? И куда вперед? В могилу? А если бы поговорить с китайскими рабочими, китайскими крестьянами, чего они хотят - войны или риса? Думаю, что риса!»

Пекин, намекнул Хрущев, просто завидует благосостоянию России, но это благосостояние, чопорно заметил он, необходимо для дела революции, поскольку служит вдохновляющим примером для рабочих капиталистических стран. Более того, если у китайцев возникли проблемы в экономике, то винить им следует самих себя и свои «авантюристические эксперименты». Хрущев рассказал, как в 1958 году Мао Цзе Дун сообщил ему о планах по созданию сельскохозяйственных коммун. Явно задетый тем, что с ним не посоветовались, он заметил: Мао «меня не спрашивал, он, так сказать, излагал истины. И я сказал тогда: Конечно, это дело ваше, попробуйте. Мы уже пробовали один раз и голодали после этого».

Хаос как движущая сила революции

Как обычно, хрущевские тезисы подкреплялись цитатами из Ленина; точно так же поступает и Мао. Ошарашенным жителям Запада, наблюдающим за происходящим со стороны, остается лишь гадать, кто из этих двоих истинный ленинец и что же на самом деле говорил большевистский пророк. Проблема в том, что в литературном наследии Ленина - а это десятки томов книг, статей, писем и выступлений - любая из спорящих сторон может найти подтверждения любому своему тезису. Более того, его взгляды, естественно, менялись со временем, когда он из безвестного эмигранта, близкого к отчаянию, превратился в организатора вооруженного восстания в России, а затем и главу правительства. Одним словом, «перестрелка» ленинскими цитатами может продолжаться, пока суп-вонтон не превратится в борщ. Суть полемики, впрочем, выглядит примерно так:

∙ Мирное сосуществование. Как и Маркс, Ленин был убежден, что соперничество между капиталистическими странами за рынки сбыта непременно приведет к войне, и, кроме того, «существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо одно, либо другое победит. А пока это наступит, ряд самых ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежен». Ленин считал, что именно порожденный войною хаос является необходимой предпосылкой для установления коммунистического строя. На возможность мирного сосуществования он туманно указывал лишь несколько раз, причем в «особых» случаях - например, когда пытался вывести Россию из Первой мировой войны.

∙ Революция. Подобно Марксу, Ленин утверждал, что вооруженный переворот и неизбежен, и необходим. «Тех, кто выступает против вооруженного восстания, - писал он, - надо беспощадно выгонять вон, как врагов, предателей и трусов». Тезис о том, что капитализм можно победить мирными средствами, он считал ересью - как и ненавистный ему путь социальных реформ. Последние, в глазах Маркса и Ленина, лишь оттягивают революцию, слегка облегчая тяжкую долю рабочих и создавая у них иллюзии. С другой стороны, и Хрущев может опереться на ленинские слова о том, что предпосылки для революции должны созреть, а «экспортировать» ее извне, когда в стране не возникла соответствующая ситуация, невозможно.

∙ Национализм. Ленин, по крайней мере поначалу, ставил мировую революцию выше национальных интересов любой страны. «Дело не в России, на неё мне наплевать, - говорил он после прихода к власти большевиков в октябре 1917 года, - это только этап, через который мы проходим к мировой революции». С другой стороны, когда наступающие белые армии рвались к Москве и Петербургу, Ленин быстро превратился в патриота, выдвинув лозунг о защите «социалистического Отечества».

Одним словом, аргументов у Мао оказывается побольше - по крайней мере, в том, что касается цитат. Но Хрущев противопоставляет этому весьма убедительный довод: марксизм - не застывшая догма, а методология, которую надо творчески применять к реалиям каждой эпохи, например, ядерной, в корне меняющей саму природу войны. Мало «просто открыть книгу и посмотреть, что говорил Владимир Ильич. Мы должны думать самостоятельно, внимательно изучать жизнь и анализировать современную обстановку».

В общем, именно так поступал и сам Ленин. Он адаптировал Маркса к условиям, полностью отличавшимся от тех, что были знакомы этому кабинетному ученому-мизантропу, жившему в лондонской эмиграции. Маркс предсказывал, что революция должна произойти в одной из промышленно развитых стран, и подгонял свои теории под этот прогноз; Ленин же приспособил их для отсталой крестьянской страны. Маркс пассивно ждал наступления революции; Ленин учил, что ее можно ускорить с помощью организации профессиональных революционеров.

