Леонид Леонов. Фашистский змий
Л.Леонов || « Правда» №287, 2 декабря 1945 года
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: Речь товарища М.И.Калинина на торжественном заседании XIV пленума ЦК ВЛКСМ 28 ноября 1945 г. (2 стр.). Выдвижение кандидатов в участковые избирательные комиссии (1 стр.). Хлеб - государству (1 стр.). Открылся Музей С.М.Кирова в Ленинграде (1 стр.). Открытие Всесоюзной строительной выставки (1 стр.). В.Вавилов, М.Саркисов. - Почему нет малых гидротурбин (2 стр.). Б.Полевой. - Деды и внуки (2 стр.). В СНК СССР. О мероприятиях в связи с возвращением армян из-за границы в Советскую Армению (2 стр.). Леонид Леонов. - Фашистский змий (3 стр.). Процесс главных немецких военных преступников в Нюрнберге (3 стр.). Обозреватель. Международное обозрение (4 стр.). К первой сессии Генеральной Ассамблеи Об’единённых наций (4 стр.). 13-е заседание Контрольного Совета в Германии (4 стр.). 20-е заседание Союзной комендатуры Берлина (4 стр.). Очередное заседание Союзнического Совета в Австрии (4 стр.). Народы Югославии приветствуют провозглашение Югославии республикой (4 стр.). Заявление Трумэна о ходе реконверсии (4 стр.). Меморандум Прайса Трумэну о положении в Германии (4 стр.). Программная речь венгерского премьер-министра Тильди (4 стр.).
# Все статьи за 2 декабря 1945 года.
(От специального корреспондента «Правды»)
Следуйте за мною, я поведу вас в здание Нюрнбергского суда. Мы двинемся из Гранд-отеля прямо на северо-запад, вдоль бесконечной шеренги фантастических развалин. При виде их плохо верится, что еще недавно сюда ездили паломники полюбоваться на домик Дюрера и витражи Гиршфогеля. Нет у нас дорогих воспоминаний в Нюрнберге; ни Дюрер, ни Меланхтон не сумеют обелить позднейших прегрешений Нюрнберга; нас не тронут поэтому эти битые черепки и нечесаные космы рваной арматуры.
Нам придется итти долго, пока не станет тошно от зрелища опустошения и встречных теней, которые будут опускать перед нами дряхлые тысячелетние глаза, чтобы взглядом не прожечь на нас одежды, итти, пока не остановит часовой. Это случится возле громадного серого дома с дверьми, как могильные плиты. Американский солдат искоса взглянет на полосатый пропуск и бросит сквозь зубы: - О-кэй. Потом нас поглотят лабиринты коридоров и лестниц, полные простудных сквозняков и людей, со всех концов мира притащивших сюда вороха протоколов и улик. К десяти все займут отведенные места, и тогда вступит в действие сложный механизм Международного Военного Трибунала.
Пока не ввели обвиняемых, оглядите просторный зал. Здесь и в сумерки стоит ровный электрический полдень: ничто не ускользнет от внимания судей. Смотрите, над дверьми, еще от прежних времен, сохранились эмблемы правосудия - весы Фемиды и библейские скрижали с правилами общественного поведения. Сегодня они читаются несколько иначе, чем в моисеевы времена. «Не убий, не укради труда брата твоего, не пожелай добра соседа твоего, ни хлеба и нефти, ни жизненных пространств его, и тогда не постигнут тебя фугаски возмездия или сиротство и слезы малюток твоих, или сердца народа твоего - горькое разочарование разгрома!». Несколько ближе, на том же уровне, два голых бронзовых парня с мечом и ликторским пучком, образы воинствующего фашизма, стерегут большой гербообразный барельеф. На нем изображено грехопадение Евы. Хитрый змий обвил древо познания, и женщина уже взяла в руку яблоко непрощаемого греха…
You can watch this video on www.livejournal.com
В глазах европейца эта картинка должна приобретать теперь особое символическое значение, если только на место Евы подставить самую Европу. Для полноты впечатления надо здесь припомнить географию гнусных событий, происшедших за последнюю четверть века в Германии. Трем своим именитым согражданам - рыцарю Мартину Бегаиму, Христофору Деннеру и Петеру Генлейну - нюрнбержцы соответственно присваивают изобретение глобуса, кларнета и часов. Однако бегло полистав историю материальной культуры, легко опровергнуть эту самонадеянную немецкую «липу», к слову, ничем не отличающуюся от прочих сомнительных доказательств германского превосходства. Нынешний, догола раздетый бомбардировками город Нюрнберг останется в памяти потомков как родина неплохого местного пива, фаберовских карандашей и в первую очередь фашизма.
