Василий Гроссман. Направление главного удара

[0gnev]

В.Гроссман || « Красная звезда» №277, 25 ноября 1942 года

Доблестные воины Красной Армии продолжают успешно теснить врага. За время боев взято в плен 36.000 солдат и офицеров противника. Захвачены огромные трофеи. Не давать врагу опомниться. Крепче удары по немецко-фашистским войскам!

# Все статьи за 25 ноября 1942 года.

Письма из Сталинграда




Ночью сибирские полки дивизий полковника Гуртьева заняли оборону. Всегда суров и строг вид завода, но можно ли найти в мире картину суровее той, что увидели люди дивизии в октябрьское утро 1942 года. Темные громады цехов, поблескивающие влагой рельсы, уже кое-где тронутые следами окиси, нагромождение разбитых товарных вагонов, горы стальных стволов, в беспорядке валяющихся по обширному, как площадь, заводскому двору, холмы красного шлака, уголь, могучие заводские трубы, во многих местах пробитые немецкими снарядами. На асфальтированной площадке темнели ямы, вырытые авиационными бомбами, всюду валялись стальные осколки, изорванные силой взрыва, словно тонкие лоскуты ситца.

Дивизии предстояло стать перед этим заводом. За спиной была холодная, темная Волга. Два полка обороняли завод. Третий полк оборонял район глубокой балки, шедшей через заводские поселки к Волге. «Лог смерти» называли ее бойцы и командиры полка. Да, за спиной была ледяная, темная Волга, за спиной была судьба России. Дивизии предстояло стоять на-смерть.

То, что в мировую войну 1914-18 гг. распределялось на два фронта, что в прошлом году давило на одну лишь Россию по фронту в 3.000 километров, нынешним летом и нынешней осенью тяжким молотом обрушилось только на Сталинград и Кавказ. Но мало того, здесь, в Сталинграде, немцы вновь заострили свое наступательное давление. Они стабилизировали свои усилия в южных и центральных частях города. Всю огневую тяжесть бесчисленных минометных батарей, тысячи орудий и воздушных корпусов обрушили на северную часть города, на стоящий в центре промышленного района завод. Немцы полагали, что человеческая природа не в состоянии выдержать такого напряжения, что нет на земле таких сердец, таких нервов, которые не порвались бы в диком аду огня, визжащего металла, сотрясаемой земли и обезумевшего воздуха. Здесь был собран весь дьявольский арсенал германского милитаризма - сверхтяжелые и огнеметные танки, шестиствольные минометы, армады пикирующих бомбардировщиков с воющими сиренами, осколочными, фугасными бомбами. Здесь автоматчиков снабдили разрывными пулями, артиллеристов и минометчиков - термитными снарядами. Здесь была собрана германская артиллерия от малых калибров противотанковых полуавтоматов до тяжелых дальнобойных пушек. Здесь днем и ночью было светло от пожаров и ракет, здесь днем и ночью было темно от дыма горящих зданий и дымовых шашек германских маскировщиков. Здесь грохот был плотен, как земля, а короткие минуты тишины казались страшней и зловещей грохота битвы, и если мир склоняет головы перед героизмом русских армий, если русские армии с восхищением говорят о защитниках Сталинграда, то уже здесь, в самом Сталинграде, бойцы с почтительным уважением произносят:

- Ну, так что мы! Вот люди заводы держат - это да!

Грозные эти слова для военного человека: «Направление главного удара». Нет слов страшнее на войне, и, конечно, не случайно, что в хмурое осеннее утро заняла оборону у завода именно сибирская дивизия полковника Гуртьева. Сибиряки - народ коренастый, строгий, привыкший к холоду и лишениям, молчаливый, любящий порядок и дисциплину, резкий на слово. Сибиряки - народ надежный, кряжистый. В суровом молчании били они кирками каменистую землю, рубили амбразуры в стенах цехов, устраивали блиндажи, окопы, ходы сообщения.