Впрочем, «духовными отцами» Ленина, наряду с Марксом, следует считать Макиавелли и Клаузевица. Он страстно верил в марксистское учение - но в то же время был убежден, что для его торжества годятся любые средства. Таким образом, его дела ничуть не менее важны, чем слова. В конечном итоге ленинизм - это не труды, а биография Ленина. Она остается актуальной не только потому, что преемники большевистского вождя постоянно ссылаются на него, но и потому, что его жизненный путь во многом предопределил дальнейшую историю коммунистического движения, и то, что остается неизменным в его природе. Итак, начнем. . .

Владимир Ильич Ульянов родился 94 года назад в уютном деревянном доме в небольшом и сонном провинциальном городе Симбирске. Его мать - лютеранка по вероисповеданию - происходила из поволжских немцев; отец Илья, в чьих жилах текла не только русская, но и монгольская кровь, был учителем, дослужился до директора народных училищ Симбирской губернии и получил от царя дворянский титул. Казалось, тирания древнего и невероятно некомпетентного монархического режима, правившего Россией, равно как и столь же неэффективная революционная борьба против нее, совершенно не затрагивали семью Ульяновых. Детство Владимира и его старшего брата Александра проходило в идиллической атмосфере. Они купались в Волге, собирали грибы в березовых рощах, а долгими зимами катались на коньках и съезжали с горок на санках. Вечера они проводили за шахматной доской, пели хором вместе с остальными, собравшись у рояля, или играли в игры, придуманные Владимиром - чьи правила он менял, как ему заблагорассудится. Эту привычку Ленин сохранил до конца дней.

Но даже Владимир не знал, что Александр вступил в революционную организацию под названием «Народная воля», принял участие в подготовке покушения на царя и в 20 лет был приговорен к смертной казни через повешение. Младший брат пообещал: «Я заставлю их за это заплатить! Клянусь!». Расплаты пришлось ждать долго. . .

Александр вдохновлялся идеями народников, не признававших любую диктатуру; он и его соратники прибегали к террору, поскольку считали его единственно возможным ответом на насилие со стороны царского режима. Но в 19 веке Европа предлагала на выбор множество других революционных движений. Среди них были Сен-Симон, Фурье и другие социалисты-утописты - наследники небольшого течения в рядах французских якобинцев. Тайные общества создавали последователи Луи-Огюста Бланки - экстравагантного француза, впервые выдвинувшего идею диктатуры пролетариата. Стоит вспомнить также о британских чартистах, требовавших всеобщего избирательного права и представительства рабочих в парламенте, и анархо-синдикалистах, выступавших за ликвидацию не только капитализма, но и государства, чтобы люди могли без помех наслаждаться полной свободой.

На молодого Владимира глубокое влияние оказали российские революционные традиции анархистского толка: идеи Ткачева, мечтавшего поднять крестьянство, и демонического интригана Нечаева. Ленин без колебаний согласился со знаменитым афоризмом Нечаева: «Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему».

Затем, в 1888 году, он открыл для себя Маркса, умершего всего пятью годами раньше.

Провинциальный бакалейщик

Сидя на плите в запасной кухне отцовского дома, Владимир Ульянов читал «Капитал», все больше убеждаясь, что он наконец нашел оружие, способное сокрушить царское государство и освободить народ от угнетения. Среди первых его учеников были младший брат и сестры. Поступив в университет и учась на юриста, Владимир, где бы он ни оказывался, либо вступал в марксистские кружки, либо сам их создавал; он даже съездил за границу, чтобы встретиться с живущими в эмиграции лидерами российской марксистской партии, тогда еще называвшейся социал-демократической.

В 1895 году, во время забастовки текстильщиков в Санкт-Петербурге, Владимира арестовали. Он провел год в тюрьме, а затем был на три года сослан в Сибирь. «Только в тюрьме, - говорил впоследствии, - становишься настоящим революционером». В Шушенское - небольшую сибирскую деревню недалеко от границы с Монголией - приехал 25-летний молодой, но уже облысевший человек, внешне напоминавший скорее провинциального бакалейщика, чем революционного вождя. Он бесплатно давал юридические консультации соседям-крестьянам, а местного купца научил правильно вести бухгалтерию, одновременно объясняя ему, что все капиталисты - паразиты.