Именно из здешней каменистой почвы вырвались первые языки дьявольского пламени, в короткие сроки пожравшего пол-Европы. В 140 километрах южнее Нюрнберга и почти на том же меридиане расположен другой фашистский город - Мюнхен. А на расстоянии трехсотпятидесяти километров к северо-востоку валяется нынче, как босяк в похмелье, утопая в серых каменных лохмотьях, город Берлин. В этот треугольник по существу и вписана вся преступная биография Адольфа Гитлера и его банды, которую сейчас введут в зал под охраной тринадцати рослых американских парней.
Над покойником принято перечислять главнейшие этапы его жизненного пути. Признаемся, кстати: приятно поговорить над свежей могилкой такого мертвеца. Нюрнберг был, так сказать, начальным очагом всех европейских бедствий. Здесь находилось здание имперского партейтага, здесь созревала теория империалистического паразитизма, отсюда, пока вполголоса, Гитлер бормотал Германии свои подлые обещания свернуть шею всей негерманской части человечества. Отсюда заговорщики рванулись к власти на Берлин, и в ту пору мы навсегда запомнили истерический, уже во всю глотку, визг фюрера, портивший все радиоприемники мира. В этой столице бредовая мечта о завоевании планеты приобрела облик реальной угрозы. Но впереди был еще Мюнхен, за которым расстилалось уже свободное поле для надмирного владычества. Здесь-то и приняла Европа кровавое яблоко Гитлера.
You can watch this video on www.livejournal.com
Не будучи провидцами, мы, однако, могли бы полностью привести блудливые и темные речи, которые в те дни змий нашептал в ухо женщины. Чаще всего там употреблялись слова: Россия, Восток, славянство, революция, Азия, еврейство, большевизм, Советы - обычная и скудная октава всех фашистских шарманок мира. В скорости после того Европа захрустела в кольцах гада. Мы еще не подсчитали, сколько мир потратил денег, металла и молодых жизней, чтобы вогнать фашистскую заразу назад в нынешнюю нюрнбергскую берлогу.
Про Мюнхен мы напомнили не затем, чтобы испортить ленч какому-нибудь благородному господину, а лишь потому, что нам известна живучесть искусителя. И верно: гадина схвачена за горло, и вставлена туда стальная распорка, и вырван ядовитый зуб; теперь это просто длинная кишка с тухлой политической начинкой, обвисшая на древе. Но значит еще не полностью обезврежен змий: еще сипит разверстая пасть, и все слышат, как знакомая отравленная ложь каплет из нее на землю. Опять и опять кое-где склоняется ухо женщины послушать ядовитую брехню про несуществующие козни Востока, про Россию, про прямой, простой и добрый народ, которому, - так и быть, выдам эту страшную тайну! - действительно опостылело 28 лет назад жить прежним варварским порядком, где все сильное пожирает все зазевавшееся, где призванием человека считается умножение нулей на текущем счету, где за маленьких вступаются лишь, когда их убьют сто тысяч сразу, где война есть выгодное коммерческое предприятие, где помирают с голоду на грудах гниющей пищи. Величайшие освободительные добродетели народа моего ставятся ему в вину.
Кажется, на всех языках мира существует сказка про Змея-Горыныча. Уж верно нет такой старухи на земле, чтобы не сказывала ее затихшим внучаткам в глухую мятельную ночь: на высокой королевской горе змей жжет и жрет прекрасную земную красоту, нет на него ни управы, ни устрашения. Его разорвали мечом на части, а он срастается, - руби ему по сто раз пакостную его башку, а она, глянь, вновь пристала на прежнее место. Но вот является светлый витязь из неизвестной страны, с легким святым мечом и особой сноровкой на одоление гада, и начинается огненный поединок, и распадаются смертные змеиные кольца, и ярче начинает светить солнышко в небе. Этим заветным секретцем, величайшим изобретением нашего века, которого, кстати, мы не пытаемся утаить от других народов, владеем сегодня только мы. И потому верю я, что тысячу лет спустя безыменный герой в этой отличной неумирающей сказке приобретет национальные черты моего, советского народа.
