А.Платонов. Два дня Никодима Максимова
А.Платонов || « Красная звезда» №177, 29 июля 1943 года
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: Сообщение Советского Информбюро (1 стр.). Указы Президиума Верховного Совета СССР (1 стр.). Полковник П.Афанасьев. - Сопровождение артиллерией подвижных групп (2 стр.). Майор К.Буковский. - Прохоровский плацдарм (2 стр.). Майор П.Трояновский. - Вершок возвращенной земли (3 стр.). Орловские партизаны действуют (3 стр.). ИЗ ПОСЛЕДНЕЙ ПОЧТЫ: Вопиющая безответственность (3 стр.). Генерал-майор М.Рудаков. - Об организационной работе политорганов (3 стр.). Налеты нашей авиации на железнодорожные узлы Орел, Брянск и аэродромы противника (3 стр.). А.Платонов. - Два дня Никодима Максимова (4 стр.).
# Все статьи за 29 июля 1943 года.
Максимов шел с поста на отдых. Их часть отвели во второй эшелон, и теперь бойцы расположились на временное жительство в людной деревне.
В одной избе плакали дети сразу в три голоса, и мать-крестьянка, измученная своим многодетством, шумела на них:
- А ну, замолчите, а то сейчас всех в Германию отправлю - вон немец за вами летит!
Дети приумолкли. Никодим Максимов улыбнулся: стоял, стоял свет и достоялся, люди государствами детей пугают.
Максимов вошел в свою избу, в которой он был на постое.
Полуденное солнце вышло из-за дыма горящего леса и осветило через окно теплым светом внутреннее убранство русской избы: печь, стол и две лавки, красный угол, большое изображение Ленина. Затем картинки над сундуком на бревенчатой тесаной стене - портреты петербургских красавиц девятнадцатого века, страницу из детского журнала со стихотворением «Корова Прова», несколько желтых фотографий родных и знакомых старого крестьянина - хозяина избы - житейскую обыденную утварь возле печи, - это было обыкновенное жилище, в котором рождались, проводили детство и проживали жизнь в старину почти все русские крестьяне. Всё здесь было знакомо, просто, но мило и привычно сердцу.
Максимов снял с себя солдатскую оснастку, разулся, сел и вздохнул, радуя покоем уставшее тело.
В избу постепенно набирались красноармейцы разных подразделений, хотя на постое в этой избе стоял всего один человек - Никодим Максимов. Они здоровались с хозяином и молча сидели некоторое время, поглядывая на старого крестьянина, на ясный свет неба в окне, медленно осматривая внутренность избы. Видимо, тут им было, хорошо, в них оживало здесь тихое чувство своего оставленного дома, отца и матери, всего прошлого. Эта изба, пропахшая хлебом и семейством, воскрешала в них ощущение родного жилища, и они внимательно разглядывали старика, может быть угадывая в нем схожесть с отцом, и тем утешали себя. Потом, вздохнув и погасив цыгарки, они прощались и уходили, но приходили другие, придумывая иногда ложные пустяки, чтобы видно было, что они явились не зря, а с причиной.
Старый крестьянин хорошо понимал душевное расположение красноармейцев, и он приглашал каждого сидеть и курить, пока им еще не вышло время итти на занятия или в бой.
Хозяин смотрел на своих гостей красноармейцев с гордостью и тайной завистью, которую он укрощал в себе тем, что он и сам непременно был бы бойцом, будь он помоложе.
- Эх, будь бы я теперь при силе, я воевал бы с жадностью, - высказался старик. - Кто сейчас не солдат, тот и не человек... Хоть ты со штыком ходи, хоть в кузнице балдой бей, а действуй в одно. Так оно и быть должно, а то как же иначе! Земле не пропадать, а народу не помирать...
- Народу не помирать, - согласился Максимов и тихо добавил: - А трудно папаша, бывает нашему брату, который солдат...
Иван Ефимович с уважением уставился на Максимова - человека уже пожилого на вид, но не от возраста, а от великих тягот войны.