Там же, в Шушенском, Ульянов женился на другой ссыльной - стройной рыжеволосой девушке с горящим взглядом по имени Надежда Крупская, умом и энергией напоминавшей героинь Тургенева и Чехова. Во время медового месяца новобрачные занимались переводом «Теории и практики тред-юнионизма» - труда британских ученых-социалистов Сиднея и Беатрисы Вебб. По необходимости каждому публицисту-революционеру требовался псевдоним, и Владимир выбрал свой - Ленин, возможно от названия реки Лены, самой протяженной и холодной в Сибири.

Брюссельский клоповник

За ссылкой последовала эмиграция. Вооружившись поддельными паспортами на фамилии Мейер, Петров и Иорданов, Ленин отправился на Запад. Там он вел жизнь «кабинетного заговорщика», до вечера засиживаясь в крупнейших библиотеках Европы и время от времени совершая короткие «вылазки» в Россию. Марксисты с самого начала отличались редкостной сварливостью. Стоило хотя бы троим из них собраться в одном месте, как тут же возникали правое, центристское и левое крыло. «Европейское» движение во главе с немцем Карлом Каутским - его жестоко критиковали за попытки «ревизии» Маркса - постепенно эволюционировало и сегодня представлено социал-демократами. В стане русских марксистов (их лидером был Георгий Плеханов, дворянин и бывший офицер, по характеру - полная антитеза Ленину) произошел судьбоносный раскол, в основном по вопросу о том, насколько организованной, дисциплинированной и централизованной должна быть революционная партия.

Это случилось в 1903 году, на втором съезде российских социал-демократов: он начался в зале дешевенького, одолеваемого клопами брюссельского отеля, а затем, после ареста полицией нескольких участников, продолжился в новом помещении, в трущобных кварталах Лондона, где уличные мальчишки свистели и швыряли камнями в оживленно жестикулирующих чудаков-иностранцев. На этом съезде верх взял Ленин со своей «жесткой линией»; с тех пор его сторонников стали называть «большевиками», а оппонентов, оставшихся в меньшинстве - «меньшевиками». Меньшевики во главе с мягкосердечным Юлием Мартовым были твердыми сторонниками демократии и хранили чисто джефферсоновскую веру в мудрость народа. Ленин относился к ним с нескрываемым презрением и называл Мартова - хотя тот был его личным другом - лжецом, трусом и предателем.

Так он вел себя до конца дней, и это стало образцом для всего коммунистического движения; хотя Ленин много раз диаметрально менял свою позицию, всякий, кто с ним не соглашался, подвергался жесточайшей критике - не для того, чтобы его переубедить, а, как признавал сам Ульянов, «стереть в порошок». Кроме того, для Ленина все средства были хороши. Когда один товарищ по партии возмутился поведением другого большевика по имени Виктор, доказывая, что тот - «прожженный негодяй», Ленин с готовностью согласился. Но добавил: «Вот вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел, и помогает партии деньгами. Это человек незаменимый».

Парижская любовь

Вместе с другими большевиками Ленин издавал газету «Искра»: она печаталась в Лондоне или на Континенте и контрабандой переправлялась в Россию. В 1910 году, живя в Париже, он влюбился. Его избранницей вновь стала дама с рыжими волосами - Инесса Арманд, дочь француженки и шотландца. Она обратилась в большевистскую веру, прочитав ленинскую статью «Что делать?», и оставила богатого мужа ради революционной борьбы. Жену Ленина этот роман, похоже, не слишком волновал; более того, она, судя по всему, была искренне привязана к Арманд и пятерым ее детям (не от Ленина). Крупская была для мужа скорее «нянькой», другом и наперсницей - она следила, чтобы он регулярно питался и вовремя ходил к парикмахеру. Инесса же отличалась живым нравом, независимостью и не боялась спорить с Лениным. Этот странный «союз трех» с перерывами продолжался до самой смерти Инессы (она скончалась от тифа).

Жизнь революционеров-заговорщиков имела свои мрачные стороны. Эмигранты постоянно опасались предательства, относясь с подозрением даже к лучшим друзьям. Два ближайших помощника Ленина - его главные уполномоченные в России и Западной Европе - как оказалось, были платными агентами царской полиции. Тюрьма и Сибирь тоже не прошли бесследно. Ленин страдал от страшных мигреней и бессонницы. Некоторых товарищей ностальгия по бескрайним российским просторам ввергала в глубокую меланхолию, а кое-кого даже доводила до самоубийства.