Полковник Гуртьев, сухощавый 50-летний человек, в 1914 году ушел со второго курса Петербургского политехнического института добровольцем на русско-германскую войну. Он был тогда артиллеристом, воевал с немцами под Варшавой, под Барановичами, Черторийском. 28 лет своей жизни посвятил полковник военному делу, воевал и учил командиров. Два сына его лейтенантами ушли на войну. В далеком Омске остались жена и дочь-студентка. И в этот торжественный и грозный день полковник вспомнил и сыновей - лейтенантов, и дочь, и жену, и много десятков воспитанных им молодых командиров, и всю свою долгую, полную труда, спартански скромную жизнь. Да, пришел час, когда все принципы военной науки, морали, долга, которые он с суровым постоянством преподавал сыновьям своим, ученикам, сослуживцам, должны были получить проверку. С волнением поглядывал полковник на лица солдат-сибиряков - омичей, новосибирцев, красноярцев, барнаульцев, тех, с кем судила ему судьба отражать удары врага.

Сибиряки придвинулись к великому рубежу обороны хорошо подготовленными. Дивизия прошла большую школу, прежде чем выступить на фронт. Тщательно и умно, беспощадно придирчиво учил бойцов полковник Гуртьев. Он знал, что, сколь ни тяжелы военная учеба, ночные учебные штурмы, утюжение танками сидящих в щелях бойцов, долгие марши, - все же во много крат тяжелее и суровее сама война! Он верил в стойкость и силу сибирских полков. Он проверил ее в дороге, когда за весь долгий путь было лишь одно чрезвычайное происшествие: боец уронил на ходу поезда винтовку, соскочил, поднял ее и три километра бежал до станции, чтобы догнать идущий к фронту эшелон. Он проверил стойкость полков в сталинградской степи, где впервые необстрелянные люди спокойно отразили внезапную атаку тридцати немецких танков. Он проверил выносливость сибиряков вo время последнего марша к Сталинграду, когда люди за двое суток покрыли расстояние в 200 километров. И все же с волнением поглядывал полковник на лица бойцов, вышедших на главный рубеж, на направление главного удара.

Гуртьев верил в своих командиров. Молодой, не знающий устали начальник штаба полковник Тарасов мог дни и ночи сидеть в сотрясаемом взрывами блиндаже над картами, планировать сложный бой. Его прямота и беспощадность суждений, его привычка смотреть жизни прямо в глаза и искать военную правду, как бы горька она ни была, зиждились на железной вере. В этом небольшом сухощавом молодом человеке, с лицом, речью и руками крестьянина, жила неукротимая сила мысли и духа. Заместитель командира дивизии по политической части Спирин обладал крепкой волей, острой мыслью, аскетической скромностью; он умел оставаться спокойным, веселым и улыбаться там, где забывал об улыбке самый спокойный и жизнерадостный человек. Командиры полков Маркелов, Михалев и Чамов были гордостью полковника, он верил им, как самому себе. О спокойной храбрости Чамова, о несгибаемой воле Маркелова, о замечательных душевных качествах Михалева, любимца полка, по-отечески заботливом к подчиненным, мягком и «симпатичнейшем человеке», не знающем, что такое страх, все в дивизии говорили с любовью и восхищением. И все же с волнением глядел на лица своих командиров полковник Гуртьев, ибо он знал, что такое направление главного удара, что значит удержать великий рубеж сталинградской обороны.

« Выдержат ли, выстоят ли?» - думал полковник. Едва дивизия успела закопаться в каменистую почву Сталинграда, едва управление дивизии ушло в глубокую штольню, выдолбленную в песчаной скале над Волгой, едва протянулась проволочная связь и застучали радиопередатчики, связывающие командные пункты с занявшей в Заволжье огневые позиции артиллерией, едва мрак ночи сменился рассветом, как немцы открыли огонь. Восемь часов подряд пикировали «Юнкерсы-87» на оборону дивизии, восемь часов без единой минуты перерыва шли волна за волной немецкие самолеты, восемь часов выли сирены, свистели бомбы, сотрясалась земля, рушились остатки кирпичных зданий, восемь часов в воздухе стояли клубы дыма и пыли, смертно выли осколки. Тот, кто слышал вопль воздуха, раскаленного авиационной бомбой, тот, кто пережил напряжение стремительного десятиминутного налета немецкой авиации, тот поймет, что такое восемь часов интенсивной воздушной бомбежки пикирующих бомбардировщиков.