- Да то, ништо не трудно! Разве к тому привыкнешь - надо ведь от самого себя отказаться да в огонь итти?
- Привыкнешь, Иван Ефимович, - сказал Максимов. - Я вот два года на войне и привык, а сперва тоже - всё бывало сердце по дому плачет...
- Да как же ему не плакать, ведь и ты, небось, человек, а дома у тебя семейство, - оправдал Максимова Иван Ефимович.
- Нет, - сказал Максимов. - Кто на войне домашней тоскою живет, тот не солдат. Солдат начинается с думы об отечестве.
Иван Ефимович удивился и обрадовался этим словам.
- И то! - воскликнул он. - Вот ведь, правда твоя: одно слово, а что оно значит! Где, стало быть, обо всем народе и отечестве есть дума такая, оттуда солдат начинается... Где ж ты сообразил правду такую, иль услыхал, что ль, от кого ее?..
- На войне, Иван Ефимович, ученье скорое бывает... Я ведь не особый какой человек, а так - живу и думаю...
- На кухню, что ль, за обедом пойдешь, иль дома варить чего будешь? - спросил Иван Ефимович.
- Давай дома кашу погуще сварим, - у нас крупа есть, сала положим, поедим да отдохнем, а то завтра на передовую нужно, там части замена будет, наш черед немцев держать...
- Должно, здорово они на нас прут?..
- Да что ж они прут! Прут, а в нас упираются и на месте стоят. Немецкое время прошло, Иван Ефимович. Соседи наши уж вперед на него пошли, и мы, должно, на него тронемся.
- Ну, дай бог.
Поевши, хозяин и красноармеец легли на отдых. С фронта, как равномерные и равнодушные удары волны о береговой камень, шла пушечная канонада, и созревающий хлеб за окном избы кланялся колосом от сотрясения земли.
В ночь Никодим Максимов встал с лавки и стал снаряжаться, чтобы итти в роту. Старик помогал ему собраться в темноте и всё спрашивал: «Ну, как ты себя чувствуешь то? Не боязно тебе уходить-то?»
- Нет, - говорил Максимов, - не пойду я, так тебе боязно тут будет... Прощай, отец!
Перед рассветом подразделение, в котором служил Максимов, заняло свое место в окопах на переднем крае, а бывшие здесь бойцы отошли на отдых в резерв. Максимов огляделся в рассвете: ему всегда нужно было сначала освоиться с местом, породниться с ним, точно он желал заручиться сочувствием всех окружающих предметов, чтобы они были ему в помощь.
Наша первая линия окопов проходила поясом поперек отлогой высоты, а впереди окопов земля опускалась в долину, занятую маломерным кустарником, в котором были луговые поляны с клеверными травами, что узнал Максимов по их сладкому дремотному запаху, доходившему сюда с низовой сыростью; далее земля подымалась опять на высоту, поросшую рожью и уязвленную щербиной глубокого оврага. Там уже, прямо по водоразделу, проходила немецкая линия, обороняемая частоколом с проволокой. Это был курский край - степь и медленная волнистая земля, заросшая по своим влажным впадинам, орошенным малыми реками, перелесками и благоухающим разнотравием.
Красноармейцы, пока было тихо, занимались своим хозяйством: подшивали ослабевшие пуговицы, перебирали и перекладывали вещи в мешках, убирая их поудобнее на сохранение, читали сызнова старые письма, чтобы получше понять их, осматривали обувь и рассуждали о ее ремонте. Сосед Максимова слева, Семен Жигунов, тщательно выбривал концами ножниц волосы из ушей у сержанта Николая Шостко и сообщал сержанту сведения о пчелах; у Жигунова был такой план, чтобы после войны, наравне с сахароварением, развить пчеловодство до полного изобилия, потому что мед есть волшебная, исцелительная пища для нашего народа, которому нужно будет поправляться после войны для здоровой, счастливой жизни.