Держаться им помогало мессианское рвение, полурелигиозная экстатическая вера - не в бога, а в человека, но не в тех людей, которых они видели вокруг, а в человека «нового», которого они собирались «воспитать» из-под палки. Ленин как-то заметил: «Я всегда с гордостью. . . думаю: вот какие чудеса могут делать люди!» Он любил музыку, но старался слушать ее пореже, потому что после этого «хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя - руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно».

В сумерках

К началу Первой мировой войны он рассорился с большинством сторонников, оказался в изоляции и почти разуверился в возможности сделать революцию. Когда она все же произошла, Ленин не был ее творцом - но именно он присвоил ее плоды.

Катастрофические поражения на фронте и собственная непроходимая тупость в конце концов привели царский режим к краху: к власти пришло Временное правительство во главе с либералом князем Львовым (затем его сменил эсэр Александр Керенский). Ленин, живший тогда в Цюрихе, начал лихорадочно искать способ попасть в Россию. Новые власти не хотели его возвращения. Тогда Ленин, уже получивший от германского правительства 10 миллионов долларов на революционную деятельность, вновь обратился к Берлину. Немцы знали, что он выступает за мир любой ценой, и разрешили ему проехать через территорию Германии в знаменитом «пломбированном вагоне».

Во время поездки Ленин рассылал помощникам телеграммы с указанием. Добравшись до Стокгольма, он провел короткое совещание с товарищами, купил пальто и ботинки - и снова в путь. На следующий день, в сумерках, его поезд остановился у полутемного перрона Финляндского вокзала в Петрограде, и Ленин сошел на родную землю, не зная, что его ждет - восторженный прием или арест.

Однако кое-кто из его последователей добрался до Петербурга раньше главы большевиков. Им удалось собрать для встречи большую толпу солдат, матросов и рабочих; прожектора выхватывали из темноты трепещущие на ветру красные знамена. В этот вечер Ленин произнес сразу три речи: первую прямо в здании вокзала, вторую - на прилегающей площади, и третью - с балкона особняка любовницы царя Кшесинской, где теперь располагалась штаб-квартира большевиков.

У Максима Горького его выступления оставляли ощущение «холодного блеска железных стружек»: «с удивительною простотой из-за этих слов возникала художественно выточенная фигура правды». Слушая Ленина, многие невольно ему верили - даже если знали, что он заведомо говорит неправду. И на сей раз он поразил своих сторонников радикальным заявлением: главный враг для большевиков - это «буржуазное» правительство Керенского, и надо готовить его свержение. После этого Ленин на деле продемонстрировал «искусство восстания».

Падение правительства

Первая попытка большевистского переворота провалилась, и Ленин сказал Троцкому: «Теперь они нас расстреляют. Сейчас самый подходящий момент». Правительство Керенского, однако, колебалось, и к тому времени, когда оно наконец издало ордер на его арест, глава большевиков уже скрылся из Петербурга и прятался в шалаше в Разливе. Через три месяца новый переворот увенчался успехом: большевики взяли штурмом Зимний дворец, где находилась резиденция Временного правительства, и под дулом пистолета заставили министров подать в отставку.

Чуть позже прошли выборы в Учредительное собрание - единственные демократические выборы в истории России. Итог был однозначен: избиратели отдали предпочтение не большевикам, а либералам. Тогда Ленин попросту отрядил солдат разогнать Собрание. После этого «маленький Робеспьер», как называл Ленина Троцкий, развязал собственный «якобинский террор». Была расстреляна царская семья, большевики начали методично истреблять представителей дворянства и буржуазии. Товарищ Зиновьев торжествующе заявил: «Капиталисты убивают отдельных людей, а мы ликвидируем целые классы». Новая власть создала собственную тайную полицию - ЧК. Порой совершались ошибки, но Ленина это нисколько не смущало. Так, на одном партийном совещании он передал главе ЧК Феликсу Дзержинскому записку с вопросом, сколько реакционеров содержится в московских тюрьмах. Дзержинский ответил: 1500. Ленин вернул ему записку, поставив рядом с этой цифрой крестик. Председатель ЧК тут же покинул зал и отдал приказ расстрелять всех заключенных. Позднее, правда, он узнал, что Ленин помечает получаемые записки крестом в знак того, что он понял переданную информацию. Позднее сам большевистский лидер заметил: «Мы все чекисты».