You can watch this video on www.livejournal.com

Восемь часов сибиряки били всем своим оружием по немецким самолетам и, вероятно, чувство, похожее на отчаяние, овладевало немцами, когда эта горящая, окутанная черной пылью и дымом заводская земля упрямо трещала винтовочными залпами, рокотала пулеметными очередями, короткими ударами противотанковых ружей и мерной стрельбой зениток. Немцы ввели в действие тяжелые полковые минометы и артиллерию. Нудное шипение мин и вой снарядов присоединились к свисту сирен и грохоту рвущихся авиационных бомб. Так продолжалось до ночи. В печальном и строгом молчании хоронили красноармейцы своих погибших товарищей. Это был первый день - новоселье. Всю ночь не умолкали немецкие артиллерийские и минометные батареи.

Этой ночью на командном пункте полковник Гуртьев встретил двух своих старых друзей, которых не видел больше 20 лет. Люди, расставшиеся молодыми, не женатыми, встречались уже седыми, морщинистыми. Двое из них командовали дивизиями, третий - танковой бригадой. Они обнялись, и все вокруг: начальники их штабов и ад’ютанты, и майоры из оперативного отдела, - увидели слезы на глазах седых людей. «Какая судьба, какая судьба!» говорили они. И в самом деле: что-то величественное и трогательное было во встрече друзей юности в грозный час, среди пылавших заводских корпусов и развалин Сталинграда. Видно, правильной дорогой шли они, если встретились вновь при выполнении высокого и тяжелого долга.

Всю ночь грохотала немецкая артиллерия, и едва взошло солнце над вспаханной немецким железом землей, появилась 40 пикировщиков, и снова завыли сирены, и снова черное облако пыли и дыма поднялось над заводом, закрыло землю, цехи, разбитые вагоны, и даже высокие заводские трубы потонули в черном тумане. В это утро полк Маркелова не остался в земле. Предупреждая решительный удар немцев, он вышел из укрытий, убежищ, окопов, он покинул бетонные и каменные норы и перешел в наступление. Батальоны шли вперед через горы шлака, через развалины домов, мимо гранитного здания заводской конторы, через рельсовые пути, через садик городского предместья. Они шли, и над головами людей был весь ад немецкой воздушной армии. Железный ветер бил в лицо, а они все шли вперед, и, наверно, чувство суеверного страха охватило противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они.

Да, они были смертны. Полк Маркелова прошел километр, занял новые позиции, закрепился на них. Только здесь знают, что такое километр. Это - тысяча метров, это сто тысяч сантиметров. Ночью немцы атаковали полк во много раз превосходящими силами. Шли батальоны немецкой пехоты, шли тяжелые танки, пулеметы заливали позиции полка железом. Пьяные автоматчики лезли с упорством лунатиков. Повесть о том, как сражался полк Маркелова, расскажут мертвые тела бойцов, расскажут друзья, слышавшие, как в ночь и на следующий день и снова в ночь рокотали русские пулеметы, раздавались взрывы русских гранат. Повесть об этом бое расскажут развороченные и сожженные немецкие танки и длинные вереницы крестов с немецкими касками, выстроившиеся повзводно, поротно, побатальонно. Да, они были простыми смертными и мало кто уцелел из них, но они сделали свое дело!