У Максимова не было дела, у него всё было в исправности, поэтому он стал рассматривать муравьиную жизнь в земле, видя в этой жизни тоже важное дело.
Командир роты прошел по окопу и сказал бойцам:
- Задачу вы знаете?
Командир поговорил с бойцами, прошел далее.
Позади послышалось глубокое гудение, словно зазвучал древний голос из каменных недр.
- Это наша авиация! - сказал Жигунов. - Давай сюда, птица небесная...Сколько там вас - штук десять-то прилетит, иль нет?
Вначале прилетело девять бомбардировщиков. Они сразу с трепещущим свистом крыльев пали с неба на немецкую сторону и, вонзив бомбы в землю, ушли вверх, взревев покорными, работящими моторами. Во след первым девяти самолетам прилетело еще восемь раз по девять. Черная горячая пыль взошла высоко к небу на немецкой стороне, и там стало темно.
Пыль с немецкой высоты постепенно опускалась в долину, и заметно было, как из пыльной тучи выпадали вниз более крупные, сухие комочки грунта, что походило на редкие капли дождя, но дождя, в котором нельзя освежиться и можно задохнуться.
Немцы стали отвечать артиллерийским огнем по нашей стороне; однако сразу же после ухода самолетов из ближних тылов наша артиллерия начала работать на сокрушение немецких рубежей, так что на русской стороне осыпалась земля с окопных отвесов и живые трещины пошли по цельному месту. Ничего не стало слышно и вовсе сумрачно было впереди от рушащейся земли.
Максимов поглядел на ближних людей. Лица их уже были покрыты пылью, но солдаты были довольны.
- Гляди, что народ наш в тылах наработал! - крикнул Жигунов Максимову. - Видал, сколько теперь самолетов и орудий! Теперь и воевать нетрудно!
В окоп бросились из воздуха два воробья и трясогузка; они сели на дно и прижались к земле, не пугаясь людей.
Тогда Максимов увидел на скате немецкого холма большое бегущее тело танка, и оно тяжело, но ходко и покорно пошло вниз, в долину. Жигунов выстрелил в него из винтовки, но это было сдуру.
- Значит, они там еще живые! - крикнул он Максимову.
И они увидели еще десять танков, идущих на них на под’ем из долины. Русский пушечный огонь бил им во след, но более не приближался, чтобы не повредить своего рубежа. Бронебойные средства были на флангах стрелковой роты, и оттуда зачался частый огонь. За водоразделом холма взошли два облака, темнее пыльного сумрака. Там горели немецкие танки.
- Ты что, Никодим? - ни к чему спросил Жигунов у Максимова.
- Я ничего, - ответил Максимов. - Обождем, когда живность у них покажется, и тогда кончать будем.
- Чего кончать? - не понял Жигунов.
Максимов поглядел на него.
- Как чего? Немцев.
Грохот машин, идущих с яростной мощью, раз’единил всех людей, и каждый из них отдельно прижался к земле на дне окопа. Тела танков гробовыми плитами покрыли просвет окопов, и смолотый гусеницами грунт засыпал красноармейцев. Жар и чад остался в окопах от прошедших машин, но вновь стало светло над головой.
Люди поднялись в ожидании и увидели впереди, что им нужно было. Согнувшись, изворачиваясь от флангового огня, на склон холма бежали немцы с автоматами. Максимов разглядел их бледные лица, светившиеся белизной даже сквозь пыль, покрывавшую их. Они уже стреляли на бегу, заглушая страх.
Красноармейцы дали им навстречу спокойную очередь из автоматов и открыли огонь из винтовок. Передние немцы пали, а задние залегли. Но во след им бежали другие, и залегшие подымались вместе с ними и стремились вперед.
Максимов бил из винтовки выборочным огнем; он на всякий выстрел избирал себе цель.
Однако немцы всё прибывали и прибывали, будто низовой кустарник, разделявший два холма, постоянно рождал их.