«В каждом счастливом дне»

Даже историки-коммунисты не могут точно ответить на вопрос, как большевистскому режиму удалось уцелеть перед лицом интервенции стран Антанты, гражданской войны и полного хаоса в экономике, связанного с убежденностью Ленина в том, что «каждая кухарка может управлять государством». На момент захвата власти у него в буквальном смысле не было никаких планов на будущее. Своему большевистскому «штабу» он заявил: «Попробуем национализировать банки, а дальше посмотрим. Будем учиться на собственном опыте».

В 1921 году матросы из Кронштадта, участвовавшие в революции и разгоне Учредительного собрания, поднялись против ленинского режима, заявив: «Хватит стрелять в наших братьев!». Ленин подавил восстание. По самым осторожным оценкам, за первые несколько лет его правления в России погибло до 5 миллионов человек. Ленин, однако, понял: надо что-то менять. Сохраняя политическую диктатуру, его режим начал проводить Новую экономическую политику: этот частичный возврат к капитализму дал измученной России короткую передышку. Введение НЭПа стало одним из последних официальных шагов Ленина в качестве главы правительства: в 1922 году он пережил серию инсультов и утратил дееспособность. Парализованный, частично утративший речь, он прожил недолго: в 1924 году Ленин скончался.

Такова биография - и достижения - лидера, право считаться наследниками которого яростно оспаривают Москва и Пекин, о котором русские школьники поют:

«Ленин всегда живой,
Ленин всегда с тобой -
В горе, в надежде и радости.
Ленин в твоей весне,
В каждом счастливом дне,
Ленин в тебе и во мне!»
Когда дым рассеялся...

Свойственная марксистам тенденция раскалываться на три лагеря проявилась у большевиков еще до смерти Ленина. «Правых» в ЦК возглавлял Бухарин, выступавший за углубление НЭПа; центристов контролировал угрюмый Сталин; левых вели за собой Троцкий и краснобай Зиновьев. Когда дым от их фракционных баталий рассеялся, Троцкий вновь оказался в эмиграции, Зиновьева и Бухарина уже не было в живых, а Сталин стал единоличным лидером.

Перед смертью Ленин много думал о человеке, который в конечном итоге стал его преемником. Сталин, начинавший как террорист и «экспроприатор», грабежами добывавший деньги для партии, «вырос» до ее генерального секретаря. В своем политическом завещании Ленин предостерегал от назначения Сталина на высший пост, считая его слишком грубым и амбициозным человеком, но его предупреждениям не вняли.

Тем не менее Сталин имеет не меньше - если не больше - оснований претендовать на роль наследника Ленина, чем Хрущев. При всех деспотических наклонностях Сталина, именно у Ленина он научился азам террора, диктаторского правления, полному пренебрежению к человеческой жизни и общепринятой морали. Впрочем, в одном важном аспекте - речь идет о русском национализме - Сталин чрезвычайно развил ленинское наследие, где эта идея присутствовала лишь в зачаточном состоянии.

Хрущевские инвективы в адрес Мао сильно напоминают нападки Сталина на Троцкого. Тот, как и китайский лидер, говорил о необходимости немедленной мировой революции; Сталин противопоставлял этому ленинскую концепцию «строительства социализма в одной стране» и идею о том, что Матушка Россия должна стать ориентиром и образцом для дальнейших революций. Если это было выгодно для советской внешней политики, он без колебаний приносил в жертву интересы зарубежных компартий - в том числе и китайской. Во всем этом линия Хрущева весьма напоминает сталинскую, даже несмотря на то, что он предпринял важнейший шаг - осудил репрессивную форму диктатуры, характерную для его предшественника.

Путь империи

Коммунистическое движение стало первой со времен образования национальных государств политической силой, нацеленной на создание по-настоящему единого миропорядка, но на практике оно до сих пор даже не приступило к выполнению этой задачи и не разрешило противоречия между собственной идеологией и национализмом. Коммунисты используют национализм как инструмент, но эти две концепции остаются по сути непримиримыми. «Наднациональная» лояльность Москве, которую Сталин насаждал исключительно принуждением и террором, носила искусственный характер. Москва - не «третий Рим». Суть процесса, начатого самим Сталиным, продолженного «отступничеством» Тито и постоянно набирающего обороты при Хрущеве - восстановление позиций национализма в ущерб коммунизму, преобладание государственных интересов над идеологией.