На третий день немецкие самолеты висели над дивизией уже не восемь, а двенадцать часов. Они оставались в воздухе после заката солнца, и из высокой тьмы ночного неба возникли воющие голоса сирен «Юнкерсов», и, как тяжелые и частые удары молота, обрушивались на полыхавшую дымным красным пламенем землю фугасные бомбы. С утренней зари до вечерней били по дивизии немецкие пушки и минометы. Сто артиллерийских полков работали на немцев в районе Сталинграда. Иногда они устраивали огневые налеты, по ночам они вели изматывающий методический огонь. Вместе с ними работали минометные батареи. По нескольку раз в день вдруг замолкали немецкие пушки, минометы, вдруг исчезала давящая сила пикировщиков. Наступала необычайная тишина. Тогда наблюдатели кричали: «Внимание!» - и боевое охранение бралось за бутылки горючей жидкости, бронебойщики раскрывали брезентовые сумки патронов, автоматчики обтирали ладонью свои ППШ, гранатометчики поближе подвигали ящики гранат. Эта короткая минутная тишина не означала отдыха. Она предшествовала немецкой атаке. Вскоре лязг сотен гусениц, низкое гудение моторов оповещали о движении танков, и лейтенант кричал:

- Товарищи, внимание! Слева просачиваются автоматчики.

Иногда немцы подходили на расстояние 30-40 метров, и сибиряки видели их грязные лица, порванные шинели, слышали выкрики коверканных русских слов, угрозы, а после того, как немцы откатывались, на дивизию с новой яростью обрушивались пикировщики и огневые валы артиллерии и минометов.

В отражении немецких атак великая заслуга принадлежит нашей артиллерии. Командир одного артиллерийского полка Фугенфиров, командиры дивизионов и батарей находились вместе с батальонами, ротами дивизии на передовой. Радио связывало их с огневыми позициями, и десятки мощных дальнобойных орудий на левом берегу жили одним дыханием, одной тревогой, одной бедой и одной радостью с пехотой. Артиллерия делала десятки замечательных вещей. Она прикрывала стальным плащом пехотные позиции, она карежила, как картон, сверхтяжелые немецкие танки, с которыми не могли справиться бронебойщики. Она, словно меч, отсекала автоматчиков, лепившихся к броне танков. Она взрывала склады и поднимала на воздух немецкие минометные батареи. Нигде за время войны пехота так не чувствовала дружбу и великую мощь артиллерии, как в Сталинграде.

В течение месяца немцы произвели 117 атак на полки сибирской дивизии. Был один страшный день, когда немецкие танки, пехота 23 раза шли в атаку. И эти 23 атаки были отбиты. В течение месяца каждый день, за исключением трех, немецкая авиация висла над дивизией 10-12 часов. Все это происходит на фронте длиной около полутора-двух километров. Этим грохотом можно было оглушить человечество, этим огнем и металлом можно было сжечь и уничтожить государство. Немцы полагали, что сломают моральную силу сибирских полков. Они думали, что перекрыли предел сопротивления человеческих сердец и нервов. Но удивительное дело: люди не согнулись, не сошли с ума, не потеряли власть над своими сердцами и нервами, а стали сильней и спокойней. Молчаливый, кряжистый сибирский народ стал еще суровей, еще молчаливей, ввалились у красноармейцев щеки, мрачно смотрели глаза. Здесь, на направлении главного удара германских сил, не слышно было в короткие минуты отдыха ни песни, ни гармоники, ни веселого легкого слова. Здесь люди выдерживали сверхчеловеческое напряжение. Бывали периоды, когда они не спали по трое-четверо суток кряду, и командир дивизии - седой полковник Гуртьев, разговаривая с красноармейцами, с болью услышал слова бойца, тихо сказавшего ему:

- Есть у нас все, товарищ полковник, и хлеб - девятьсот граммов, и горячую пищу непременно два раза в день приносят в термосах, да не кушается.