- Вот мошкара какая из болота, - подумал Максимов...
После команды, поднявшей всю роту в штыковую атаку, Максимов с усилием вылез из окопа.
«Теперь немцы почти все, без малого, залегли, а красноармейцы набегали на них с хода и слегка припадали к ним, чтобы спешащие руки вернее ударили штыком. Максимов заметил, как Жигунов, издали еще приноровив тело, ударил одного прикладом и сам затем повалился на врага, не встав более.
Максимов увидел ствол автомата, выставленный на него, и немца, у которого в судороге нервно дрожала нижняя челюсть.
- Да ну, что ты! - крикнул ему Максимов и добавил что-то еще, уже не помня слов, и тут же, перехватив винтовку, вышиб прикладом автомат, а самого немца забыл убить.
Убил он другого, который сам приподнялся навстречу ему.
Истребив ближнего противника, рота залегла в ожидании, а затем командир приказал обратно занять исходный рубеж.
Максимов снова вошел в свой окоп. Бой теперь слышался в тылу, куда прошли немецкие танки.
До самой ночи неприятель не сходил с высоты насупротив нашей роты. Ротный командир прошел по окопам и предупредил всех бойцов, что вся рота теперь окружена: противник позади и впереди, а фланги тоже отошли в стороны по приказу вышестоящего командования.
- Но окружение, - это ничего, - сказал командир. - У нас потери малые. Ночью к нам, в наш мешок войдут с боем еще две роты, а наутро мы пойдем вперед и прорвем наш мешок в немецкую сторону. Такая теперь наша будет тактика: когда полезно, мы и сами в мешок залезем...
- Товарищ лейтенант, разрешите спросить, - обратился сержант Шостко, - а как танки и живая сила противника в нашем тылу?
- А пусть они чахнут там, - об’яснил лейтенант. - Ими там займутся. Наша задача - не выпустить обратно их пехоту. Хоть мы и в мешке, а кому легче - скоро увидим.
Максимову это положение понравилось, потому что оно было умным и смелым.
- Ничего, товарищи бойцы, - улыбнулся командир. - Окружение - это не стена. А если и стена, то мы сделаем из нее решето. Мы научились теперь это делать, вы сами знаете...
- Теперь воевать спокойно можно, - сказал Максимов. - Теперь у нас оружия много и понятие есть...
После полуночи в окопы тихо, один по одному, вошли еще две роты, и в земле стало тесно. Подремав немного, люди пробудились от неприятельского огня. Противник бил тяжелыми снарядами и уже рыхлил землю прямо возле линии окопов. Майор, общий командир всего трехротното отряда, приказал оставить рубеж и, выйдя осторожно вперед, залечь в низовом кустарнике и изготовиться там к штурму немецкой высоты; проволоки на той высоте теперь уже не было, ее размолотила наша артиллерия.
Максимов заодно со всеми пополз из окопов книзу, мимо охладелых немецких солдат. Пылью, комьями земли и жаром обдало Максимова от близкого разрыва снаряда. Он поскорее пополз дальше, а потом приподнялся и побежал в кустарник.
- Стой, обожди, ты кто? - глухо прошептал ему кто-то с темной земли, совсем теперь невидимой после слепящих разрывов.
- Я Максимов, а ты?
- Лейтенант Махотин... Ты помоги мне маленько...
Максимов склонился к человеку и узнал в нем командира своей роты.
- Что с вами, товарищ лейтенант?
- Ранен должно быть осколком, стыну весь, убери меня с поля, пусть бойцы меня не видят - им в атаку скоро итти... Найди пойди майора... Одни руки действуют у меня, подняться никак не могу...
Максимов нашел майора уже внизу, в кустарнике, и доложил ему. Майор послал с Максимовым санитара и приказал им вынести лейтенанта с поля и найти для него безопасное убежище.
Вскорости Максимов и санитар принесли лейтенанта в ту деревню, где еще вчера гостил Максимов у доброго старика.