Мы не гости в Германии и не паломники в Нюрнберге. Из этого злосчастного города мы хотим обратиться к женщинам земли, чтоб не допускали вредной и растлевающей лжи до своих ушей, к женщинам, от которых произойдут завтрашние поколения их поэтов, ученых и солдат. Время имеет склонность течь, история - смеяться, дети - достигать призывных возрастов. Сегодня у вас хватит собственного опыта продолжить эту мысль до конца. Если в первую мировую войну, мирясь с надвинувшимся ужасом, уже не о счастье для своих детей молили вы небо, а только были бы сыты, то еще недавно даже не о сытости шла речь, а лишь остались бы целы, пусть даже в звериной трущобке, пусть даже один на пятерых!.. Вот что наделал змий в Европе.
В этом свете поистине великую историческую миссию предстоит выполнить нюрнбергским судьям. Миллионы заплаканных человеческих глаз устремлены на них из всех углов мира. Вдовы и калеки их собственных стран ревниво будут следить за каждым их движением и словом…
★
Было безлюдно в то серенькое утро у здания суда, когда мы подошли к нему впервые, но чувствовалась какая-то зловещая стесненность в этой пустоте, как будто все умерщвленные фашизмом столпились вокруг - услышать слово воздаяния и обновленной правды. Прозорливой мудрости ждет нынче человечество от нюрнбергских судей. Однако, мнится мне, что не за тем только послали их сюда оскорбленные и разгневанные народы, чтоб анатомировали распластанное и еще живое тело германского фашизма, а затем предали его, раз’ятое на части, в архивные склепы истории. Следует, кроме того, пошарить в пасти змия, нет ли там и второго ядовитого зуба, который угадывается нами по беспрерывному истечению лжи.
You can watch this video on www.livejournal.com
В добрый час, нюрнбергские судьи! Вот они вступают на высокую трибуну правой стороны, и зал встает; верится, что одновременно с живыми поднимаются мученики Майданека и Дахау, делегаты мертвых, которые незримо, без пропусков, присутствуют здесь. Сощурясь и чуть снизу смотрят на судей шестнадцать матерых и лукавых, в черных мантиях, немецких сутяг, которые нашли в себе решимость защищать недавних палачей Европы. Они напряжены, как на ринге перед боем, и молчаливы пока, но это будет долгий и многословный бой права и произвола, разума и скотства, правды и лжи.
Змий еще усмехается - щелястым ртом Иодля, глазами Кейтеля, небрежным жестом Геринга, но по мере того, как будет сжиматься петля обвинения, змий станет изворачиваться все ловчее и злей, скидывая с себя одну за другой прозрачные маскировочные шкурки. Он прикинется культуртрегером и мыслителем, защитником нации и избавителем Европы. Он заговорит о неподсудности правительств, потому что якобы в самом поражении заключается возмездие, - о рыцарском отношении победителя к побежденным. Он произнесет бесконечно подлые, хитрые слова, начиненные политическим динамитом, - вроде тех зажигательных сигар, которые подсудимый Франц Папен пачками раскидывал когда-то по Америке. Так будет, пока окончательным приговором не вышибут дух из змия, и все его двадцать голов обвиснут разом.
В тишине шумят судейские фолианты - улики. Пока еще только бумага - не волосы, срезанные на утиль с обреченных женщин, не пергаменты из людской кожи, не фосфориты из детских костей для удобрения капусты в фашистских подсобных хозяйствах. Через внимание суда неторопливо проплывают страдальческие судьбы смежных с Германией государств, которые Гитлер, как подосиновики в роще, сбирал в грабительскую кошелку райха. В длинных формулах, плотно сотканных из одних придаточных предложений, сквозь которые не просочится ни одна слезинка, доказывается шаг за шагом агрессивность германского поведения… И так, например, вторично, уже путем научного исследования, узнали мы, что Чехословакия была распята немцами с заранее обдуманным намерением. Это делается не только для нас, которые узнали об этом из свежего газетного листа, но и для тех, кто прочтет про это сто лет спустя в учебниках истории. Надо хорошо укрепить грунт, где будет начертано вечное проклятие фашизму.
Так установилось у людей: вступая в зал, суд ничего не знает о преступлении и, до пред’явления доказательств, построенных по всем правилам юридической математики, не верит ничему. У справедливости нет ни родни, ни гнева, ни аксиом, кроме тех, элементарных как вода и хлеб, без которых самое понятие о справедливости давно погасло бы в человеческом мозгу.