Гуртьев любил и уважал своих людей, и знал он, когда солдату «не кушается», то уж крепко, по-настоящему, тяжело ему. Но теперь Гуртьев был спокоен. Он понял: нет на свете силы, которая могла бы сдвинуть с места сибирские полки. Великим и жестоким опытом обогатились красноармейцы и командиры за время боев. Еще прочней и совершенней стала оборона. Перед заводскими цехами выросли целые переплетения саперных сооружений - блиндажи, ходы сообщения, стрелковые ячейки. Инженерная оборона была вынесена далеко вперед, перед цехами. Люди научились быстро и слаженно производить подземные маневры, сосредоточиваться, рассыпаться, переходить из цеха в окопы ходами сообщения и обратно, в зависимости от того, куда обрушивала свои удары авиация противника, в зависимости от того, откуда появлялись танки и пехота атакующих немцев.

Вместе с опытом росла внутренняя закалка людей. Дивизия превратилась в совершенный, на диво слаженный единый организм. Люди дивизии сами не могли ощутить тех психологических изменений, которые произошли в них за месяц пребывания в аду, на переднем крае обороны великого сталинградского рубежа. Им казалось, что они те же, какими были всегда - они в редкую свободную минуту мылись в подземных банях, им так же доставляли горячую пищу в термосах, и заросшие бородами Макаревич и Карнаухов, похожие на мирных сельских почтарей, приносили под огнем на передовую в своих кожаных сумках газеты и письма из далеких омских, тюменских, тобольских, красноярских деревень. Они, как и прежде, вспоминали о своих плотницких, кузнечных, крестьянских делах. Они насмешливо звали шестиствольный немецкий миномет «дурилой», а пикирующих бомбардировщиков с сиренами «скрипунами» и «музыкантами». Им казалось, что они все те же, и только вновь приезжавшие с лугового берега с почтительным изумлением смотрели на них. Только глаза со стороны могли ценить всю железную силу сибиряков, их равнодушие к смерти, их спокойную волю до конца вынести тяжкий жребий людей, занявших смертную оборону.

Героизм стал бытом, героизм стал стилем дивизии и ее людей, героизм сделался будничной, каждодневной привычкой. Героизм всюду и во всем. Он проявлялся не только в подвигах бойцов. Героизм был в работе поваров, чистивших под сжигающим огнем термитных снарядов картошку. Великий героизм был в работе девушек-санитарок, тобольских школьниц - Тони Егоровой, Зои Калгановой, Веры Каляды, Нади Кастериной, Лели Новиковой и многих их подруг, перевязывавших и поивших водой раненых в разгаре боя. Да, если посмотреть глазами со стороны, то героизм был в каждом будничном движении людей дивизии. И в том, как командир взвода связи Хамицкий, мирно сидя на пригорке перед блиндажом, читал «беллетристику» в то время, как десяток немецких пикировщиков с ревом бодали землю, и в том, как офицер связи Батраков, аккуратно протирая очки, вкладывал в полевую сумку донесения и отправлялся в двадцатикилометровый путь по «логу смерти» с таким будничным спокойствием, словно речь шла о привычной воскресной прогулке, и в том, как автоматчик Колосов, засыпанный в блиндаже разрывом по самую шею землей и обломками досок, повернул к заместителю командира Спирину лицо и рассмеялся, и в том, как машинистка штаба, краснощекая толстуха-сибирячка Клава Копылова, начала печатать в блиндаже боевой приказ и была засыпана, откопана, перешла печатать во второй блиндаж, снова была засыпана, снова откопана и все же допечатала приказ в третьем блиндаже и принесла его командиру дивизии на подпись. Вот такие люди стояли на направлении главного удара.

К концу второй декады немцы предприняли решительный штурм завода. Такой подготовки к атаке не знал мир. 80 часов подряд работали авиация, тяжелые минометы и артиллерия. Три дня и три ночи превратились в хаос дыма и огня и грохота. Затем все вдруг стихло, и в атаку пошли тяжелые и средние танки, пьяные орды автоматчиков, пехотные немецкие полки. Немцам удалось ворваться в завод, их танки ревели у стен цехов, они рассекали нашу оборону, отрезали командные пункты дивизии и полков от переднего края обороны. Казалось, что лишенная управления дивизия потеряет способность к сопротивлению, что командные пункты, попавшие под непосредственный удар противника, будут уничтожены.