Иван Ефимович не спал; от больших лет и войны он спал теперь вовсе мало.
Старый человек заплакал при виде раненого молодого лейтенанта и стал стелить для него мягкую постель.
- Немецкие танки тут проходили? - спросил лейтенант.
- Да, гудели недалече, из пушек били - чума их знает, - ответил Иван Ефимович.
Санитар осмотрел свои перевязки на теле лейтенанта и, уложивши раненого удобно в постель, ушел за врачом.
- Трудно вам, товарищ лейтенант? - спросил Максимов. - Усните, а я постерегу вас от немцев...
Лейтенант грустно поглядел на Максимова побледневшими, обессилевшими глазами.
- Мне не трудно, - сказал он тихо.
Лейтенанту стало легче при близких людях, и он сказал им:
- Мне не трудно, я вытерплю и опять на войну...
Махотин закрыл глаза от слабости и умолк на время, потом их открыл и отыскал взором Максимова:
- Ступай обратно в роту!
- А как же вас оставить одного, товарищ лейтенант?.. Тут немцы бродят, а вы ослабли.
- Иди, я тебе сказал. Ты там нужен, а мы здесь с дедушкой сами обороняться будем...
- Да ведь раз дело такое, то придется, - сказал Иван Ефимович.
- Пойди сюда, товарищ Максимов! - произнес лейтенант. - Мы давно с тобой служим, ты живой, ты здоровый, ты опять будешь сегодня в бою...
Максимов наклонился к постели и осторожно, вытерев сначала губы, поцеловал командира в лоб. А потом он взял винтовку и ушел из избы вперед в свою роту. // А.Платонов. ОРЛОВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ. Июль 1943 г.
******************************************************************************************************************************************
От Советского Информбюро*
# Оперативная сводка за 28 июля
Пленный командир 6 роты 396 полка 216 немецкой пехотной дивизии Дитрих Герлах рассказал: «Многие из нас с нетерпением и надеждой ждали весны и лета. Мы были уверены, что, как только погода установится, германские вооруженные силы устремятся на Восток и нанесут русским последний удар. Однако с самого начала наступления немецкой армии на Курск всё пошло не так, как мы ожидали. 216 дивизия не выполнила поставленной перед ней задачи. Моя рота ворвалась в траншеи русских, но затем была вынуждена отойти на прежний рубеж, потеряв более половины личного состава. Такое неудачное начало поразило меня. Я не мог понять, в чем дело. У нас было явное численное превосходство в силах. Мы отлично подготовились к операции и, казалось, предусмотрели всё до мелочи. Последующий ход событий показал, что летние планы немецкого командования на Востоке потерпели полный крах. Поражение немецких войск под Курском чревато тяжелыми последствиями для Германии».
★
Жители поселка Тулянский, Орловской области, освобожденного частями Красной Армии, М.Спиридонов и П.Макарочкин рассказали о чудовищных зверствах немецко-фашистских мерзавцев. Гитлеровцы обобрали и ограбили всех жителей поселка. Фашистские изверги казнили многих ни в чем неповинных людей, насиловали женщин. Немецкие палачи повесили трех мальчиков в возрасте от 10 до 11 лет: Колесникова, Ефремова и Осокина за то, что они якобы украли пачку папирос у немецкого офицера. Гитлеровцы установили виселицы против домов родителей детей. В течение трех дней фашистские людоеды не разрешали снимать трупы с виселиц. // Совинформбюро.
______________________________________
И.Эренбург: 2. Во весь рост ("Красная звезда", СССР)
В.Гроссман: Июль 1943 года ("Красная звезда", СССР)
Б.Галин: Душа танкиста || «Красная звезда» №173, 24 июля 1943 года
Л.Славин. Девятнадцать суток || «Известия» №174, 25 июля 1943 года
Ю.Жуков: За два дня - пять «Тигров» ("Комсомольская правда", СССР)
Газета «Красная звезда» №177 (5548), 29 июля 1943 года