Уверяют, будто целых девять тонн обвинительных документов имеются у международной прокуратуры. Чем больше улик ляжет на шею злодейства, тем глубже уйдет оно на дно. Подчиняясь течению процесса, я сам хочу забыть все представления, которые сложились во мне об этих людях. Нет, я не читал газет за эту четверть века, не стоял с мокрыми глазами на развалинах Чернигова я Пскова, не ходил по человеческому пеплу Бабьего Яра, не держал в руках обгорелого детского башмачка в Бельзене, откуда уходишь, как пьяный, стыдясь своего человеческого естества. Я впервые слышу про Адольфа Гитлера и не хочу знать пока, что такое Дахау, - вулкан в Америке или имя какого четвертого нюрнбергского рукодельца, осчастливившего человечество изобретением клозетного прибора с музыкой.
Мне нужно заново перелистать историю страшного заговора и, независимо от моих личных привязанностей или антипатии, вынести суждение о злодействе. Кроме того, отправляясь в Нюрнберг, я дал себе зарок не браниться, как прежде, по адресу преступников войны. Правду не украшает и самая меткая ругань, а презрение невольно умеряет былую ярость. Каждый гражданин моей страны испытывает к этим людям то же чувство в той же мере, что и я, и у меня нехватает дарования усилить его в двести миллионов раз.
Итак, я стремлюсь быть точным. Они рассаживаются в пятнадцати шагах от меня, желтые, поношенные, седые. Они отличались спортивной жизнерадостностью, когда составляли инструкции по германизации Европы или «план Барбаросса»; линять они начали, лишь завидев собственный конец. Эти уже не чета плебеям Бельзена и Освенцима; эти не рядовые громилы, подводные пираты и потрошители, но мастера и аристократы своего дела. Звериная хитрость, этот разум подлости, светится у каждого в глазах, и любого из них дьявол взял бы себе в министры.
Есть странная, всякому известная, почти гипнотическая увлекательность в созерцании гада, когда хочешь и не можешь оторвать от него глаз. И вот мы часами смотрим на этих земноводных, стараясь прочесть их нынешние мысли. Но гадина живет в земле и стремится увернуться от человеческого взора, как бы стыдясь наготы и безобразия.
Господа ведут себя с показной и непринужденной изысканностью, как на дипломатическом рауте, будто они здесь сами по себе, а янки с дубинками и полуметровыми пистолями вокруг них - всего лишь дворецкие, расставленные там и сям с чисто декоративной целью. Изредка, впрочем, вспомнив о том, что каждая такая вечеринка когда-нибудь кончается, они начинают заниматься душеспасительным дивертисментом на тот случай, если кто-нибудь поблизости понимает немецкий язык.
«Кто же это придумал такие зверства с евреями?» - осведомляется Бальдур фон Ширах у Геринга, и тот отвечает оному Бальдуру с сокрушенным пожатием плеч, что, дескать, тот бродяга Гиммлер напаскудил столько на их неповинные головушки. Их здесь только двадцать. Как острят наши в Нюрнберге, Крупп фон Болен - болен, а Лей заблаговременно сбежал на тот свет, как и трое главных заправил германского рейха.
А жаль, дорого дал бы мир за то, что хоть пальчиком их коснуться… Зал залит жестким американским светом; многие из этих фашистских полубогов надели темные очки для сохранения глаз, хотя они, глаза, уже не очень потребуются в их дальнейшей деятельности. Кое-кого из них можно и теперь еще узнать по фото, раскиданным по газетам и журналам в пору их блистательного величия. Окинем их последним взглядом, прежде чем до завтра покинем зал суда. Вот Герман Геринг, с перстеньком на руке и лицом притоносодержательницы. Всласть попила человечьей кровицы эта мужеобразная баба. Разумеется, сие не надо понимать буквально. Кто же сможет выпить сырьем целые озёра липкой и темной жидкости, выцеженной из обитателей пол-Европы? Но ее перегоняли в государственной германской реторте, путем длительных операций, в концентраты пищи, роскоши, боеприпасов, которые точно так же являлись деликатесами для этих тщеславных душ. Сидя в просторном, с запасом на пузо, мундире, который висит на нем, как пижама, он все записывает что-то: видимо, готовит нечто вроде самоучителя по международному разбою.
С ним рядом Гесс с адамовой головой, как на аптекарской склянке с ядом. Уже теперь это карикатура на самого себя. Правда, он осунулся, будто у него туберкулез, но имеются все надежды, что ему не удастся умереть от туберкулеза…
Дальше следует душка Риббентроп, утративший в конец свою прежнюю мужскую прелесть. Мешки под глазами, и брови взведены как у балаганного пьеро. Скоро он будет выглядеть еще хуже. С ним сейчас беседует, наклонясь из второго ряда, Папен, старый вредитель и основатель шпионских баз в разных странах мира. Эта лиса с неандертальским лицом много в свое время проточила дырок в обороне США. У него и теперь приятели везде остались: в Турции до сей поры скулит по нем осиротевший Ялчин. Собаки долго помнят своих хозяев...