Но произошла поразительная вещь: каждая траншея, каждый блиндаж, каждая станковая ячейка и укрепленные руины домов превратились в крепости со своими управлениями, со своей связью. Сержанты и рядовые красноармейцы стали командирами, умело и мудро отражавшими атаки. И в этот горький и тяжелый час командиры, штабные работники превратили командные пункты в укрепления и сами, как рядовые, отражали атаки врага. 10 атак отбил Чамов. Огромный рыжий командир танка, оборонявший командный пункт Чамова, расстреляв все снаряды и патроны, соскочил на землю и стал камнями бить подошедших автоматчиков. Командир полка сам стрелял из миномета. Любимец дивизии командир полка Михалев погиб от прямого попадания бомбы в командный пункт. «Убило нашего отца», - говорили красноармейцы. Сменивший Михалева майор Кушнарев перенес свой командный пункт в бетонированную трубу, проходящую под заводскими цехами. Несколько часов вели бой у входа в эту трубу Кушнарев, его начальник штаба Дятленко и шесть командиров. У них было несколько ящиков гранат, и этими гранатами они отбили все атаки немецких автоматчиков.

Этот невиданный по ожесточенности бой длился, не затихая, несколько суток. Он шел уже не за отдельные дома и цехи, он шел за каждую отдельную ступеньку лестницы, за угол в тесном коридоре, за отдельный станок, за пролет между станками, за трубу газопровода. Ни один человек дивизии не отступил в этом бою. И если немцы занимали какое-либо пространство, то это значило, что там уже не было живых красноармейцев. Все дрались так, как рыжий великан-танкист, фамилии которого так и не узнал Чамов, как сапер Косиченко, выдергивавший чеку из гранаты зубами, так как у него была перебита левая рука. Погибшие словно передали силу оставшимся в живых, и бывали такие минуты, когда 10 активных штыков успешно держали оборону, занимаемую батальоном. Много раз переходили заводские цехи от сибиряков к немцам, и снова сибиряки захватывали их. В этом бою немцы довели свои атаки до максимального напряжения. Это был самый высокий потенциал их удара на главном направлении. Словно подняв непомерную тяжесть, они надорвали какие-то внутренние пружины, приводившие в действие их пробивной таран. Кривая немецкого напора начала падать. Сибиряки выдержали это сверхчеловеческое напряжение.

Невольно думаешь о том, как выковывалось это великое упорство. Тут сказались и народный характер, и сознание великой ответственности, и угрюмое кряжистое сибирское упорство, и отличная военная и политическая подготовка, и суровая дисциплина. Но мне хочется сказать еще об одной черте, сыгравшей немалую роль в этой великой и трагической эпопее, - об удивительной целомудренной морали, о крепкой любви, связывавшей всех людей сибирской дивизии. Дух спартанской скромности свойственен всему командному составу дивизии. Он сказывается и в бытовых мелочах, и в отказе от положенных приказом ста граммов водки на все время сталинградских боев, и в разумной нешумливой деловитости. Любовь, связывающую людей дивизии, я увидел в той скорби, с которой говорят о погибших товарищах. Я услышал ее в словах красноармейца из полка Михалева, ответившего на вопрос: «Как живется вам?»

- Эх, как живется, - остались мы без отца.

Я увидел ее в трогательной встрече седого полковника Гуртьева с вернувшейся после второго ранения батальонной санитаркой Зоей Калгановой. «Здравствуйте, дорогая девочка моя!» - тихо сказал Гуртьев и быстро с протянутыми руками пошел навстречу худой, стриженой девушке. Так лишь отец может встречать свою родную дочь. Эта любовь и вера друг в друга творили чудеса.