Спор между Москвой и Пекином во многом представляет собой соперничество между двумя великими - пусть и не равными по силам - державами, завернутый в идеологическую упаковку. К гордости Мао за идейную чистоту КПК и китайскую революцию, победившую без особой помощи со стороны России, несомненно, примешивается гордость за древнюю культуру своей страны и презрение к бесцеремонной вульгарности Хрущева.

В свою очередь, возмущение России претензиями Китая на роль лидера прогрессивных движений Азии и Африки в немалой степени основывается на вековечном страхе перед восточными завоевателями вроде «Золотой орды» и «желтой опасностью». Хрущева и всех русских, должно быть, немало беспокоит перспектива оказаться к 1970 году бок о бок с китайским соседом, который помимо сотен миллионов населения, вероятно, будет обладать еще и ядерным оружием.

«Взлет» национализма охватил не только Запад, но и европейских сателлитов Москвы - и он усиливается по мере того, как слабеет страх перед хрущевской Россией. Именно из-за этого системы альянсов по обе стороны «железного занавеса» пришли в неустойчивое состояние, что чревато опасностями не только для Востока, но и для Запада.

Опасное противопоставление

Для Запада главный вопрос, возникающий в связи с советско-китайским расколом, звучит так: благо это для нас или зло? Все разногласия в стане коммунистов, большие и малые - это по сути результат какого-либо провала: неспособности достичь поставленной цели, неспособности соответствовать требованиям времени. Один из таких провалов, лежащих в основе ссоры между Пекином и Москвой - неспособность России за последние годы добиться каких-либо успехов в «холодной войне». Второй - тот вопиющий факт, что и через сорок с лишним лет после революции коммунистический строй ни в одной стране оказался не в состоянии обеспечить народу такой же уровень жизни, как в капиталистических государствах. В этом отношении раскол в рядах коммунистов должен служить для Запада обнадеживающим признаком.

Но в связи с этим возникает другой фундаментальный вопрос: что представляет собой политическая линия Хрущева - временный тактический ход или некий глубокий сдвиг в коммунистическом движении? Все коммунисты, независимо от «оттенка», по-прежнему хотят побороть капитализм, но этой оценки, при всей ее достоверности, уже недостаточно, чтобы подытожить происходящее. Некоторые из метаморфоз, которые претерпевает коммунистическое движение, поначалу представляли собой тактические ходы, призванные придать коммунистической системе большую привлекательность, но в конечном итоге могут вылиться в нечто большее - достаточно вспомнить о компромиссе югославских властей со свободным предпринимательством или поддержке итальянской компартией малого бизнеса.

Хрущевская десталинизация, начатая в 1956 году, до сих пор потрясает коммунистический мир; возможность «ресталинизации» - возврата к деспотическому контролю Москвы - исключать нельзя, но осуществить это можно лишь насильственным путем. Отсюда и широкое распространение тезиса, согласно которому США сегодня имеют дело с совершенно новой формой коммунистического движения. Сенатор Фулбрайт, в частности, проводит различие между коммунистическим строем внутри той или иной страны, что, по его мнению, Соединенные Штаты волновать не должно, и коммунистическим экспансионизмом. Отсюда один шаг до противопоставления «хороших» коммунистов (Москвы) «плохим» (Пекину).

Такое противопоставление, однако - вещь небезопасная. Запад много лет недооценивал значение советско-китайского раскола, но теперь ему не следует впадать в другую крайность. В любом случае, его не следует воспринимать в той «системе координат», в которой этот конфликт преподносят Москва и Пекин. Китай - отнюдь не такой «поджигатель войны», как утверждают русские, а Россия - не такой уж великий поборник мира во всем мире. Китайцы обвиняют Москву в трусости из-за того, что она подписала с империалистами договор о запрете ядерных испытаний, и цинично заявляют о возможности победы в ядерной войне, но в конце концов атомной бомбой обладает Россия, а не Китай. И именно Россия, а не Китай, поставила мир на грань ядерной войны, разместив ракеты на Кубе, и почти готова была идти на такой же риск во время Берлинского кризиса.

Продолжение следует / Перевод: Максим Коробочкин ©

_______________________________________
Хрущев: иллюзии войны ("Time", США)
Что читает Иван? ("Time", США)
Человек, который никогда не сдавался ("Time", США)
Цветы для российских женщин ("The Times", Великобритания)
Страсти по Живаго ("Time", США)