Посмотрите также и на Фрика, стриженое и тощее животное, вроде меделянского пса, с злыми черными глазами. Он все жует, а в антрактах откровенно шепчет проклятия… Вот поднялся с места Шахт, старый пифон. За ним - Штрейхер, который судился двенадцать раз за все виды распутства. Пока мы разглядывали этих, остальных уже увели. Оставим их до завтра.
★
Я рад, что в этих описаниях мне удалось быть точным и избежать прямой брани. Я не знаю, как поступят с ними дальше - публично повесят возле рейхстага или проявят милость присуждением расстрела, или, по способу Геринга, положат на спины и рубанут по шее, так что до последнего мгновения будут видеть они топор возмездия, - я знаю только, что для всего живого на земле - они уже мертвецы.
Во изменение латинской поговорки, старый Бекон советовал говорить о мертвецах или ничего, или правду. Я сказал правду. Конечно, это еще не некролог. Некролог будет позже. Он будет иметь видимость осинового кола. Мы вобьем его по правилам народной приметы, чтобы острием прошло через черное сердце вурдалака, и притопчем землю вокруг. И будет проклят этот клочок земли до скончания веков, пока ходит солнце в небе и радуется ему хоть один человек на земле! // Леонид Леонов. Нюрнберг, 1 декабря.
********************************************************************************************************************
Русскому брату
Ты - могучий лес вековой!
Ты - над тучей утес вековой!
Душу твою сравню я с одной -
Волгой, привольной русской рекой.
Ты терпелив, как дамасский булат.
Ум твой - столетьями скопленный клад,
Силой как Ленин и Сталин могуч.
Дружбы народов и радости ключ,
Вечное солнце свободы, добра, -
Русский народ, великий мой брат.
Крепли в гнезде твоем крылья мои,
Сильным я вырос в об’ятьях твоих.
В крыльях могуч соколиный размах -
Я возмужалый брат твой - казах,
Клинок закаленный тобою. Взмахни -
Разрежу я острою сталью гранит.
Скакун я, которого вырастил ты.
Скажи - и помчусь я быстрее мечты.
Ты мудростью знаний меня окрылил
И тайны земли открывать научил.
Пот наш совместно был пролит в степях,
Вместе мы кровь проливали в боях.
Кровью и потом навеки она,
Дружба святая, у нас скреплена!
Дом наш с тобою, очаг наш - один.
Счастья источник с тобою - один,
Реки - защита от жажды - одни.
Знамя одно в богатырские дни.
Кровью и пламенем шито оно,
В громе победном перенесено
И над Берлином водружено.
Может и солнце похолодеть,
Дружбе же нашей вечно гореть!
Может земля в своем беге застыть,
Наших стремлений не остановить.
Может разрушиться бурю скала,
Наша любовь будет вечно цела.
Воды морей иссякнут скорей,
Чем наше единство - богатырей.
Песня подобна клятве, а в ней
Уверенность сталинских сыновей.
Абдильда Тажибаев.
Перевёл с казахского Павел Кузнецов.
********************************************************************************************************************
По следам материалов «Правды»
☆ ☆ ☆
«Хам необыкновенный»
15 ноября в «Правде» был напечатан фельетон «Хам необыкновенный». В фельетоне сообщалось о хулиганском поступке бывшего управляющего трестом лекарственных растений И.М.Табачника, который ударил по лицу случайно толкнувшую его гражданку.
Произведя расследование, прокуратура города Москвы подтвердила факты, изложенные в фельетоне, квалифицировала действия И.Табачнюка, как хулиганство, и направила дело в суд.
Дело рассмотрено народным судом 5-го участка Свердловского района Москвы под председательством народного судьи тов. Гладилина. Обвинение поддерживал прокурор Свердловского района тов. Земсков.
Хулиган приговорен к одному году тюремного заключения.
И.Табачнюк взят под стражу.
______________________________________________
Л.Леонов: Гномы науки|| «Правда» №303, 22 декабря 1945 года
Л.Леонов: Когда заплачет Ирма || «Правда» №237, 4 октября 1945 года
Кровь 1.500.000 убитых на Майданеке вопиет о мщении! ("Известия", СССР)**
Чудовищные преступления германского правительства в Освенциме ("Правда", СССР)
Грозный обвинительный акт преступному германскому правительству* ("Известия", СССР)**
Газета «Правда» №287 (10058), 2 декабря 1945 года