...Дивизия сибиряков не сошла со своего рубежа, она ни разу не оглянулась назад, она знала: за спиной ее была Волга, судьба страны. // Василий Гроссман.
_______________________________
И.Эренбург: Душа народа ("Красная звезда", СССР)
Й.Геббельс: О так называемой русской душе ("Das Reich", Германия)

**************************************************************************************************************************************************
В последний час
Наступление наших войск продолжается

В течение 24 ноября наши войска под Сталинградом продолжали развивать наступление. На северо-западном участке фронта наши войска продвинулись на 40 километров и заняли город и станцию СУРОВИКИНО. В районе излучины Дона наши войска продвинулись на 6-10 километров и заняли населенные пункты ЗИМОВСКИЙ, КАМЫШИНКА, БЛИЖНЯЯ ПЕРЕКОПКА, ТРЕХОСТРОВСКАЯ, СИРОТИНСКАЯ. Юго-западнее КЛЕТСКАЯ нами взяты в плен три ранее окруженных дивизии противника во главе с тремя генералами и их штабами. Наши войска, наступающие севернее Сталинграда, заняв населенные пункты ТОМИЛИН, АКАТОВКА, ЛАТОШАНКА на берегу Волги, соединились с войсками, обороняющими северную часть Сталинграда. На юге от Сталинграда наши войска продвинулись на 15-20 километров и заняли город САДОВОЕ и населенные пункты УМАНЦЕВО, ПЕРЕГРУЗНЫЙ.

К исходу 24 ноября количество пленных увеличилось на 12.000 человек. Всего за время боев взято в плен 36.000 солдат и офицеров противника.

По неполным данным, за время боев с 19 по 24 ноября нашими войсками захвачены трофеи: орудий всех калибров - 1.164, танков исправных и неисправных - 431, самолетов исправных и неисправных - 88, автомашин - 3.940, лошадей - более 5.000, 3 миллиона снарядов, 18 миллионов патронов, большое количество ручного оружия, склады с боеприпасами, снаряжением и продовольствием, которые учитываются.

За 24 ноября противник оставил на поле боя свыше 15.000 трупов солдат и офицеров. СОВИНФОРМБЮРО.

☆ ☆ ☆

В добрый час!

Опять, как в ноябре былом,
Бушует шквал свинца,
И вести добрые теплом
Наполнили сердца.

Непобедимо тверд опять
Красноармейский шаг.
Плотина прорвана, и вспять
Бежит на запад враг.

От залпов задрожали вновь
Донские берега.
Струится вражеская кровь
На первые снега.

Меж звонких льдин кипит вода.
На бой, на ратный труд
Станицы, села, города
Сынов своих зовут.

Руины выжженных жилищ,
Простор, одетый в чад,
Пустыня черных пепелищ
О мщении кричат:

- За слезы жен и кровь детей,
За страшный, горький год
Гони и тысячью смертей
Карай немецкий сброд.

Чтоб в похоронном звоне льдин
Их смертный ветер смёл,
Чтоб все легли. Чтоб ни один
От кары не ушел.

Пусть крепнет орудийный гул.
Пусть бьет в упор снаряд.
Пусть сгинет тот, кто посягнул
На славный Сталинград.

Отвагой воинов для нас
К победе путь открыт.
- Вперед, герои! В добрый час! -
Им Сталин говорит.

Алексей Сурков.

***********************************************************************************************
РАЗВЕЯННЫЕ ИЛЛЮЗИИ. Ноябрьский ветер.

Рис. Б.Ефимова.



______________________________________________
В.Гроссман: Сталинградская быль ("Красная звезда", СССР)
В.Гроссман: Сталинградская битва ("Красная звезда", СССР)**
В.Гроссман: Сталинградская армия ("Красная звезда", СССР)**
В.Гроссман: Царицын-Сталинград ("Красная звезда", СССР)**
В.Гроссман: Сталинградская переправа ("Красная звезда", СССР)
В.Гроссман: Сталинградское наступление ("Красная звезда", СССР)

Газета «Красная Звезда» №277 (5341), 25 ноября 1942 года